На скамье, в тени прозрачной
Тихо шепчущих листов,
Слышу — ночь идет, и — слышу
Перекличку петухов.
Далеко мелькают звезды,
Облака озарены,
И дрожа тихонько льется
Свет волшебный от луны.
Жизни лучшие мгновенья —
Сердца жаркие мечты,
Роковые впечатленья
Зла, добра и красоты;
Все, что близко, что далеко,
Все, что грустно и смешно,
Все, что спит в душе глубоко,
В этот миг озарено.
Отчего ж былого счастья
Мне теперь ничуть не жаль,
Отчего былая радость
Безотрадна, как печаль,
Отчего печаль былая
Так свежа и так ярка? —
Непонятное блаженство!
Непонятная тоска!
В дни юности, — ея клеврет и новобрачный,
В медовом месяце заманчивых страстей,
Когда еще не знал я роскоши цепей,
Ни кандалов нужды суровой и невзрачной,
Когда повсюду я мог находить друзей,
Иль сладко мучиться любовью неудачной,—
Впервые увидал я житницу степей,—
Дешевый город ваш — в грязи, в пыли, но — злачный…
С тех пор прошло не мало зол и бед…
С тех пор кого из нас житейский тайный холод
Не сжал в свои тиски, и кто из нас не сед!?
Подешевело все, чем дорожил поэт!
Одряхло все, что было в цвете лет,—
И дорог стал помолодевший город.
СОНЕТ.
Прости поэзия! и вы, мечты Петрарки!
И ты, моя Лаура! В добрый час
От жениха глупца богатые подарки
Ты приняла!.. Уж обручили вас!..
Смешно!.. Как пьяница от лишней горькой чарки,
Я плачу—и готов на тысячу проказ!
Судя по влажности твоих лукавых глаз,
Воображаю, как должны быть жарки
Законныя лобзанья!.. Боже мой!
Не он ли был смешон тебе своей фигурой,
Своею важностью надутой и пустой?
Не ты ли назвала его каррикатурой!
И что же наконец!.. но, впрочем, Бог с тобой!
Кажись ему его женой,
Как ты до сей поры казалась мне Лаурой.
Прости поэзия! и вы, мечты Петрарки!
И ты, моя Лаура! В добрый час
От жениха глупца богатые подарки
Ты приняла!.. Уж обручили вас!..
Смешно!.. Как пьяница от лишней горькой чарки,
Я плачу — и готов на тысячу проказ!
Судя по влажности твоих лукавых глаз,
Воображаю, как должны быть жарки
Законные лобзанья!.. Боже мой!
Не он ли был смешон тебе своей фигурой,
Своею важностью надутой и пустой?
Не ты ли назвала его карикатурой!
И что же наконец!.. но, впрочем, Бог с тобой!
Кажись ему его женой,
Как ты до сей поры казалась мне Лаурой.
Она родится, как любовь;
Сердца пленяет, негодуя;
Но, как любовь, волнуя кровь,
Не ждет ни ласк, не поцелуя.
От молодых ее речей
Не раз лились святые слезы…
Она — поэзия, но к ней
И подойти нельзя без прозы.
Ей ненавистен произвол;
И тот, кто к ней спешит за славой,
Бывает на нее же зол
И беспощаден в час кровавый;
Хоть нет ей места на войне, —
К победе ключ у нее, конечно;
Народная в любой стране,
Она ж и общечеловечна…
Кто с ней хоть издали знаком,
Того пугает участь мира,
Что ныне стал слепым рабом
Позолоченного кумира.
Вверх, по недоступным
Крутизнам встающих
Гор, туман восходит
Из долин цветущих;
Он, как дым, уходит
В небеса родные,
В облака свиваясь
Ярко-золотые —
И рассеиваясь.
Луч зари с лазурью
На волнах трепещет;
На востоке солнце,
Разгораясь, блещет.
И сияет утро,
Утро молодое…
Ты ли это, небо
Хмурое, ночное?
Ни единой тучки
На лазурном небе!
Ни единой мысли
О насущном хлебе!
О, в ответ природе
Улыбнись, от века
Обреченный скорби
Гений человека!
Улыбнись природе!
Верь знаменованью!
Нет конца стремленью —
Есть конец страданью!
Река взломала лед и в море
Несет куски своих оков;
Ручей, насыщенный снегами,
Из тесных рвется берегов:
Тобою жданной и желанной
Не одолеть тебе весны!
