Оставь меня, забудь меня!
Тебя одну любил я в мире,
Но я любил тебя как друг,
Как любят звездочку в эфире,
Как любят светлый идеал
Иль ясный сон воображенья.
Я много в жизни распознал,
В одной любви не знал мученья,
И я хочу сойти во гроб,
Как очарованный невежда.Оставь меня, забудь меня!
Взгляни — вот где моя надежда;
Взгляни — но что вздрогнула ты?
Нет, не дрожи: смерть не ужасна;
Ах, не шепчи ты мне про ад:
Верь, ад на свете, друг прекрасный! Где жизни нет, там муки нет.
Дай поцелуй в залог прощанья…
Зачем дрожат твои лобзанья?
Зачем в слезах горит твой взор? Оставь меня, люби другого!
Забудь меня, я скоро сам
Забуду скорбь житья земного.
Помнишь, Евгений, ту шумную ночь (и она улетела),
Когда мы с Амуром и Вакхом
Тихо, но смело прокралися в терем Лилеты? И что же?
Бессмертные нам изменили!
К чаше! герои Киприды вином запивают победы!
Мы молоды, — юность, как роза,
Мигом пленит и увянет! А радость? Она — Филомела
Прелестная! Только в дни розы,
Только в дни юности нам попоет сладкозвучные песни
И вспорхнет! За крылья златую!
Ты опутай летунью цветочною цепью, ты амброй
Окуривай перья и кудри,
Нежно рукою ласкай ее легко-упругие груди
И с резвою пой и резвися!
Будем стары и мы! Тогда, браня ветренность внука,
Украдкой вздохнем и друг другу
Сладко напомним, седые! о наших любовных проказах:
Измену Лилеты, в досаде
Нами разбитые вазы и Аргусов дикую стаю!
Но кто на героев Киприды?
Дерзкие пали, дверь отскочила, и мы отступили,
Хвалясь и победой, и мщеньем.
«Друг, все прошло, — ты шепнешь, — но при нас еще дружба и Бахус.
Дай руку и вспеним фиалы!»
Собака, Человек, да Кошка, да Соко́л
Друг другу поклялись однажды в дружбе вечной,
Нелестной, искренней, чистосердечной.
У них был общий дом, едва ль не общий стол;
Клялись делить они и радость, и заботу,
Друг другу помогать,
Друг за друга стоять,
И, если надо, друг за друга умирать.
Вот как-то вместе все, отправясь на охоту,
Мои друзья
Далеко от дому отбились,
Умаялися, утомились
И отдохнуть пристали у ручья.
Тут задремали все, кто лежа, кто и сидя,
Как вдруг из лесу шасть
На них медведь, разинув пасть.
Беду такую видя,
Сокол на воздух, Кошка в лес,
И Человек тут с жизнью бы простился;
Но верный Пес
Со зверем злым барахтаться схватился,
В него вцепился.
И, как медведь его жестоко ни ломал,
Как ни ревел от боли и от злости,
Пес, прохватя его до кости,
Повис на нем и зуб не разжимал,
Доколе с жизнию всех сил не потерял.
А Человек? К стыду из нас не всякой
Сравнится в верности с собакой!
Пока медведь был занят дракой,
Он, подхватя ружье свое с собой,
Пустился без-души домой.
На языке легка и ласка, и услуга;
Но в нужде лишь узнать прямого можно друга.
Как редки таковы друзья!
И то сказать, как часто видел я,
Что так, как в басне сей был верный Пес оставлен,
Так тот,
Кто из хлопот
Был другом выручен, избавлен,
Его же покидал в беде,
Его же и ругал везде.
«Милая, что так поздно?
Тебя я долго, долго ждал;
Годами я часы считал.
Тоска всю душу обняла:
Мне думалось, ты умерла.
Милая, что так поздно?» — «Путь мой был так далек!
Средь темных вод челнок мой плыл.
Я вышла в ночь: день жарок был.
Светляк светил мне в темноте,
И я неслась, неслась к тебе.
Мой путь был так далек!» — «Милая, как поздно в ночь!
Но кто впустил тебя теперь?
Я нынче ночью запер дверь.
Легко же, друг, прокралась ты
Среди неверной темноты.
Милая, как поздно в ночь!» — «Тише, о, тише, друг!
Я в ночь пришла. При свете дня
Ты не увидел бы меня.
Ведь к милому приходят в ночь,
И я пришла. Сомненья прочь!
