В тот день
Меня в партию приняли.
В тот день
Исключали из партии
Любимца студенческой братии
Профессора Трынова.
Старик был нашим учителем.
Неуживчивым и сердитым.
Он сидел
Огонь, ты слышишь, начал угасать.
А тени по углам — зашевелились.
Уже нельзя в них пальцем указать,
прикрикнуть, чтоб они остановились.
Да, воинство сие не слышит слов.
Построилось в каре, сомкнулось в цепи.
Бесшумно наступает из углов,
и я внезапно оказался в центре.
Все выше снизу взрывы темноты.
Подобны восклицательному знаку.
А.Ш. Нева Петровна, возле вас — всё львы.
Они вас охраняют молчаливо.
Я с женщинами не бывал счастливым,
вы — первая. Я чувствую, что — вы.Послушайте, не ускоряйте бег,
банальным славословьем вас не трону:
ведь я не экскурсант, Нева Петровна,
я просто одинокий человек.Мы снова рядом. Как я к вам привык!
Я всматриваюсь в ваших глаз глубины.
Я знаю: вас великие любили,
да вы не выбирали, кто велик.Бывало, вы идете на проспект,
Тринадцать лет. Кино в Рязани,
Тапер с жестокою душой,
И на заштопанном экране
Страданья женщины чужой;
Погоня в Западной пустыне,
Калифорнийская гроза,
И погибавшей героини
Невероятные глаза.
…отдыхала глазами на густевшем закате…
Н. Лесков
Отдыхала глазами на густевшем закате,
Опустив на колени том глубинных листков,
Вопрошая в раздумьи, есть ли кто деликатней,
Чем любовным вниманьем воскрешенный Лесков?
Это он восхищался деликатностью нищих,
Независимый, гневный, надпартийный, прямой.
Я слушал Море много лет,
Свой дух ему предав.
В моих глазах мерцает свет
Морских подводных трав.
Я отдал Морю сонмы дней,
Я отдал их сполна.
И с каждой песней все слышней
В моих словах — волна.
Волна стозвучная того,
Чем полон Оксан,
Когда в стихе сонетное теченье,
Быть может ты споешь и не сонет,
Но по игре чуть видимых примет
Узнаю я его предназначенье.
Волна к волне всегда полна влеченья,
Из глаз в глаза всегда доходит свет,
Яви в зрачках таинственный обет,
Навек межь нами будет обрученье.
Блуждая по_саду, она у цветника
Остановилась, и любимого цветка
Глазами беглыми рассеянно искала,
И наконец нашла любимца своего,
И майским запахом его,
Полузажмурившись, медлительно дышала
И долго, долго упивалась им. Потом,
Играя сорванным цветком,
Она его щипала понемножку,
И уронила на дорожку, И той порой румяное дитя,
Сколько лет, вагонных полок,
Зной, мороз и снова зной…
Двух вчерашних комсомолок
Два лица передо мной.
На одном нежданно-строго
Складка меж бровей легла,
Возле глаз морщинок много,
А улыбка как была.
Но зато лицо второе
Встало вдруг передо мной
Последних листьев жар
сплошным самосожженьем
Восходит на небо, и на пути твоем
Весь этот лес живет
таким же раздраженьем,
Каким последний год и мы с тобой живем.
В заплаканных глазах отражена дорога,
Как в пойме сумрачной кусты отражены.
Не привередничай, не угрожай,
Как день, светла, но непонятна,
Вся — явь, но — как обрывок сна,
Она приходит с речью внятной,
И вслед за ней — всегда весна.
Вот здесь садится и болтает.
Ей нравится дразнить меня
И намекать, что всякий знает
Про тайный вихрь ее огня.
Но я, не вслушиваясь строго
В ее порывистую речь,
Ох, черны глаза, черны!
…Не вернулся муж с войны,
Как заснул, так не проснулся
Где-то около Двины! Возле сумрачной Двины,
Где воронка на воронке…
Шла оттуда похоронка,
С той заречной стороны. И одна осталась Люба.
Люба, Люба! Стать легка.
Нецелованные губы —
Как два алые цветка! Ох, черны глаза, черны!
Этот ад, этот сад, этот зоо —
там, где лебеди и зоосад,
на прицеле всеобщего взора
два гепарда, обнявшись, лежат.Шерстью в шерсть,
плотью в плоть проникая,
сердцем втиснувшись в сердце — века
два гепарда лежат. О, какая,
два гепарда, какая тоска! Смотрит глаз в золотой, безвоздушный,
равный глаз безысходной любви.