Она пришла, — гляди, хозяин,
Твои затеи снесены:
Вода сломала мост и шлюзы,
И бревна унесла, как вор;
Скривила мельницы колеса
И залила твой скотный двор.
Но и за то скажи спасибо,
Что не совсем размыло сад;
Недаром мальчики по лужам
Бредут и весело визжат.
Гляди на них без озлобленья,
Как ты глядишь на журавлей,
И, позабыв свои лишенья,
Жди благодатных летних дней.
Вдоль реки ступай, минуя
Бревна, щебень и тростник,
И найдешь ты возле ивы
У холма живой родник.
Как кристалл прозрачно-чистый,
Из-под камня в летний зной
Льется он струей сребристой, —
Освежительной струей.
Там, зимой, в мороз, недаром,
У реки, затертой льдом,
Духи вьются легким паром
Над немолчным родником, —
Лишь ему не страшны бури,
Ни жестокость холодов,
Ни невежество людское,
Ни тревоги городов:
Он один далек заразы
Пошлых дум и злых страстей,
Он один, как гений, светел, —
Приходи к нему и — пей!..
Нынче — сердце ее страсти просит,
Завтра с ужасом скажет: не надо!
То неправды она не выносит,
То доверчивой правде не рада…
То клянется, что свет ненавидит,
То, как бабочка, в свете порхает…
Кто ее не любил,— тот не знает…—
Кто полюбит ее,— тот увидит…
Нынче — сердце ее страсти просит,
Завтра с ужасом скажет: не надо!
То неправды она не выносит,
То доверчивой правде не рада…
То клянется, что свет ненавидит,
То, как бабочка, в свете порхает…
Кто ее не любил,— тот не знает…—
Кто полюбит ее,— тот увидит…
Лежа я нежусь
На теплом солнце,
Слышу любовный
Дремотный шорох
Молоденькой рощи,
Так незаметно, так робко
Ласкаемой ветром.
И головою приник я
К цветущим травам,
И подступает
Благоуханная свежесть
К увядшему сердцу.
Как усыпительно-сладко
Ручей лепечет!
Жадно ловят
И торопливо целуют
Серые камни
Его серебристую струйку.
Нет им конца, этим струйкам,
И нет поцелуям конца.
Чудная, нежная ласка,
Ласка природы,
Дай позабыть мне
Все, что̀ в тучах
Пыли и дыма
Так случайно,
И так ненадолго,
Покинуто мной!
В наш век продажной воли,
Железа и огня,
Таинственность явлений
Понятна для меня.
Невольное стремленье
В заочный мир духов
Ужель не человечней
Шпионства и врагов?..
Все ждут войны и гнета,
Руин и груды тел, —
Чтоб люди одичали,
И воздух очумел…
Да разве эта злая
Бессмыслица ясней,
Желанней появленья
Загадочных теней?
Что лучше, — слышать голос
Душе родной души,
Иль слышать, как ликуют
И злятся торгаши?
Что лучше, — страшный призрак
Победы, или тень
Прекрасная, как ангел,
И светлая, как день?..
Когда в наш темный сад вошла ты привиденьем,
Бледна, взволнована, и жалобой звучал
Твой голос трепетный, — с невольным сокрушеньем
Внимал я твоему признанью, трепетал
За молодость, за честь, за рок, тебе грозящий:
Я верил искренно душе твоей скорбящей.
Теперь, когда, в цветах, с протянутой рукой
Стоишь ты светлая, как светлый призрак мая,
И улыбаешься, и смотришь, выжидая…
И взор твой светится лукавою мечтой, —
Прости, не верю я душе твоей — не верю, —
Хочу сказать — молчу, смеюсь и — лицемерю…
Пришли и стали тени ночи
На страже у моих дверей!
Смелей глядит мне прямо в очи
Глубокий мрак ее очей;
Над ухом шепчет голос нежный,
И змейкой бьется мне в лицо
Ее волос, моей небрежной
Рукой измятое, кольцо.
Помедли, ночь! густою тьмою
Покрой волшебный мир любви!
Ты, время, дряхлою рукою
Свои часы останови!
Но покачнулись тени ночи,
Бегут, шатаяся, назад.
