Рождество, праздник детский, белый,
Когда счастливы самые несчастные…
Господи! Наша ли душа хотела,
Чтобы запылали зори красные?
Ты взыщешь, Господи, но с нас ли, с нас ли?
Звезда Вифлеемская за дымами алыми…
И мы не знаем, где Царские ясли,
Но все же идём ногами усталыми.
Мир на земле, в человеках благоволенье…
Боже, прими нашу мольбу несмелую:
Дай земле Твоей умиренье,
Дай побеждающей одежду белую…
Иди сюда, взгляни-ка
Сквозь жёлтое стекло.
Взгляни, как небо дико,
Подземно и светло.Клубясь, ползёт червивый
И дымный ворох туч.
Мертво рудеют ивы
Над желтью жарких круч.Ручей по дну оврага —
Как чёрное вино.
Как жжёная бумага —
Трава в моё окно.Бессмысленно-кровавы
Тела апрельских рощ.
Накрапывает ржавый,
Сухой и горький дождь.И всюду эти стёкла
Проклятого окна.
Земля моя поблекла,
Земля опалена!
У меня длинное, длинное чёрное платье,
я сижу низко, лицом к камину.
В камине, в одном углу, чёрные дрова,
меж ними чуть бродит вялое пламя.
Позади, за окном, сумерки,
весенние, снежные, розово-синие.
С края небес подымается большая луна,
её первый взор холодит мои волосы.
Звонит колокол, тонкий, бедный, редкий.
Спор идёт неслышно в моём сердце:
Спорит тишина — с сомненьями,
Любовь — с равнодушием.
Давно печали я не знаю,
И слез давно уже не лью.
Я никому не помогаю,
Да никого и не люблю.
Любить людей — сам будешь в горе.
Всех не утешишь всё равно.
Мир — не бездонное ли море?
О мире я забыл давно.
Я на печаль смотрю с улыбкой,
От жалоб я храню себя.
Я прожил жизнь мою в ошибках,
Но человека не любя.
Зато печали я не знаю,
Я слез моих давно не лью.
Я никому не помогаю,
И никого я не люблю.
Комиссар! Комиссар!
Отрастил ты брюхо.
Оттого-то наш народ
Душит голодуха.Комиссар! Комиссар!
Эй, не зарывайся.
Не спасет тебя Че-Ка,
Сколько ни старайся.Комиссар! Комиссар!
Нам с тобой не внове.
Мы теперь — не дураки,
Попил нашей крови.Комиссар! Комиссар!
Трусишь, милый? Вольно!
Наших баб нацеловал,
А теперь — довольно.Комиссар! Комиссар!
Пуля — много чести.
На верёвке повиси,
На своей невесте!
Что мне делать со смертью — не знаю.
А вы, другие, — знаете? Знаете?
Только скрываете, тоже не знаете.
Я же незнанья моего не скрываю.Как ни живи — жизнь не ответит,
Разве жизнью смерть побеждается?
Сказано — смертью смерть побеждается,
Значит, на всех путях она встретит.А я её всякую — ненавижу.
Только свою люблю, неизвестную.
За то и люблю, что она неизвестная,
Что умру — и очей её не увижу…
Расточитесь, духи непослушные,
Разомкнитесь, узы непокорные,
Распадитесь, подземелья душные,
Лягте, вихри, жадные и черные. Тайна есть великая, запретная.
Есть обеты — их нельзя развязывать.
Человеческая кровь — заветная:
Солнцу кровь не ведено показывать. Разломись оно, проклятьем цельное!
Разлетайся, туча исступленная! Бейся, сердце, каждое — отдельное,
Воскресай, душа освобожденная!
Поверьте, нет, меня не соблазнит
Печалей прежних путь давно пройденный.
Увы! душа покорная хранит
Их горький след, ничем не истребленный.Года идут, но сердце вечно то же.
Ничто для нас не возвратится вновь,
И ныне мне всех радостей дороже
Моя неразделенная любовь.Ни счастья в ней, ни страха, ни стыда.
Куда ведёт она меня — не знаю…
И лишь в одном душа моя тверда:
Я изменяюсь, — но не изменяю.
Я в тесной келье — в этом мире
И келья тесная низка.
А в четырех углах — четыре
Неутомимых паука.Они ловки, жирны и грязны,
И все плетут, плетут, плетут…
И страшен их однообразный
Непрерывающийся труд.Они четыре паутины
В одну, огромную, сплели.
Гляжу — шевелятся их спины
В зловонно-сумрачной пыли.Мои глаза — под паутиной.
Она сера, мягка, липка.
И рады радостью звериной
Четыре толстых паука.
Все дни изломаны, как преступлением,
Седого Времени заржавел ход.
И тело сковано оцепенением,
И сердце сдавлено, и кровь — как лёд.
Но знаю молнии: всё изменяется…
Во сне пророческом иль наяву?
Копье Архангела меня касается
Ожогом пламенным — и я живу.