Тише, о, тише, друг!»Добрая, добрая ночь!
Высоко солнца луч сиял,
А он еще глубоко спал.
Он спал: едва ль проснется он…
И был с невестой схоронен.
Добрая, добрая ночь!
Не гони мою память! Лазурны края,
Где встречалось мечтание наше.
Будь правдивым: не скоро с такою, как я,
Вновь прильнешь ты к серебряной чаше.Все не нашею волей разрушено. Пусть!
Сладок вздох об утраченном рае!
Весь ты — майский! Тебе моя майская грусть.
Все твое, что пригрезится в мае.Здесь не надо свиданья. Мы встретимся там,
Где на правду я правдой отвечу;
Каждый вечер по легким и зыбким мостам
Мы выходим друг другу навстречу.Чуть завижу знакомый вдали силуэт, —
Бьется сердце то чаще, то реже…
Ты как прежде: не гневный, не мстительный, нет!
И глаза твои, грустные, те же.Это грезы. Обоим нам ночь дорога,
Все преграды рушащая смело.
Но, проснувшись, мой друг, не гони, как врага,
Образ той, что солгать не сумела.И когда он возникнет в вечерней тени
Под призывы былого напева,
Ты минувшему счастью с улыбкой кивни
И ушедшую вспомни без гнева.Год написания: без даты
Пусть снова дни мои мне горе принесут,
Часы тяжёлого томленья,
Я знаю, выкупит восторг иных минут
Другие чувства и явленья.
Когда поверхность вод при месяце
блестит,
Когда закат огнём пылает,
Иль по дороге вихрь густую пыль кружит,
Иль в полночь молния блистает,
Когда поля зимой под белым пухом спят,
Иль гнётся лес от вьюги грозной,
Иль на небе столбы, как радуги, горят
При свете солнца в день морозный, —
За всем отрадно мне и весело следить,
Всё так знакомо мне и ново,
И всё я в памяти желал бы сохранить,
Замкнуть в обдуманное слово!..
Природа, ты одна, наставник мой и друг,
Мир, полный мысли, мне открыла,
Счастливым сделала печальный мой досуг
И с бедной долей примирила!
От тайной ли тоски болит и ноет грудь,
Иль мучит сердце нужд тревога, —
В твои объятия спешу я отдохнуть,
Как в храм невидимого Бога.
И мне ли не любить тебя от всей души,
Мой друг, не знающий забвенья!
Меня и мёртвого ты приютишь в тиши,
Теперь живого утешенье!
Продлись, продлись, очарованье!Ѳ. Тютчев.
Друг моих былых мечтаний, милый сон,
Ты чредой чьих заклинаний воскрешен?
Кто отвеял безнадежность от мечты!
Та же нега, та же нежность, прежний — ты!
На тебе венок весенний васильков,
Над твоей улыбкой тени сладких слов.
Ты стоишь в кругу священном тишины;
Ты творишь волшебно-пленным луч луны.
Развеваешь все тревоги, словно дым;
Возвращаешь, нежно-строгий, мир — двоим.
Давний призрак, друг былого, милый сон,
Ты шепнул ли, что я снова воскрешен?
Что из мглы встают вершины, даль зовет,
Что до цели лишь единый переход?
Что сияют вновь надежды лучших лет?..
Иль опять откроет вежды мертвый свет?
Давний друг, мой сон, помедли! Я — готов.
Чу! унылый звон. Не медь ли злых часов?
Не говори, мой друг:"Она меня забудет,
Изменчив времени всемощного полет;
Измученной души напрасный жар пройдет,
И образ роковой преследовать не будет
Очей задумчивых; свободней и смелей
Вздохнет младая грудь; замедленных речей
Польется снова ток блистательный и сладкой;
Ланиты расцветут — и в зеркало украдкой
Невольно станет взор с вопросом забегать, -
Опять весна в груди — и счастие опять".
Мой милый, не лелей прекрасного обмана:
В душе мечтательной смертельна эта рана.
Видал ли ты в лесах под тению дубов
С винтовками в руках засевших шалунов,
Когда с холмов крутых, окрестность оглашая,
Несется горячо согласных гончих стая
И, праздным юношам дриад жестоких дань,
Уже из-за кустов выскакивает лань?
Вот-вот и выстрелы — и в переливах дыма
Еще быстрее лань, как будто невредима,
Проклятьем вопреки и хохоту стрелков,
Уносится во мглу безбрежную лесов, -
Но ловчий опытный уж на позыв победный
К сомкнувшимся губам рожок подносит медный.
