Последних листьев жар
сплошным самосожженьем
Восходит на небо, и на пути твоем
Весь этот лес живет
таким же раздраженьем,
Каким последний год и мы с тобой живем.
В заплаканных глазах отражена дорога,
Как в пойме сумрачной кусты отражены.
Не привередничай, не угрожай,
не трогай,
Не задевай лесной наволгшей тишины.
Ты можешь услыхать дыханье старой жизни:
Осклизлые грибы в сырой траве растут,
До самых сердцевин их проточили слизни,
А кожу все-таки щекочет влажный зуд.
Все наше прошлое похоже на угрозу -
Смотри, сейчас вернусь, гляди,
убью сейчас!
А небо ежится и держит клен, как розу, -
Пусть жжет еще сильней! — почти у самых глаз.
Я в высокой узкой башне,
Кто меня привел сюда?
Я в высокой узкой башне
Гость — надолго, гость — всегдашний,
Узник навсегда!
Помню горы, лес и поле,
Все раздолие дорог.
Помню горы, лес и поле,
Где по воле, где на воле
Я скитаться мог!
Помню быстрые ночлеги
В шалаше иль у костра.
Помню быстрые ночлеги;
Ночи ласки, ночи неги!
Хохот до утра!
Кто возвел меня высоко,
Двери запер кто за мной?
Мир — внизу, во мгле — далеко,
Здравствуй, жизни одинокой
Подвиг роковой!
1898
Белый лес под ризой белой
И среди морозной мглы
В их красе оледенелой
Дремлют белые стволы.
Все безмолвно и безлюдно,
Позабыт весенний гул,
Так и мнится: непробудно
Старый бор навек заснул.
Саван снега — на поляне,
Лунный блеск и тишина,
И в серебряном тумане
Над землею — чары сна.
Лишь вдали порою что-то
Смутной тенью промелькнет,
Хрустнет ветка — и дремота
Снова чащу обоймет.
Нет простора упованьям,
В сердце нет заветных слов:
Веет смертью и молчаньем
В этом царстве зимних снов.
В глуши лесов счастлив один,
Другой страдает на престоле;
На высоте земных судьбин
И в незаметной, низкой доле
Всех благ возможных тот достиг,
Кто дух судьбы своей постиг.
Мы все блаженствуем равно,
Но все блаженствуем различно;
Уделом нашим решено,
Как наслаждаться им прилично,
И кто нам лучший дал совет —
Иль Эпикур, иль Эпиктет?
Меня тягчил печалей груз,
Но не упал я перед роком,
Нашел отраду в песнях муз
И в равнодушии высоком,
И светом презренный удел
Облагородить я умел.
Хвала вам, боги! Предо мной
Вы оправдалися отныне!
Готов я с бодрою душой
На всё угодное судьбине,
И никогда сей лиры глас
Не оскорбит роптаньем вас!
В лесу стоят седыя сосны;
Их меднокрасная кора
Покрыта слоем серебра;
Им грезятся былыя весны
И гомон радостный в лесах,
Броженье соков животворных
И звонкий бег ключей проворных,
С улыбкой солнца в небесах!
Но снеговыя облака
И снег, лежащий пеленою,
И стужа с мертвой тишиною—
Все говорит, что смерть близка.
И, потрясен до основанья,
Застонет глухо темный бор
Когда средь мертваго молчанья
Вдруг застучит в лесу топор.
И пробежит тревожный шорох
В вершинах сосен вековых,
Как весть о смертных приговорах
Неотвратимо роковых.
От Ильменя — до вод Каспийских
Плеча рванулись в ширь.
Бьёт по щекам твоим — российский
Румянец-богатырь.
Дремучие — по всей по крепкой
Башке — встают леса.
А руки — лес разносят в щепки,
Лишь за топор взялся!
Два зарева: глаза и щёки.
— Эх, уж и кровь добра! —
Глядите-кось, как руки в боки,
Встал посреди двора!
Весь мир бы разгромил — да проймы
Жмут — не дают дыхнуть!
Широкой доброте разбойной
Смеясь — вверяю грудь!
