Он прав, наш Вяземский! Я думал, что он льстец!
Я в истине его катреня сомневался!
Но в свой последний час вчера я сам признался,
Что он тебя хвалил, спросясь у всех сердец!
И чтоб его стихи не оправдать собою,
Чтоб подле мудрости свой ум не погубить,
Чтобы хоть умереть со здравою душою —
Себя я поскорей решился уморить!..
Самоубийство мне, увы! не пособило!
Я уморил себя... но то уж поздно было!
Кто б ни был ты — зефир, певец иль чародей!
Когда ей сыном быть лишь тот имеет право,
Кто первою своей
И радостью и славой
Считает тишину ее священных дней;
В ком каждое души движенье
Любовью к ней освящено,
И для кого надежд милейших исполненье
В ее желании одном заключено;
Кто ценит счастье жить, но с нею,
И презрит счастие — один:
То право на сие названье я имею!
Ты не ошибся: я ей сын.
О! не отринь, Отец Небесный, нас!
Все об одной Тебя мы умоляем!
Одно для нас желанье в этот час:
Храни ее! Тебе ее вверяем!
Твоей любви залог мы видим в ней!
Ее любовь наш круг одушевляет!
И счастие ее священных дней
Сопутницей-звездой для нас сияет!
О спутник наш, да Твой отрадный свет
Вовек, вовек над нами не затмится!
О царь судьбы! один от нас обет:
Храни ее! в ней наше все хранится!
Тебя хочу я днесь прославить
Глупцам, насмешникам назло
И выше матери поставить,
Муратово село.
Аркадии ты нам милее,
В тебе и тихо, и светло,
В тебе веселье веселее,
Муратово село.
В тебе есть мельник, дом высокий,
И пруд, блестящий как стекло,
И полуостров преширокий,
Муратово село.
В тебе Жуковский баснь склоняет,
Хоть неискусен он зело,
Тобой Дементьич управляет,
Муратово село.
Авдотья, напишите,
Каков ваш Петрухан,
И Маша, и Иван!
Люблю их — не взыщите!
Люблю от всей души!
Ведь, право, хороши!
Скажу вам без притворства,
Не ради стихотворства,
Вы счастливая мать!
Они ж, ни дать ни взять,
Как милые амуры,
И Ваня белокурый,
И Петя петушок,
И Машенька дружок,
Смеющаяся радость!..
Что в мире лучше их?
В кругу детей таких —
И жизнь не жизнь, а сладость.
Где искренность встречать выходит на крыльцо,
И вместе с дружбой угощает,
Где все, что говорит лицо,
И сердце молча повторяет,
Где за большим семейственным столом
Сидит веселая свобода,
И где, подчас, когда нахмурится погода,
Перед блестящим камельком,
В непринужденности живого разговора
Позволено дойти до спора —
Зашедши в уголок такой,
Я смело говорю, что я зашел домой!
Друг мой, жизни смысл терпенье.
Это в сердце запиши.
Входит вера в Провиденье,
С ним в святилище души.
Счастье наше сон прелестный,
Божий Ангел этот сон;
Здесь о радости небесной
Нам, пророчествуя, он
Слово вымолвит святое.
Им утешно одарит
Все тревожное земное
И на небо улетит.
К тихой пристани привел я
Свой смиренный легкий челн,
Там убежище нашел я,
Безопасное от волн.
Едва с младенчеством рассталась;
Едва для жизни расцвела;
Как непорочность улыбалась
И ангел красотой была.
В душе ее, как утро ясной,
Уже рождался чувства жар…
Но жребий сей цветок прекрасный
Могиле приготовил в дар.
И дни творцу она вручила;
И очи светлые закрыла,
Не сетуя на смертный час.
Так след улыбки исчезает;
Так за долиной умолкает
Минутный филомелы глас.
Голубку сокол драл в когтях.
«Попалась! ну, теперь оставь свои затеи!
Плутовка! знаю вас! ругательницы, змеи!
Ваш род соколью вечный враг!
Есть боги-мстители!» — «Ах, я б того желала!» —
Голубка, чуть дыша, измятая стенала,
«Как! как! отступница! не веровать богам!
Не верить силе провиденья!
Хотел тебя пустить; не стоишь; вижу сам.
Умри! безбожным нет прощенья!».