Житье тому, любезный друг,
Кто страстью глупою не болен,
Кому влюбиться недосуг,
Кто занят всем и всем доволен;
Кто Наденьку, под вечерок,
За тайным ужином ласкает
И жирный страсбургский пирог
Вином душистым запивает;
Кто, удалив заботы прочь,
Как верный сын пафосской веры,
Проводит набожную ночь
С младой монашенкой Цитеры.
Поутру сладко дремлет он,
Читая листик «Инвалида»;
Весь день веселью посвящен,
А в ночь — вновь царствует Киприда.
И мы не так ли дни ведем,
Щербинин, резвый друг забавы,
С Амуром, шалостью, вином,
Покамест молоды и здравы?
Но дни младые пролетят,
Веселье, нега нас покинут,
Желаньям чувства изменят,
Сердца иссохнут и остынут.
Тогда — без песен, без подруг,
Без наслаждений, без желаний,
Найдем отраду, милый друг,
В туманном сне воспоминаний!
Тогда, качая головой,
Скажу тебе у двери гроба:
«Ты помнишь Фанни, милый мой?» —
И тихо улыбнемся оба.
Вот список мой стихов,
Который дружеству быть может драгоценен
Я добрым Гением уверен,
Что в сем Дедале рифм и слов
Недостает искусства:
Но дружество найдет мои, в замену, чувства
Историю моих страстей,
Ума и сердца заблужденья,
Заботы, суеты, печали прежних дней,
И легкокрылы наслажденья;
Как в жизни падал, как вставал,
Как вовсе умирал для света,
Как снова мой челнок Фортуне поверял…
И словом, весь журнал
Здесь дружество найдет беспечного Поэта,
Найдет и молвит так:
«Наш друг был часто легковерен;
Был ветрен в Пафосе; на Пинде был чудак:
Но дружбе он зато всегда остался верен;
Стихами никому из нас не докучал
(А на Парнасе это чудо!),
И жил так точно, как писал…
Ни хорошо, ни худо!»
Продлись, продлись, очарованье!Ф. Тютчев.
Друг моих былых мечтаний, милый сон,
Ты чредой чьих заклинаний воскрешен?
Кто отвеял безнадежность от мечты!
Та же нега, та же нежность, прежний — ты!
На тебе венок весенний васильков,
Над твоей улыбкой тени сладких слов.
Ты стоишь в кругу священном тишины;
Ты творишь волшебно-пленным луч луны.
Развеваешь все тревоги, словно дым;
Возвращаешь, нежно-строгий, мир — двоим.
Давний призрак, друг былого, милый сон,
Ты шепнул ли, что я снова воскрешен?
Что из мглы встают вершины, даль зовет,
Что до цели лишь единый переход?
Что сияют вновь надежды лучших лет?..
Иль опять откроет вежды мертвый свет?
Давний друг, мой сон, помедли! Я — готов.
Чу! унылый звон. Не медь ли злых часов?
Если в мгновенье тоски роковой
Сердце твое вдруг сильнее забьется,
Если в душе, усыпленной средой,
Чувство живое нежданно проснется
И, обо всем позабыв,
Бросишься ты на призыв
К бурям и грозам борьбы
Против всевластной судьбы, —
Милый мой друг, под тревожной грозой
Не вспоминай ты, встречая невзгоды,
Тихого счастья бесстрастные годы:
Мертвому — мертвый покой!.. Если — измученный тяжкой борьбой —
Ты, без трофеев, увенчанных славой,
С сердцем изнывшим, с разбитой душой,
С поля далекого битвы кровавой
Снова вернешься сюда,
К пристани мирной труда, —
С гнетом бессилья в груди,
С мукою ран впереди, —
Милый мой друг, не клонись головой
И не рыдай у бескрестной могилы,
Где схоронил ты кипучие силы:
Мертвому — мертвый покой!..
Как холодно в Эшери и как строго.
На пир дождя не звал нас небосвод.
Нет никого. Лишь бодрствует дорога
влекомых морем хладных горных вод.
Вино не приглашает к утешенью
условному. Ум раны трезв и наг.
Ущелье ныне мрачно, как ущелью
пристало быть. И остается нам
случайную пустыню ресторана
принять за совершенство пустоты.
И, в сущности, как мало расстоянья
меж тем и этим. Милый друг, прости.