И земли чуждые пытая,
— Ну, какова мол новь? —
Смеюсь, — всё ты же, Русь святая,
Малиновая кровь!
2.
ПОДРАЖАНИЕ XИV ИДИЛЛИИ БИОНА
Звезда прелестная Венеры нежно-страстной!
Пока Диана лик скрывает свой прекрасный
За ближней рощею — молю тебя: свети,
Чтоб было через лес мне не темно идти.
Покинул я свой дом не для трудов опасных,
И в сердце не таю я замыслов ужасных.
Нет, мне назначила лесничего жена
Свиданье тайное в лесу. Теперь она
Давно, я думаю, супруга напоила.
Так некогда и ты Вулкана проводила.
Странно: мы шли одинокой тропою,
В зелени леса терялись следы,
Шли, освещенные полной луною,
В час, порождающий страсти мечты.
Стана ее не коснулся рукою,
Губок ее поцелуем не сжег…
Всё в ней сияло такой чистотою,
Взор же был темен и дивно глубок.
Лунные искры в нем гасли, мерцали,
Очи, как будто, любовью горя,
Бурною страстью зажечься желали
В час, когда гасла в тумане заря…
Странно: мы шли одинокой тропою,
В зелени леса терялся наш след;
Стана ее не коснулся рукою…
Страсть и любовь не звучали в ответ…
Снова лес за туманами,
То туман над полянами
Али дым от кадил…
Вот иду я дорожкою,
В мягком мху меж морошкою,
Где когда-то ходил… Вот и речка журчащаяЛьётся чащею, чащею,
Словно в чащу маня, —
Снова, снова я маленький:
Цветик маленький, аленький,
Аль не помнишь меня? Всё, что было, — приснилося,
Всё прошло — прояснилося,
И утихла гроза…
Что ж стоишь под осинкою
В сних глазках с росинкою —
Али это слеза?.. Звёзды светятся, светятся,
Уж никто мне не встретится:
Тихо, грустно вокруг…
Ах, мне жаль даль весеннюю —
Беззаботное пение
И тебя, милый друг… Может, снилось — не сбылося,
Может, было — забылося, —
Ах, никто не видал,
Как в лесу на проталинке
Цветик маленький аленький
Умирал, увядал…
В лесу стоят седые сосны;
Их меднокрасная кора
Покрыта слоем серебра;
Им грезятся былые весны
И гомон радостный в лесах,
Броженье соков животворных
И звонкий бег ключей проворных,
С улыбкой солнца в небесах!
Но снеговые облака
И снег, лежащий пеленою,
И стужа с мертвой тишиною —
Все говорит, что смерть близка.
И, потрясен до основанья,
Застонет глухо темный бор
Когда средь мертвого молчанья
Вдруг застучит в лесу топор.
И пробежит тревожный шорох
В вершинах сосен вековых,
Как весть о смертных приговорах
Неотвратимо роковых.
О, нестерпимо-больные места,
Где женщины, утерянные мною,
Навек во всем: в дрожании листа,
В порыве травном к солнечному зною,
В брусничных и осиновых лесах,
Во всхлипах мха — их жалобные плачи:
Как скорбно там скрипенье колеса!
Как трогательно блеянье телячье!
На севере и рощи, и луга,
И лады душ, и пьяненькие сельца —
Однообразны только для пришельца:
Для северян несхожесть их легка.
Когда-нибудь я встречу — это так! —
В таком лесу унылую старуху,
И к моему она приблизит уху
Лукавый рот. Потом за четвертак
Расскажет мне пророчная шарманка
И их судьбе, всех жертв моих. Потом
Я лес приму, как свой последний дом:
Ты — смерть моя, случайная цыганка!
Засветло встал я,
Лицо умывал я,
И в двери иду из дверей,
Из ворот я иду в ворота,
В чисто поле, к дремучему лесу, где между ветвей
Днем темнота.
А из лесу дремучего, темною,
Из лесу огромного,
Двадцать бегут ко мне дьяволов, сатанаилов, лесных,
И двадцать иных,
Пешие, конные, черные, белые,
Низкие,
Близкие,
Страшные видом, а сами несмелые,
Сатанаилы, и дьяволы, стали они предо мной,
На опушке лесной.