На потеху толпе простодушной
Нева Петровна, возле вас — всё львы.
Они вас охраняют молчаливо.
Я с женщинами не бывал счастливым,
вы — первая. Я чувствую, что — вы.
Послушайте, не ускоряйте бег,
банальным славословьем вас не трону:
ведь я не экскурсант, Нева Петровна,
я просто одинокий человек.
Большие флаги над эстрадой,
Сидят пожарные, трубя.
Закрой глаза и падай, падай,
Как навзничь — в самого себя.
День, раздраженный трубным ревом,
Небес надвинутую синь
Заворожи единым словом,
Одним движеньем отодвинь.
В наш стан пришел, украшенный до плеч
Блестящими, как месяц, волосами,
Седой старик и выбрал острый меч
И положил свой посох перед нами,
Смотрел на нас потухшими глазами
И, молча, ждал, когда умолкнет речь —
О красоте тревожных, беглых встреч
С опасными и злобными врагами…
Умолкли мы, и дал он знак рукой, —
И боевую песню мы запели,
Земля!
Дай исцелую твою лысеющую голову
лохмотьями губ моих в пятнах чужих позолот.
Дымом волос над пожарами глаз из олова
дай обовью я впалые груди болот.
Ты! Нас — двое,
ораненных, загнанных ланями,
вздыбилось ржанье оседланных смертью коней,
Дым из-за дома догонит нас длинными дланями,
мутью озлобив глаза догнивающих в ливнях огней.
Красным закатом забрызгано поле;
Дождь из оранжевых точек в глазах;
Призрак, огнистый и пестрый до боли,
Пляшет и машет мечами в руках.
Тише! закрой утомленные веки!
Чу! зажурчали певуче струи…
Катятся к морю огромные реки;
В темных ложбинах не молкнут ручьи.
В пьяной прохладе вечернего сада
Девушка никнет на мрамор плечом…
— «Да, может быть, — сказала ты, —
Не то…»
— «До нового, — воскликнула
Сирена, —
Свидания…» Но знали мы:
В ничто
Кипучая перекипает
Пена.
— «Не верю я, что — навсегда…»
И вот —
Из ночного рукава
Вылетает лунь-сова.
Глазом пламенным лучит
Клювом каменным стучит:
«Совы! Совы! Спит ли бор?»
«Спит!» — кричит совиный хор.
«Травы все ли полегли?»
«Нет, к ручью цвести ушли!»
«Нет ли следа у воды?»
«Человечьи там следы».
Над бледным мрамором склонились к водам низко
Струи плакучих ив и нити бледных верб.
Дворцов Фонтенебло торжественный ущерб
Тобою осиян, Диана-Одалиска.
Богиня строгая, с глазами василиска,
Над троном Валуа воздвигла ты свой герб,
И в замках Франции сияет лунный серп
Средь лилий Генриха и саламандр Франциска.
Додумать не дай, оборви, молю, этот голос,
Чтоб память распалась, чтоб та тоска раскололась,
Чтоб люди шутили, чтоб больше шуток и шума,
Чтоб, вспомнив, вскочить, себя оборвать, не додумать,
Чтоб жить без просыпу, как пьяный, залпом и на пол,
Чтоб тикали ночью часы, чтоб кран этот капал,
Чтоб капля за каплей, чтоб цифры, рифмы, чтоб что-то,
Какая-то видимость точной, срочной работы,
Чтоб биться с врагом, чтоб штыком — под бомбы, под пули,
Чтоб выстоять смерть, чтоб глаза в глаза заглянули.
Как хорошо вдвоем, вдвоем
Прийти и выбрать этот дом,
Перо и стол, простой диван,
Смотреть в глаза, в окно, в туман
И знать, и знать, что мы живем
Со всеми — и совсем вдвоем… Накличут коршуны беду,
Трубач затрубит под окном.
Я попрощаюсь и уйду,
Ремень поправив за плечом.
И мы пойдем из края в край.
Уже светло, поет сирена
В седьмом часу утра.
Старик, похожий на Верлэна,
Теперь твоя пора!
В глазах лукавый или детский
Зеленый огонек;
На шею нацепил турецкий
Узорчатый платок.