Как дней грядущих призрачный историк
смотрю на жизнь, где вместе ты и я,
где сир и дик средь мирозданья столик,
накрытый на краю небытия.
Нет никого в ущелье… Лишь ущелье,
где звук воды велик, как звук судьбы.
Ах нет, мой друг, то просто дождь в Эшери.
Так я солгу — и ты мне так солги.
Выше, все выше наверх громоздите столбы!
Башни на башни, уступы на массу уступов!
Мы не считаем увечных и трупов,
Небу мы вызов бросаем для смелой борьбы.
Нас бесконечность его подавляет собою…
Смертные — выше! Достигнем величия с бою!
Каждая раса и каждый народ,
Камень на камень смелей громоздите! Вперед!
Тщетно на помощь зовем мы искусство и знанье.
Небо — далеко и наши бесплодны старанья.
Рушится башня, — и в хаосе диких речей,
В сумраке ночи без звезд и лучей,
Мы, обезумев от боли, тоски, от испуга,
В нашем бессилье, как звери, терзаем друг друга.
Было то в темных Карпатах,
Было в Богемии дальней…
Впрочем, прости… мне немного
Жутко и холодно стало;
Это — я помню неясно,
Это — отрывок случайный,
Это — из жизни другой мне
Жалобный ветер напел…
Верь, друг мой, сказкам: я привык
Вникать
В чудесный их язык
И постигать
В обрывках слов
Туманный ход
Иных миров,
И темный времени полет
Следить,
И вместе с ветром петь;
Так легче жить,
Так легче жизнь терпеть
И уповать,
Что темной думы рост
Нам в вечность перекинет мост,
Надеяться и ждать…
Жди, старый друг, терпи, терпи,
Терпеть недолго, крепче спи,
Всё равно всё пройдет,
Всё равно ведь никто не поймет,
Ни тебя не поймет, ни меня,
Ни что ветер поет
Нам, звеня… Октябрь 1913
Молчит, сиротлив и обижен,
Ветлы искореженный ствол,
Заброшенный пруд неподвижен
И густ, будто крепкий рассол.Порою, как сонное диво,
Из тьмы травяной, водяной
Лягушка всплывает лениво,
Блестя огуречной спиной.Но мальчик пришел с хворостиной —
И нет на пруду тишины;
Вот каску, обросшую тиной,
Он выудил из глубины.Без грусти, без всякой заботы,
Без всякой заботы,
Улыбкой блестя озорной,
Берет он советской пехоты
Тяжелый убор головной.Воды зачерпнет деловито —
И слушает, как вода
Струится из каски пробитой
На гладкую плоскость пруда.О добром безоблачном небе,
О днях без утрат и невзгод,
Дрожа, как серебряннный стебель,
Ему эта струйка поет.Поет ему неторопливо
О том, как все тихо кругом,
Поет об июне счастливом,
А мне о другом, о другом…
Дело великое жизни —Ею объяты другом —
В нашей великой отчизне
Все мы покорно несем.Жизнь, ты загадка от века,
Ты нас тревожишь давно —
Сердце и ум человека
Нам разгадать не дано.Жизнь и ничтожество, — что вы?
Тайну я слышу вокруг,
Всюду вопросы готовы,
Но не готов им ответ.Нет, мы к вопросам не глухи,
Слышим мы тайну кругом,
Слышим мы темные слухи
В мире о мире другом.Нам лишь загадка известна —
Жажду мы знаем одну,
Знаем, что в мире нам тесно,
Но не уйти в вышину.С пылким восторгом усилья
Мы лишь к вопросу идем.
С горьким сознаньем бессилья
В прах безответны падем.О, если б в жизни ошибки
Мы забывать не могли,
Не было б в мире улыбки,
Не был бы смех на земли.Ум благороднейший бродит,
Бредит и сердце в мечтах,
В душу отчаянье входит,
Мрак нависает в очах.
Позарастали стежки-дорожки,
Где проходили милого ножки,
Позарастали мохом, травою,
Где мы гуляли, милый, с тобою.
Мы обнимались, слезно прощались,
Помнить друг друга мы обещались.
Нет у меня с той поры уж покою, —
Верно, гуляет милый с другою.
Если забудет, если разлюбит,
Если другую мил приголубит, —
Я отомстить ему поклянуся,
В речке глубокой я утоплюся.
Птички-певуньи, правду скажите,
Весть про милого вы принесите,
Где ж милый скрылся, где пропадает?