Сатанаилы, и лешие, дьяволы странные,
Низкие, близкие, темные,
Плоско-огромные,
И вы, безымянные,
Видом иные,
На остров идите,
Зверей мне гоните,
В мои западни поставные,
Ночные, вечерние, утренние,
И полуденные, и полуночные,
Идите, гоните,
Остановите,
В моих западнях примкните!
Как флером даль полей закрыв на полчаса,
Прошел внезапный дождь косыми полосами —
И снова глубоко синеют небеса
Над освеженными лесами.
Тепло и влажный блеск. Запахли медом ржи,
На солнце бархатом пшеницы отливают,
И в зелени ветвей, в березах у межи,
Беспечно иволги болтают.
И весел звучный лес, и ветер меж берез
Уж веет ласково, а белые березы
Роняют тихий дождь своих алмазных слез
И улыбаются сквозь слезы.
Нет, с тобой, дружочек чудный,
Не делиться мне досугом.
Я сдружилась с новым другом,
С новым другом, с сыном блудным.
У тебя — дворцы-палаты,
У него — леса-пустыни,
У тебя — войска-солдаты,
У него — пески морские.
Нынче в море с ним гуляем,
Завтра по лесу с волками.
Что ни ночь — постель иная:
Нынче — щебень, завтра — камень.
И уж любит он, сударик,
Чтобы светло, как на Пасху:
Нынче месяц нам фонарик,
Завтра звезды нам лампадки.
Был он всадником завидным,
Милым гостем, Царским Сыном, —
Да глаза мои увидел —
И войска свои покинул.
Беглецы? — Вестовые?
Отзовись, коль живые!
Чернецы верховые,
В чащах Бога узрев? Сколько мчащих сандалий!
Сколько пышущих зданий!
Сколько гончих и ланей —
В убеганье дерев! Лес! Ты нынче — наездник!
То, что люди болезнью
Называют: последней
Судорогою древес —Это — в платье просторном
Отрок, нектаром вскормлен.
Это — сразу и с корнем
Ввысь сорвавшийся лес! Нет, иное: не хлопья —
В сухолистом потопе!
Вижу: опрометь копий,
Слышу: рокот кровей! И в разверстой хламиде
Пролетая — кто видел?! —
То Саул за Давидом:
Смуглой смертью своей! 3 октября
Лошадка, что булана и борза,
Домчала нас в избушку в тихий вечер
Рождественский. В ней елочные свечи —
Растягивающиеся глаза.
Рыбак сидел у старых клавесин
И пел слова наивного хорала.
Изба стояла в рощице осин,
Над озером изба его стояла.
Жена сбирала ласково на стол
Колбасы деревенские и студень.
Махровым цветом мир в избушке цвел,
И Праздник был похож на скромный будень.
А мальчики — восьми и десяти —
Старательно и тонко подпевали.
О, Боже, в эту ночь нас посети,
Хоть зрить Тебя достойны мы едва ли!
Ещё вчера, на солнце млея,
Последним лес дрожал листом,
И озимь, пышно зеленея,
Лежала бархатным ковром.
Глядя надменно, как бывало,
На жертвы холода и сна,
Себе ни в чем не изменяла
Непобедимая сосна.
Сегодня вдруг исчезло лето;
Бело, безжизненно кругом,
Земля и небо — всё одето
Каким-то тусклым серебром.
Поля без стад, леса унылы,
Ни скудных листьев, ни травы.
Не узнаю растущей силы
В алмазных призраках листвы.
Как будто в сизом клубе дыма
Из царства злаков волей фей
Перенеслись непостижимо
Мы в царство горных хрусталей.
В лес пришла пастушка,
Говорит кукушке:
— Погадай, кукушка,
Сколько лет пастушке
Суждено прожить. —
Кукушка кукует: раз, два, три, четыре, пять, шесть, —
Кукует, кукует так долго, что Лизе не счесть.
И смеясь, пастушка
Говорит с кукушкой:
— Что же ты, кукушка?
Неужель старушкой
Весело мне быть! —
Кукушка кукует: раз, два, три, четыре, пять, шесть, —
Кукует, кукует так долго, что Лизе не счесть.