Ее потупленные очи
Уже глядят и не глядят;
В моих руках рука застыла,
Стыдливо на моей груди
Она лицо свое сокрыла…
О солнце, солнце! Погоди!
Схоронил я навек и оплакал
Мое сердце — и что ж, наконец!
Чудеса, наконец! — Шевелится,
Шевелится в груди мой мертвец…
Что с тобой, мое бедное сердце?
— Жить хочу, выпускай на простор!
Из-за каждой хорошенькой куклы
Стану я умирать, что за вздор!
Мир с тобой, мое бедное сердце!
Я недаром тебя схоронил,
Для кого тебе жить! Что за радость
Трепетать, выбиваться из сил!
Никому ты не нужно — покойся!
— Жить хочу — выпускай на простор!
Из-за каждой хорошенькой куклы
Стану я умирать, что за вздор!
Дым потянуло вдаль, повеяло прохладой.
Без тени, без огней, над бледною Невой
Идет ночь белая — лишь купол золотой
Из-за седых дворцов, над круглой колоннадой,
Как мертвеца венец перед лампадой,
Мерцает в высоте холодной и немой.
Скажи, куда идти за счастьем, за отрадой,
Скажи, на что ты зол, товарищ бедный мой?!
Вот — темный монумент вознесся над гранитом…
Иль мысль стесненная твоя
Спасенья ищет в жале ядовитом,
Как эта медная змея
Под медным всадником, прижатая копытом
Его несущего коня…
Скажи строптивым, малодушным,
Коварно злым и непослушным,
Что в неразумии своем
Меня слепцы лишь не находят,
И не идут прямым путем,
А ощупью в потемках бродят.
Не спрячут их запоры башен,
Везде найдет их Азраил,
Придет незваный, бледен, страшен,
И изо всех ударит сил…
И вздрогнут каменные стены,
И подогнутся их колены.
Пророк! напомни маловерным,
Что я приду нелицемерным
Судом судить — и будет течь
Река огня в тот день, и будут
Их на цепях железных жечь…
Напомни им — да не забудут!
Отче наш! Сына моленью внемли!
Все-проникающую,
Все-созидающую,
Братскую дай нам любовь на земли!
Сыне, Распятый во имя любви!
Ожесточаемое
Оскудеваемое
Сердце Ты в нас освежи, обнови!
Дух Святый! Правды источник живой!
Дай силу страждущему!
Разуму жаждущему
Ты вожделенные тайны открой!
Боже! Спаси Ты от всяких цепей
Душу проснувшуюся
И ужаснувшуюся
Мрака и зла и неправды людей!
Вставших на глас Твой услыши мольбу,
И цепенеющую,
В лени коснеющую
Жизнь разбуди на святую борьбу!
Влюбленному понять мечты свои нельзя:
Так, на коньках стремительно скользя
По ледяной горе, возделанной искусством,
Веселье, бодрость, страх и чувство быстроты
Никто не назовет определенным чувством.
Попробуй выразить, о чем мечтаешь ты
В обятиях тобой любимой красоты:
О ней мечтать нельзя, — она уж не мадонна, —
Не идеал… И вот, то девственное лоно,
Которым жаждал ты так страстно обладать,
И услаждает, и томит, и, нежа, мучит, —
Любить и размышлять и ненавидеть учит.
Увидал из-за тучи утес,
Как в долину сошла молодая
Дочка Солнца — Весна, и, вздыхая,
Погрузился в туман сладких грез.
Ему снится: с Весной молодою,
В снежных блестках, идет он к налою,
И венчает его ледяною
Диадемою светлый мороз…
А Весна позабыла вершину
И за тучами льдистый утес,—
По уступам сошла на долину
И забылась в чаду сладких грез…
Снится ей: на заре, за холмами,
Там, где роща гремит соловьями,
Жаркий Май, с золотыми кудрями,
Ей дарит диадему из роз.
«Из пламя и света
Рожденное слово».
М. Лермонтов
Есть речи — светлые порывы — и моленья:
Их понимать не всем дано:
В них для поэта — искра вдохновенья,
Для гражданина — благ зерно.
Кто их подслушает — те речи, хоть украдкой,
Тот без горячего стыда
Не в силах протянуть руки своей за взяткой,
Не бросит честного труда.
Кто их подслушает — те речи, хоть украдкой,
Тот к сердцу примет бедняка,
За правду в ад пойдет и лестью грязно-сладкой
Не замарает языка.