Бедное сердце плачет, страдает.
Позарастали стежки-дорожки,
Где проходили милого ножки,
Позарастали мохом, травою,
Где мы гуляли, милый, с тобою.
Вторая половина каждого куплета повторяется.
Туманы таяли и вновь росли над лугом,
Ползли, холодные, над мёртвою травой,
И бледные цветы шепталися друг с другом,
Скорбя застывшею листвой.
Они хотели жить, блистая лепестками,
Вздыхать, дышать, гореть, лелеять аромат,
Любиться с пчёлами, дрожать под мотыльками,
Из мира сделать пышный сад.
Они изнемогли под сыростью тумана,
И жаждали зари, и жаждали огня,
И плакали, что смерть приходит слишком рано,
Что поздно вспыхнут краски дня.
И день забрезжился. Туманы задрожали,
Воздушным кораблём повисли над землёй.
И ветры буйные, смеясь, его качали,
И свет боролся с тусклой мглой.
Всё жарче день пылал сверкающим приветом,
Холодный круг земли дыханьем горяча, —
И облако зажглось, пронизанное светом
Непобедимого луча!
Дом друзей, куда можно зайти безо всякого,
Где и с горя, и с радости ты ночевал,
Где всегда приютят и всегда одинаково,
Под шумок, чем найдут, угостят наповал.
Где тебе самому руку стиснут до хруста,
А подарок твой в угол засунут, как хлам;
Где бывает и густо, бывает и пусто,
Чего нет — того нет, а что есть — пополам.
Дом друзей, где удач твоих вовсе не ценят
И где счет неудачам твоим не ведут;
Где, пока не изменишься сам, — не изменят,
Что бы ни было — бровью не поведут!
Где, пока не расскажешь, допросов не будет,
Но попросишь суда — прям, как штык, будет суд;
Где за дерзость — простят, а за трусость — засудят,
И того, чтобы нос задирал, не снесут!
Дом друзей! — в нем свои есть заботы, потери —
Он в войну и с вдовством, и с сиротством знаком,
Но в нем горю чужому открыты все двери,
А свое, молчаливое, — век под замком.
Сколько раз в твоей жизни при непогоде
Он тебя пригревал — этот дом, сколько раз
Он бывал на житейском большом переходе
Как энзэ — как неприкосновенный запас!
Дом друзей! Чем ему отплатить за щедроты?
Всей любовью своей или памятью, всей?
Или проще — чтоб не был в долгу у него ты,
Сделать собственный дом тоже домом друзей?
Я хотел посвятить это стихотворенье
Той семье, что сейчас у меня на устах,
Но боюсь — там рассердятся за посвященье,
А узнать себя — верно узнают и так!
Опять печалится над лугом
Печаль пастушьего рожка.
И, словно гуси, друг за другом
Плывут по небу облака.А я брожу неторопливо
По этим памятным местам.
Какого здесь ищу я дива,
Чего я жду — не знаю сам.У этих сел, у этих речек,
На тихих стежках полевых
Друзей давнишних я не встречу
И не дождусь своих родных.Одни ушли, свой дом покинув, —
И где они и что нашли?
Другим селибу в три аршина
Неподалеку отвели… Какого ж здесь искать мне чуда,
Моя родная сторона!
Но я — твой сын, но я — отсюда,
И здесь прошла моя весна.Прошла моя незолотая,
Моя незвонкая прошла.
И пусть она была такая, —
Она такая мне мила.И мне вовеки будет дорог
Край перелесков и полей,
Где каждый дол и каждый взгорок
Напоминают мне о ней.Пусть даже стерлись все приметы,
Пусть не найти ее следа,
И все ж меня дорога эта
Зовет неведомо куда.
Любимая, и это мы с тобой,
измученные, будто бы недугом,
такою долголетнею борьбой
не с кем-то третьим лишним, а друг с другом?
Но прежде, чем… Наш сын кричит во сне!
расстаться… Ветер дом вот-вот развалит!
Приди хотя бы раз в глаза ко мне,
приди твоими прежними глазами.
Но прежде, чем расстаться, как ты просишь,
туда искать совета не ходи,
где пустота, прикидываясь рощей,
луну притворно нянчит на груди.
Но прежде, чем расстаться, как ты просишь,
услышь в ночи, как всхлипывает лёд,
и обернётся прозеленью просинь,
и прозелень в прозренье перейдёт.
Но прежде, чем… Как мы жестоко жили!