Вздумала пастушка
Так спросить кукушку:
— Погадай, кукушка,
Сколько лет пастушку
Будет друг любить. —
Кукушка кукукнула раз, и молчит, и молчит,
А Лиза смеётся: — Так что же, хоть год! — говорит.
Когда задумавшись сижу я у огня,
И взгляд разсеянно скользит поверх страницы,
Виденье странное преследует меня:
Я думаю о том, как умирают птицы?
Мне представляется ряд опустелых гнезд,
Качаемых во мгле порывом урагана,
И лес безлиственный под ризою тумана…
Куда деваются малиновка и дрозд,
Замерзшие зимой? В лесу, с возвратом лета
Никто не находил погибших птиц скелета,—
И та-же мысль меня преследует опять:
Где прячутся оне затем, что-б умирать?..
В лесу шумит осенний ветер
Средь ночи темной и сырой;
Закутан в плащ — угрюмый всадник —
Один я мчусь сквозь лес глухой.
Я быстро мчусь, и быстро грезы
Несутся в сумраке ночном,
На крыльях легких и воздушных
Несут меня в твой светлый дом…
Собаки лают; со свечами
Выходят слуги предо мной;
Со звоном шпор иду поспешно
Я вверх по лестнице витой.
Твоя гостиная блистает,
И ароматна, и тепла,
И ты меня, с улыбкой нежной,
В свои обятья приняла…
Шумит среди деревьев ветер,
И шепчут листья мне кругом:
«Куда ты мчишься, глупый всадник
С своим безумным, глупым сном?»
(Дума)
О чём шумит сосновый лес?
Какие в нём сокрыты думы?
Ужель в его холодном царстве
Затаена живая мысль?..
Коня скорей! Как сокол быстрый,
На нём весь лес изъезжу я.
Везде глубокий сон, шум ветра,
И дикая краса угрюмо спит…
Когда-нибудь его стихия
Рвалася землю всю покрыть,
Но, в сон невольно погрузившись,
В одном движении стоит.
Порой, во тьме пустынной ночи,
Былых веков живые тени
Из глубины его выходят —
И на людей наводят страх.
С приходом дня уходят тени,
Следов их нет; лишь на вершинах
Один туман, да в тёмной грусти
Ночь безрассветная лежит…
Какая ж тайна в диком лесе
Так безотчётно нас влечёт,
В забвенье погружает душу
И мысли новые рождает в ней?..
Ужели в нас дух вечной жизни
Так бессознательно живёт,
Что может лишь в пределах смерти
Своё величье сознавать?..
Плетемся по грибы.
Шоссе. Леса. Канавы.
Дорожные столбы
Налево и направо.С широкого шоссе
Идем во тьму лесную.
По щиколку в росе
Плутаем врассыпную.А солнце под кусты
На грузди и волнушки
Чрез дебри темноты
Бросает свет с опушки.Гриб прячется за пень,
На пень садится птица.
Нам вехой — наша тень,
Чтобы с пути не сбиться.Но время в сентябре
Отмерено так куце:
Едва ль до нас заре
Сквозь чащу дотянуться.Набиты кузовки,
Наполнены корзины.
Одни боровики
У доброй половины.Уходим. За спиной —
Стеною лес недвижный,
Где день в красе земной
Сгорел скоропостижно.
Тишь... Безмолвие лесное...
Безмятежен ранний день,—
Лист не дрогнет в ровном зное,
Ни узорчатая тень...
Вдоль тропинки незабудки
Притаились в полумгле,—
Золотые промежутки
Протянулись по земле...
Только звонко захохочет
Птица в зелени ветвей,
Только бегает-хлопочет
Деловитый муравей...
Чу! Над светлою дремотой
Пробежал веселый свист
И, сверкая позолотой,
Заметался влажный лист...
Вдаль ли глянешь, вглубь ли, ввысь ли,
Всюду — трепет, шелест, дрожь...
Только вникни, только мысли,
Все узнаешь, все поймешь!