Пусть на мгновение, — на полмгновения,
Одним касанием растоплен лёд…
Я верю в счастие освобождения,
В Любовь, прощение, в огонь — в полёт!
Смотрю на море жадными очами,
К земле прикованный, на берегу…
Стою над пропастью — над небесами, -
И улететь к лазури не могу.Не ведаю, восстать иль покориться,
Нет смелости ни умереть, ни жить…
Мне близок Бог — но не могу молиться,
Хочу любви — и не могу любить.Я к солнцу, к солнцу руки простираю
И вижу полог бледных облаков…
Мне кажется, что истину я знаю —
И только для нее не знаю слов.
Близки кровавые зрачки,
дымящаяся пеной пасть…
Погибнуть?
Пасть? Что — мы?
Вот хруст костей… вот молния сознанья
перед чертою тьмы…
И — перехлест страданья… Что мы! Но — Ты?
Твой образ гибнет… Где Ты?
В сияние одетый,
бессильно смотришь с высоты? Пускай мы тень.
Но тень от Твоего Лица!
Ты вдунул Дух — и вынул? Но мы придем в последний день,
мы спросим в день конца, -
за что Ты нас покинул?
Никто меня не поймет —
и не должен никто понять.
Мне душу страдание жжет,
И радость мешает страдать.Тяжелые слезы свечей
и шелест чуть слышных слов…
В сияньи лампадных лучей
поникшие стебли цветов, рассвет несветлого дня, -
все — тайны последней залог…
И, тайну мою храня,
один я иду за порог.Со мною меч — мой оплот,
я крепко держу рукоять…
Никто меня не поймет —
и не должен никто понять.
Мы, умные, — безумны,
Мы, гордые, — больны,
Растленной язвой чумной
Мы все заражены.От боли мы безглазы,
А ненависть — как соль,
И ест, и травит язвы,
Ярит слепую боль.О черный бич страданья!
О ненависти зверь!
Пройдем ли — Покаянья
Целительную дверь? Замки ее суровы
И створы тяжелы…
Железные засовы,
Медяные углы… Дай силу не покинуть,
Господь, пути Твои!
Дай силу отодвинуть
Тугие вереи!
По Слову Извечно-Сущего
Бессменен поток времен.
Чую лишь ветер грядущего,
Нового мига звон. С паденьем идет, с победою?
Оливу несет иль меч?
Лика его я не ведаю,
Знаю лишь ветер встреч. Летят нездешними птицами
В кольцо бытия, вперед,
Миги с закрытыми лицами…
Как удержу их лёт? И в тесности, в перекрестности, -
Хочу, не хочу ли я —
Черную топь неизвестности
Режет моя ладья.
Не спешите, подождите, соглашатели,
кровь влипчива, если застыла, —
пусть сначала красная демократия
себе добудет немножко мыла…
Детская-женская — особо въедчива,
вы потрите и под ногтями.
Соглашателям сесть опрометчиво
на Россию с пятнистыми руками.
Нету мыла — достаньте хоть месива,
чтобы каждая рука напоминала лилею…
А то смотрите: как бы не повесили
мельничного жернова вам на шею!
На сердце непонятная тревога,
Предчувствий непонятных бред.
Гляжу вперед — и так темна дорога,
Что, может быть, совсем дороги нет.Но словом прикоснуться не умею
К живущему во мне — и в тишине.
Я даже чувствовать его не смею:
Оно как сон. Оно как сон во сне.О, непонятная моя тревога!
Она томительней день ото дня.
И знаю: скорбь, что ныне у порога,
Вся эта скорбь — не только для меня!
Небо широкое, широкое.
Смотрит заря утомлённая.
В окно моё одинокое
Заря полночная, зелёная,
Небо широкое, широкое… Заря неверная, неверная,
Заря неяркая, туманная,
Как ты — чужая, лицемерная,
Как ты — ненужная, обманная.
Заря неверная, неверная… Солнце победное, победное
Придёт, убьёт зарю невечную
Её — отражение солнца бедное,
Убьёт любовь небесконечную
Солнце победное, победное…
Не март девический сиял моей заре:
Ее огни зажглись в суровом ноябре.Не бледный халкидон — заветный камень мой,
Но гиацинт-огонь мне дан в удел земной.Ноябрь, твое чело венчает яркий снег…
Две тайны двух цветов заплетены в мой век, Два верных спутника мне жизнью суждены:
Холодный снег, сиянье белизны, -И алый гиацинт, — его огонь и кровь.
Приемлю жребий мой: победность и любовь.
Порой всему, как дети, люди рады
И в легкости своей живут веселой.
О, пусть они смеются! Нет отрады
Смотреть во тьму души моей тяжелой.Я не нарушу радости мгновенной,
Я не открою им дверей сознанья,
И ныне, в гордости моей смиренной,
Даю обет великого молчанья.В безмолвьи прохожу я мимо, мимо,
Закрыв лицо, — в неузнанные дали,
Куда ведут меня неумолимо
Жестокие и смелые печали.