Нас бы с тобой вдвоём по горло врыть!
Когда мы научились быть чужими?
Когда мы разучились говорить?
В ответ: «Не называй меня любимой…»
Мне поделом. Я заслужил. Я нем.
Но всею нашей жизнью, гнутой, битой,
тебя я заклинаю: прежде, чем…
Ты смотришь на меня, как неживая,
но я прошу, колени преклоня,
уже любимой и не называя:
«Мой старый друг, не покидай меня…»
Давно ль повеселел мой уголок печальный,
Давно ль я меж друзей сидел,
И слушал их, и радовался тайно?..
И вот опять осиротел!
Кругом глубокое молчанье…
Одним я позабыт, другой умчался в даль…
Да и кому нужна моя печаль?
У всякого свое страданье!
Последний друг безвременно зарыт…
Угас, замученный борьбою,
С суровой долею, с бесчувственной семьею,
Тоскою медленной убит!
Погибли молодые силы!
Безжалостной судьбы не мог он победить…
Мой бедный друг! И гроб твой до могилы
Не удалось мне проводить!
Все чудится — я слышу милый голос,
Все жду, что друг отворит дверь…
Один остался я теперь, —
На сжатой ниве позабытый колос!
Безоблачны покуда небеса,
Но сердце у меня недаром замирает,
И этот стих недаром вызывает
Слезу на грустные глаза…
Так иногда, перед грозою,
Над зеркальной поверхностью реки,
Тревожно делая круги,
Щебечет ласточка порою…
Мой безмолвный друг, опять к тебе иду,
Мой зеленый сад, к тебе тоску несу!
Ровно три весны встречал ее с тобой:
Не пленяй меня и нынешней весной.
Без любезной, без жестокой мне не жить!
Я иду к тебе с могилой говорить!
Неужели и она мне жестока́?..
Здесь дрожащая отшельника рука
Близь беседки пусть посадит на гряде
Лишь подсолнечник, пример моей беде!
Пусть в глазах моих подсолнечник растет:
Для любви своей, для солнца он цветет.
Целый день кружится, бедненький, за ним;
Он и зреет, он и сохнет только им.
Ах! какого же дождешься ты конца?
Без отрады гаснет ясный цвет лица;
Птицы выклюют все зернышки долой;
Ты приклонишься один к земле сырой,
Ветер бурный сломит нежный стебелек,
И не спросят: что твой друг к тебе жесток?
Солнце красное высоко, далеко,
А подсолнечник в долине глубоко!
«Культура! Культура!» — кичатся двуногие звери,
Осмеливающиеся называться людьми,
И на мировом языке мировых артиллерий
Внушают друг другу культурные чувства свои!
Лишенные крыльев телесных и крыльев духовных,
Мечтают о первых, как боле понятных для них,
При помощи чьей можно братьев убить своих кровных,
Обречь на кровавые слезы несчастных родных…
«Культура! Культура!» — и в похотных тактах фокстротта,
Друг к другу прижав свой — готовый рассыпаться — прах,
Чтут в пляске извечного здесь на земле Идиота,
Забыв о картинах, о музыке и о стихах.
Вся славная жизнь их во имя созданья потомства:
Какая величественная, священная цель!
Как будто земле не хватает еще вероломства,
И хамства, и злобы, достаточных сотне земель.
«Культура! Культура!» — и прежде всего: это город —
Трактирный зверинец, публичный — обшественный! — дом…
«Природа? Как скучно представить себе эти горы,
И поле, и рощу над тихим безлюдным прудом…
Как скучно от всех этих лунных и солнечных светов,
Таящих для нас непонятное что-то свое,
От этих бездельных, неумных, голодных поэтов,
Клеймяших культуру, как мы понимаем ее…»
Если б я был богом океана,
Я б к ногам твоим принес, о друг,
Все богатства царственного сана,
Все мои кораллы и жемчуг!
Из морского сделал бы тюльпана
Я ладью тебе, моя краса;
Мачты были б розами убраны,
Из чудесной ткани паруса!
Если б я был богом океана,
Я б любил тебя, моя душа;
Я б любил без бури, без обмана,
Я б носил тебя, едва дыша!
Но беда тому, кто захотел бы
Разлучить меня с тобою, друг!
Всклокотал бы я и закипел бы!
Все валы свои погнал бы вдруг!
В реве бури, в свисте урагана
Враг узнал бы бога океана!
Всюду, всюду б я его сыскал!