Все вокруг меня, как прежде —
Пестрота и блеск в долинах…
Лес опять тенист и зелен,
И шумит в его вершинах…
Отчего ж так сердце ноет,
И стремится, и болеет,
Неиспытанного просит,
И о прожитом жалеет?
Не начать ведь жить сначала —
Даром сила растерялась,
Да и попусту растратишь
Ту, которая осталась…
А вокруг меня, как прежде,
Пестрота и блеск в долинах!
Лес опять тенист и зелен,
И шумит в его вершинах!..
Перед закатом набежало
Над лесом облако — и вдруг
На взгорье радуга упала,
И засверкало все вокруг.
Стеклянный, редкий и ядреный,
С веселым шорохом спеша,
Промчался дождь, и лес зеленый
Затих, прохладою дыша.
Вот день! Уж это не впервые:
Прольется — и уйдет из глаз…
Как эти ливни золотые,
Пугая, радовали нас!
Едва лишь добежим до чащи —
Все стихнет… О, росистый куст!
О, взор, счастливый и блестящий,
И холодок покорных уст!
Озими зеленые, оголенный лес,
Небо серо-синее, мертвые цветы,
Станции заброшенной сумрачный навес,
И в мечтах задумчивых — маленькая ты.
Милый мой воробушек! ты клюешь подсолнух,
Прыгаешь доверчиво, смело предо мной;
Оба мы купаемся в предосенних волнах:
Ты с своей заботою, я с своей мечтой.
Пусть, бросая в воздух бело-серый дым,
Мимо нас стремительно мчатся поезда, —
Мы живем мгновением, кратким и одним,
Мы мгновеньем счастливы, нынче, как всегда.
Осень пусть кончается; взвеют вихрем вьюги
Белый снег над яркостью поздних озимей,
Будут мертвы бороны, будут мертвы плуги.
Ты зиме доверишься, я — мечте моей.
Прыгает воробушек, облака ползут,
Лес стоит безжизненный над простором нив,
Хорошо довериться быстрым снам минут,
Чувствовать, что в вечность я влюблен и жив.
4 октября 1911
С антресолей достану «ТТ»,
покручу-поверчу —
я ещё поживу и т. д.,
а пока не хочу
этот свет покидать, этот свет,
этот город и дом.
Хорошо, если есть пистолет,
остальное — потом.
Из окошка взгляну на газон
и обрубок куста.
Домофон загудит, телефон
зазвонит — суета.Надо дачу сначала купить,
чтобы лес и река
в сентябре начинали грустить
для меня дурака.
Чтоб летели кругом облака.
Я о чём? Да о том:
облака для меня дурака.
А ещё, а потом,
чтобы лес золотой, голубой
блеск реки и небес.
Не прохладно проститься с собой
чтоб — в слезах, а не без.
Как ты похожа сегодня в профиль на шельму-лисицу.
Но почему же твой завтрак — скумбрия и геркулес?
Ах, понакрала бы яиц, — курицы стали носиться, —
И наутек — через поле, через канаву и в лес!
В поле теперь благодатно: там поспевает картофель,
Розовая земляника; гриб набухает в лесу.
Вспомни, забывшая травы, что у тебя лисопрофиль,
Вспомни, что ты каждым вскидом напоминаешь лису.
В рыжей лукавой головке, чувствую, косточки лисьи
(Вот еще что: на лисицу очень похожа оса!..)
Взгляд твой крылат, да пристало ль грезить лисице о выси?
Это едва ли удобно: аэроплан и лиса…
Усталость тихая, вечерняя
Зовёт из гула голосов
В Нижегородскую губернию
И в синь семёновских лесов.Сосновый шум и смех осиновый
Опять кулигами пройдёт.
Я вечера припомню синие
И дымом пахнущий омёт.Берёзы нежной тело белое
В руках увижу ложкаря,
И вновь, непочатая, целая,
Заколыхается заря.Ты не уйдёшь, моя сосновая,
Моя любимая страна!
Когда-нибудь, но буду снова я
Бросать на землю семена.Когда хозяйки хлопнут ставнями,
И отдых скрюченным рукам,
Я расскажу про город каменный
Седым, угрюмым старикам.Познаю вновь любовь вечернюю,
Уйдя из гула голосов
В Нижегородскую губернию,
В разбег семёновских лесов.