Был Арзамас в день Изока и в день, я не знаю, который,
Был Арзамас как не был, ибо все члены от Арфы
Вплоть до Светланы священным сумбуром друг друга душили,
Вот почему Прото<ко>ла не вышло, а вышел с натугой
Карлик один, протоколец незнатной, достойный Беседы.
Есть же тому и другая причина: жарко Светлане?
А в жар протоколы писать не безделка. Итак, не взыщите.
Сашка, Сашка!
Вот тебе бумажка.
Ведь нынче шестое ноября,
И я, тебя бумажкою даря,
Говорю тебе: здравствуй;
А ты скажи мне: благодарствуй.
И желаю тебе всякого благополучия,
Как здесь, в губернии маркиза Паулучия,
Так во всякой другой губернии и в уезде!
Как по отезде, так и по приезде!
И сохрани тебя Бог от Гробовского!
И почитай и люби господина Жуковского.
Судьба на месте сем разрознила наш круг:
Здесь милый наш отец, здесь наш любимый друг;
Их разлучила смерть и смерть соединила;
А нам в святой завет святая их могила:
«Их неутраченной любви не изменить;
Ту жизнь, где их уж нет, как с ними, совершить,
Чтоб быть достойными об них воспоминанья,
Чтоб встретить с торжеством великий час свиданья».
В час веселый всяк пророк!
Вот мое Вам предсказанье!
Перестанет дуться рок!
Кратко скорби испытанье!
Близок счастья милый срок!
Третье августа число
В будущем спокойном годе
Будет все, клянусь, светло
Здесь, и в чувствах, и в природе!
Снова к вам пришедши в круг
Будет Нину петь, и радость,
И златого мира сладость
Возвратившийся ваш друг.
Извольте, мой полковник, ведать,
Что в завтрашний субботний день
Я буду лично к вам обедать!
Теперь же недосуг. Не лень,
А Феб Зевесович мешает.
Но буду я не ночевать,
А до вечерни поболтать,
Да выкурить две трубки,
Да подсластить коньяком губки,
Да сотню прочитать
Кое-каких стишонок,
Чтоб мог до утра без просонок
Полковник спать!
Опять вы, птички, прилетели
С весною на кусточек мой,
Опять вы веселы, запели.
А я... все с прежнею тоской!
Ах, птички, сжальтесь, замолчите!
Уже со мною друга нет!
Или его мне возвратите
Или за ним пуститесь вслед.
Меня оставил он, жестокой,
И в край безвестный улетел!
Чего искать в стране далекой,
Когда в своей он все нашел?..
Еще, Херасков, друг Минервы,
Еще венец Ты получил!
Сердца в восторге пламенеют
Приверженных к Тебе детей,
Которых нежною рукою
Ведешь Ты в храм святой Наук, —
В тот храм, где Муза озарила
Тебя бессмертия лучом.
Дела благие — вечно живы;
Плоды их зреют в небесах;
И здесь и там их ждет награда:
Здесь царь венчает их, там — Бог!
Прости, мятежное души моей волненье,
Прости, палящий огнь цветущих жизни лет,
Прости, безумное за славою стремленье!
Для вас в моей душе ни слез, ни вздоха нет!
Мечты разрушены! исчезло привиденье!
Но ты, восторг души, всех буйных чувств покой,
О сладость тихая, о сердца восхищенье!
Тебя, любовь, тебя теряю со слезой!
Сам Бог тебе порука,
Что я, мой друг, не внука,
А бабушки просил!
Ты сам мне говорил.
Портрет отдам Сергею!
И думать я не смею,
Чтоб мой полковник мог
С своим штабс-капитаном
Разделаться обманом!
Мой друг! нам правда Бог!
Давно ль ты из-под шлема? —
Когда бывал лукав? —
Солдатская эмблема
Известно: гол, да прав!
Для нас рука судьбы в сей мир ее ввела;
Для нас ее душа цвела и созревала;
Как гений радости, она пред нами стала,
И все прекрасное в себе нам отдала!
С веселой младостью мила, как упованье!
В ней дух к великому растет и возрастет;
Она свой трудный путь с достоинством пройдет:
В ней не обманется России ожиданье!
„Что так, дружочек, приуныло?
Что твой приятный взор угас?“
Так наслажденье говорило
Желанью в добрый час.
„Приди! Поделимся напастью!
Приди — я друг давнишний твой!
Я покажу дорогу к счастью
И помирю с судьбой!“
Желанье слезы отирает,
И мчится к другу на крылах,
И — в ту ж минуту умирает
У друга на руках!