Со степей сорвал бы я курганы!
Доплеснул волной до синих скал,
Чтоб добыть тебя, моя циана,
Если б я был богом океана!
П. Ф. Балк-ПолевуДруг, ты прав: хотя порой,
Достигая бед забвенья,
Мы, в груди стеснив волненья,
Дремлем томною душой,
Невзначай в мечте воздушной
Отзыв прежнего слетит,
И предмет нам равнодушный
Память сердца воскресит.
Неожиданно, случайно
Потрясет душевной тайной
Летний вечер, звук, цветок,
Песня, месяц, ручеек,
Ветер, море — и тоскою
Всё опять отравлено;
Как бы молнийной струею
Снова сердце прожжено.И той тучи мы не знаем,
Вдруг откуда грянул гром;
Лишь томимся и страдаем;
Мрак и ужасы кругом:
Призрак страшный, неотступный
Образует в думе смутной
Холод дружбы, сон любви,
Ту, с кем радость погребли,
Всё, о чем мы тосковали,
Что любили, потеряли,
Чем был красен божий свет,
Всё, чего для нас уж нет.
Внутри меня осенняя пора.
Внутри меня прозрачно прохладно,
и мне печально и, но не безотрадно,
и полон я смиренья и добра.
А если я бушую иногда.
то это я бушую, облетая,
и мысль приходит, грустная, простая,
что бушевать — не главная нужда.
А главная нужда — чтоб удалось
себя и мир борьбы и потрясений
увидеть в обнаженности осенней,
когда и ты и мир видны насквозь.
Прозренья — это дети тишины.
Не страшно, если шумно не бушуем.
Спокойно сбросить все, что было шумом,
во имя новых листьев мы должны.
Случилось что-то, видимо, со мной,
и лишь на тишину я полагаюсь,
где листья, друг на друга налагаясь,
неслышимо становятся землей.
И видишь все, как с некой высоты,
когда сумеешь к сроку листья сбросить,
когда бесстрастно внутренняя осень
кладет на лоб воздушные персты.
Золото, золото, ярко блестящее,
Все покупавшее, все продававшее,
В наши карманы с трудом попадавшее,
И из кармана легко уходящее!
Юноши ты продаешь наслаждения,
Старость беречь тебя жадно старается;
Ты достаешься ценой преступления:
Из-за тебя целый мир пресмыкается,
Грабит, ворует, в крови обагряется…
Из-за корысти в пылу изступления
Люди друг другу могилы готовили:
Золото! красно ты так не от крови-ди?
Из за тебя, ненавистное золото,
Наши мольбы переходят в проклятия,
И от тебя, как от тяжкаго молота
Стонет голодная нищая-братия.
Перед тобою богач преклоняется,
В мире изменчива жатва богатая,
И, как чекан твой не раз изменяется,
Ты изменяешь нам часто, проклятое!..
Д. Минаев.
Я опять убегу!
И на том берегу,
до которого им не доплыть,
буду снова одна
до утра, дотемна
по некошеным травам бродить. Возле старой ольхи,
где молчат лопухи,
плечи скроются в мокрой траве.
И твои, и мои,
и чужие стихи
перепутаются в голове. Я пою про цветы,
потому что и ты
на каком-нибудь дальнем лугу
ходишь, песней звеня.
И напрасно меня
ждут на том,
на другом, берегу!
1947!
И на том берегу,
до которого им не доплыть,
буду снова одна
до утра, дотемна
по некошеным травам бродить. Возле старой ольхи,
где молчат лопухи,
плечи скроются в мокрой траве.
И твои, и мои,
и чужие стихи
перепутаются в голове. Я пою про цветы,
потому что и ты
на каком-нибудь дальнем лугу
ходишь, песней звеня.
И напрасно меня
ждут на том,
на другом, берегу!
Други! радость изменила,
Предо мною мрачен путь,
И болезнь мне положила
Руку хладную на грудь.
Други! станьте вкруг постели.
Где утех златые дни?
Быстро, быстро пролетели
Тенью легкою они.
Все прошло; ваш друг печальный
Вянет в жизни молодой,
С новым утром погребальный,
Может быть, раздастся вой, —
И раздвинется могила,
И заснет, недвижный, он,
И твое лобзанье, Лила,
Не прервет холодный сон.
Что нужды! до новоселья
Поживем и пошалим,
В память прежнего веселья
Шумный кубок осушим.