Мы выйдем в сад с тобою, скромной,
И будем странствовать одни.
Ты будешь за травою темной
Искать купальские огни.
Я буду ждать с глубокой верой
Чудес, желаемых тобой:
Пусть вспыхнет папоротник серый
Под встрепенувшейся рукой.
Ночь полыхнет зеленым светом, —
Ведь с нею вместе вспыхнешь ты,
Ты — в дремоте любви; я целую глаза;
Под губами трепещут ресницы;
Расплелись на подушке твои волоса
И власа неизвестной царицы.
Нет… Я знаю: те пряди царицы-луны,
Расплетенные ласками ночи…
Ты раскрыла глаза… потемнели они…
Я люблю эти темные очи.
Лиле Эфрон
Полет ее собачьих глаз
Огромных, грустных и прекрасных,
И сила токов несогласных
Двух близких и враждебных рас,
И звонкий смех, неудержимо,
Вскипающий, как сноп огней,
Неволит всех спешащих мимо
Шаги замедлить перед ней.
Небо, земля… что за чудные звуки!
Пестрая ткань этой жизни людской!
Радостно к вам простираю я руки:
Я пробужден от спячки глухой.Чувства свежи, обаятельны снова,
Крепок и стоек мой ум.
Властно замкну я в жемчужины слова
Смутные шорохи дум.Сон летаргический, душный и мрачный,
О, неужель тебя я стряхнул?
Глаз мой прозревший, глаз мой прозрачный,
Ясно на Божий мир ты взглянул! Раньше смотрел он сквозь дымку тумана —
Я не знаю, Земля кружится или нет,
Это зависит, уложится ли в строчку слово.
Я не знаю, были ли моими бабушкой и дедом
Обезьяны, так как я не знаю, хочется ли мне сладкого или кислого.
Но я знаю, что я хочу кипеть и хочу, чтобы солнце
И жилу моей руки соединила общая дрожь.
Но я хочу, чтобы луч звезды целовал луч моего глаза,
Как олень оленя (о, их прекрасные глаза!).
Но я хочу, чтобы, когда я трепещу, общий трепет приобщился вселенной.
И я хочу верить, что есть что-то, что остается,
Третий год подезжаю к Сараеву,
И встречает меня в третий раз
С очевидной и нескрываемой
Лаской светоч встревоженных глаз.
Каждоразно цветами увенчанный
И восторженностью обогрет,
С превосходною русскою женщиной
День-другой коротает поэт.
Раз сам себя во сне увидел я
В жилете шелковом и черном платье,
В манжетах — будто поздравлять я
Пришел; и вижу — милая моя.
Я ей поклон отвесил и сказал:
«Ну, поздравляю вас. Так вы невеста?»
Но я стоял, не двигался с места;
Холодный светский звук мне горло сжал.
Смотрю я на тебя, мою родную,
Такую добрую, спокойную, простую —
И смущаюсь…
Так поздно я тебя нашел.
Из страшной дали я пришел
К твоим сияющим глазам
И словно дремлющим рукам…
Мой дух грызет тоска недоуменья, —
Громовый Камень был как мертвый гнет
И шли часы. И каждый день был год.
И шли года. Но в царстве мертвых льдов
Ходила Мысль дорогою ветров.
Ходила, и будила, говоря,
Что красная готовится заря,
Что мертвый камень, ныне тяжкий свод,
Громовыми цветами зацветет.
Один лишь раз, и то в начале детства,
Мой дядя, тот, погибший на войне,
К нам заезжал. Но до сих пор вглядеться
Могу в его глаза. Они во мне.Всё остальное — облик и слова —
Забыто. Но ещё, припоминаю,
Была трава. Нездешняя трава.
Высокая и тонкая. Лесная.Должно быть, в лес (он на краю земли
Был для меня) занёс меня мой дядя,
И там мы на поляне прилегли,
Счастливые, в глаза друг другу глядя.И я заметил нити на белках,
Змея-Медяница, старшая меж змей,
Зачем учиняешь изъяны, и жалить, и жалишь людсй?
Ты, с медным гореньем в глазах своих злых,
Собери всех родных и чужих,
Не делай злодейств, не чини оскорбления кровною,
Вынь жало из тела греховного,
Чтоб огонь отравы притих.
А ежели нет, я кару придумал тебе роковую,
Тучу нашлю на тебя грозовую,
Тебя она частым каменьем побьет,