Ночной туман застал меня в дороге.
Сквозь чащу леса глянул лунный лик.
Усталый конь копытом бил в тревоге —
Спокойный днем, он к ночи не привык.
Угрюмый, неподвижный, полусонный
Знакомый лес был страшен для меня,
И я в просвет, луной осеребренный,
Направил шаг храпящего коня.
Туман болотный стелется равниной,
Но церковь серебрится на холме.
Там — за холмом, за рощей, за долиной —
Мой дом родной скрывается во тьме.
Усталый конь быстрее скачет к цели,
В чужом селе мерцают огоньки.
По сторонам дороги заалели
Костры пастушьи, точно маяки.10 февраля 1899
Близ пышной Мексики, в пределах Аризоны,
Меж рудников нашли окаменелый лес,
В потухшем кратере, где скаты и уклоны
Безмолвно говорят о днях былых чудес.
Пред взором пристальным ниспала мгла завес,
И вот горим агат, сапфиры, халцедоны, —
В тропических лучах цветущей Аризоны
Сквозь тьму времен восстал давно отживший лес.
Он был засыпан здесь могучим слоем пыли,
Стихийной вспышкой отторгнут от земли,
С ее Созвездьями, горящими вдали.
Но канули века, и кратеры остыли,
Скитальцы бледные владыками пришли, —
И новым сном зажглись обломки давней были.
По над прудом — прудом сад, вешний сад.
Белым кругом схвачен взгляд, все скользят.
По за лесом темный лес, шепчет лес.
Здесь воскресла песнь чудесна. Он воскрес.
Под Луной — Луною луг, свежий луг.
Все — со мною, все — за мной, в быстрый круг.
По над прудом — прудом темь, там темно,
Да по водам хороводы тешат дно.
Так уж гибки эти рыбки, все плывут.
Здесь проблещут, там сияют, тут зовут.
По над садом — садом Ночь, ширь Небес.
Мир зовет к святым забавам. Он воскрес.
Какой покой глубокий, безмятежный
В таинственной тени, среди седых стволов,
Там, в самой глубине, где папоротник нежный
Раскинул кружево причудливых листов.
На солнце мох сверкает позолотой
И яркой зеленью на поседевшем оне,
Однообразною, тоскующею нотой
Звучит кукушки крив в глубокой тишине.
Порой мгновенный ветер пронесется
И слышится в ветвях подобный морю шум,
Как будто старый лес откликнется, проснется
И от глубоких снов и от заветных дум.
Как хорошо, забыв свои страданья,
Природы голосам внимать средь тишины
И жадно пить душой горячия лобзанья
И солнечных лучей и ласковой весны!
Есть в нашем лагере весы,
Не просто так, не для красы, —
Мы выясняем по утрам,
Кто пополнел, на сколько грамм.
Нет, мы не ходим в дальний лес:
А вдруг в походе сбавим вес?!
Нам не до птичьих голосов.
Проводим утро у весов.
Нельзя бродить нам по лесам:
Все по часам! Да по весам!
А в дождь — мы сразу под навес.
Ребята ценятся на вес!
И сколько здесь бывает драм:
Сережа сбавил килограмм,
И долго ахал и стонал
Весь медицинский персонал.
Вдруг изменился наш режим:
С утра на речку мы бежим,
Мы обнимаемся, визжим…
Ура! Не вешайте носы —
У нас испортились весы!
Господь прославил небо, и небо — благость Божью, но чем же ты живешь?
Смотри, леса, и травы, и звери в темном лесе, все знают свой предел,
И кто в широком мире, как ты, как ты, ничтожный, бежит от Божьих стрел?
Господь ликует в небе, все небо — Божья слава, но чем же ты живешь?
Отвергнул ты источник, и к устью не стремишься, и всё, что скажешь — ложь.
Ты даже сам с собою в часы ночных раздумий бессилен и не смел.
Всё небо — Божья слава, весь мир — свидетель Бога, но чем же ты живешь?
Учись у Божьих птичек, узнай свою свободу, стремленье и предел.