Нам судьба велит разлуку…
Как же быть, друзья? — вздохнуть,
На распутьи сжать мне руку
И сказать: счастливый путь!
Кто б ни был ты, печальный мой сосед,
Люблю тебя, как друга юных лет,
Тебя, товарищ мой случайный,
Хотя судьбы коварною игрой
Навеки мы разлучены с тобой
Стеной теперь — а после тайной.
Когда зари румяный полусвет
В окно тюрьмы прощальный свой привет
Мне умирая посылает
И, опершись на звучное ружье,
Наш часовой, про старое житье
Мечтая, стоя засыпает,
Тогда, чело склонив к сырой стене,
Я слушаю — и в мрачной тишине
Твои напевы раздаются.
О чем они — не знаю; но тоской
Исполнены, и звуки чередой,
Как слезы, тихо льются, льются…
И лучших лет надежды и любовь
В груди моей всё оживает вновь,
И мысли далеко несутся,
И полон ум желаний и страстей,
И кровь кипит — и слезы из очей,
Как звуки, друг за другом льются.А. П. Шан-Гирей указывает в своих воспоминаниях, что это стихотворение было написано в феврале 1837 г., когда поэт находился в заключении (см. примечание к стихотворению «Узник»).
Передо мною горы и река.
Никак к разлуке я не привыкаю.
Я молча, как вершина, протыкаю
Всех этих дней сплошные облака.
Ты проживаешь сумрачно во мне,
Как тайное предчувствие бессмертья,
Хоть годы нам отпущены по смете, —
Огонь звезды горит в любом огне.
Мой друг! Я не могу тебя забыть.
Господь соединил хребты и воды,
Пустынь и льдов различные природы,
Вершины гор соединил с восходом
И нас с тобой, мой друг, соединил.
Когда луна взойдет, свеча ночей,
Мне кажется, что ты идешь к палатке.
Я понимаю, ложь бывает сладкой,
Но засыпаю с ложью на плече.
Мне снится платье старое твое,
Которое люблю я больше новых.
Ах, дело не во снах и не в обновах,
А в том, что без тебя мне не житье.
Мой друг! Я не могу тебя забыть.
Господь соединил хребты и воды,
Пустынь и льдов различные природы,
Вершины гор соединил с восходом
И нас с тобой, мой друг, соединил.
Отвесы гор, теченья белых рек
Заставят где-нибудь остановиться.
Я знаю — будет за меня молиться
Один — и очень добрый — человек.
Огней аэродромная строка
Закончит многоточьем это лето,
И в море домодедовского света
Впадет разлука, будто бы река.
Мой друг! Я не могу тебя забыть.
Господь соединил хребты и воды,
Пустынь и льдов различные природы,
Вершины гор соединил с восходом
И нас с тобой, мой друг, соединил.
Звенела и пела шарманка во сне…
Смеялись кудрявые детки…
Пестря отраженьем в зеркальной стене,
Кружилися мы, марьонетки.
Наряды, улыбки и тонкость манер, -
Пружины так крепки и прямы! -
Направо картонный глядел кавалер,
Налево склонялися дамы.
И был мой танцор чернобров и румян,
Блестели стеклянные глазки;
Два винтика цепко сжимали мой стан,
Кружили в размеренной пляске.
«О если бы мог на меня ты взглянуть,
Зажечь в себе душу живую!
Я наш бесконечный, наш проклятый путь
Любовью своей расколдую!
Мы скреплены темной, жестокой судьбой, -
Мы путники вечного круга…
Мне страшно!.. Мне больно!.. Мы близки с тобой,
Не видя, не зная друг друга…»
Но пела, звенела шарманка во сне,
Кружилися мы, марьонетки,
Мелькая попарно в зеркальной стене…
Смеялись кудрявые детки…
Там, где море вечно плещет
На пустынные скалы,
Где луна теплее блещет
В сладкий час вечерней мглы,
Где, в гаремах наслаждаясь,
Дни проводит мусульман,
Там волшебница, ласкаясь,
Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила:
«Сохрани мой талисман:
В нем таинственная сила!
Он тебе любовью дан.
От недуга, от могилы,
В бурю, в грозный ураган,
Головы твоей, мой милый,
Не спасет мой талисман.
И богатствами Востока
Он тебя не одарит,
И поклонников пророка
Он тебе не покорит;
И тебя на лоно друга,
От печальных чуждых стран,
В край родной на север с юга
Не умчит мой талисман…
Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи
Поцелуют не любя —
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!»