Находятся с таким в природе твари зреньем,
Что быстро свой взносить на солнце могут взор;
Но суть и те, кому луч вреден удареньем;
То под вечер они выходят лишь из нор.
Иные ж некаким безумным вожделеньем
И на огонь летят, красот в нем зря собор;
Но лишь касаются, сгорают мановеньем.
И я, бедняк, сих толп и образ и позор!
Бессилен будучи сносить лучи светила,
Которым я прельщен, ни тени, коя б скрыла
Меня где от него, ни места я не зрю, —
Но с потупленными, слезящими очами
Влекусь чрез силу зреть на солнце меж женами,
Не мысля, ах! о том, хоть ею и сгорю.
Блаженна та жена, которая из круга
Уклоншись роскоши, как бы звезда в тени,
В содружестве сестры, в обятии супруга
Проводит в тишине благословенны дни!
Под севером седым ни мраз, ни вихрь, ни вьюга
Не ужасают их; но, лилиям они
Подобно сплетшимся среди тениста луга,
Лишь непорочности своей цветут в сени.
Не в силах возмутить спокойства их шум града,
Ни прихоти богатств, ни зависть, ни досада;
Но, быв довольными они своей судьбой,
Не ищут на земле благ рая, Альдорада;
Но совесть чистая и небо им награда.
Почтенная Ш...! Ты зришь здесь образ свой.
1807
Богат, красен, цветущ, вкруг почестьми сиял,
И можно бы ему воскликнуть тьмы похвал;
Но вера воспрещает
Хвалить мирские суеты.
Рассыпьте, Музы, вы цветы
На гробе сем:
Любимец в нем
Фортуны почивает.
«Любимца царского здесь тлен опочивает.
Co именем его и прах не сотлевает;
Но если б и сотлел и мельче пепла был,
To и тогда б сей прах для всех бесценным слыл.
На месте сем лежит, быть мнится, добродетель,
Елисаветиных щедрот, всех дел свидетель.
Монархиня сама ему венцы плела,
Рукой своей бессмертья в храм ввела».
(Соч. Н. Струйского, т. И, стр. 9).
Когда делящая часы небес планета,
К нам возвращаяся, приходит жить с Тельцом, —
От пламенных рогов щедрота льется света,
Мир облекается и блеском и теплом.
Не только лишь земля с наружности одета,
Цветами дол пестрит и кроет злаком холм,
Но и в безжизненной внутрь влажности нагрета,
Плодотворительным чреватеет лучом
И сими нас дарит, другими ли плодами.
Подобна солнцу ты меж красными женами,
Очей твоих лучом пронзая сердце мне,
И помыслы родишь и словеса любовны, —
Но ах! они к тебе колико ни наклонны,
В цветущей не живал я никогда весне.
1808
Шестиструнная гитара
У красавицы в руках,
Громы звучного Пиндара
Заглушая на устах,
Мне за гласом звонким, нежным
Петь велит любовь.
Я пою под миртой мирной,
На красы ее смотря,
Не завидуя обширной
Власти самого царя;
Взгляд один ее мне нежный
Всех милей чинов.
Пусть вожди в боях дерутся,
В думах баре брань ведут;
Алых уст ее коснуться —
Вся моя победа тут.
Поцелуй ее мие нежный
Выше всех даров.
Пусть герой свой блеск сугубит,
Ждет бессмертия отлик;
Милая меня коль любит,
Мне блаженней века миг;
И ее обятьи нежны
Всех светлей венцов.
1800
Не хочу я быть Протеем,
Чтобы оборотнем стать;
Невидимкой или змеем
В терем к девушкам летать;
Но желал бы я тихонько,
Без огласки от людей,
Зеркалом в уборной только
Быть у Любушки моей:
Чтоб она с умильным взором
Обращалася ко мне,
Станом, поступью, убором
Любовалася во мне.
Иль бы, сделавшись водою,
Я ей тело омывал;
Вкруг монистой золотою
Руки блеском украшал;
В виде благовонной мази
Умащал бы ей власы,
На грудях в цветочной вязи
Отенял ее красы;
Иль, обнявши белу шею,
Был жемчуг ее драгой;
Став хоть обувью твоею;
Жала б ты меня ногой.
Под свесом шумных тополовых
Кустов, в тени, Кипридин сын
Покоился у вод перловых,
Биющих с гор, и факел с ним
Лежал в траве, чуть-чуть куряся.
Пришли тут Нимфы и, дивяся,
«Что нам?» сказали, «как с ним быть?
Дай в воду, в воду потопить,
А с ним и огнь, чем все сгарают!»
И вот! — кипит ключ пеной весь,
С купающихся Нимф стекают
Горящие струи поднесь.
1797
Τᾷδ’ ὑπὸ τὰς πλατάνους ἁπαλῷ τετρυμένος ὕπνῳ
Νύμφαι δ’ ἀλλήλῃσι, τί μέλλομεν; αἴθε δὲ τούτῳ
λαμπὰς δ’ ὡς ἔφλεξε καὶ ὕδατα, θερμὸν ἐκεῖθεν
(Якобса Anthologиa graеca, т. ИИИ, стр. 213).
Какая непонятна сила
Из уст твоих и из очей
Пленяет, юная Всемила!
Царица ты души моей.
Так, красота владеет миром;
Сердца ей трон и алтари;
Ее чтут мудрые кумиром,
И поклоняются цари.
Прочти деяния великих:
Все к нежности склоняли слух;
Причина подвигов толиких —
Их вкус к добру, их пылкий дух.
Почто ж, о милое творенье!
Грустишь и тонешь так в слезах,
Когда царей и царств правленье
В твоих содержится руках?
Увы! прекрасна грудь вздыхает;
В слезах твердишь ты: «все мечта!»
Так! добродетелью бывает
Сильна лишь женщин красота.
1770
Что нужды мне до града?
В деревне я живу.
Мне лент и звезд не надо:
Вельможей не слыву;
О том лишь я стараюсь,
Чтоб счастливо прожить;
Со всеми, обнимаюсь
И всех хочу любить.
Кто ведает, что будет?
Севодни мой лишь день, —
А завтра всяк забудет,
И все пройдет как тень.
Зачем же мне способну
Минуту потерять,
Печаль и скуку злобну
Пирушкой не прогнать?
Сокровищ мне не надо:
Богат, с женой коль лад;
Богат, коль Лель и Лада
Мне дружны и Услад.
Богат, коль здрав, обилен,
Могу поесть, попить;
Подчас и не бессилен
С Миленой пошалить.
Что так орлы высокопарны
Под небом вьются? — Плеск и звон!
Во храме Божьем лучезарный
Блеск видим царских двух корон.
Луна ли с солнцем совместились?
В плоти ль два Ангела явились?
Се Александр, Елисавета,
Красот возможных образец!
Он обладатель душ полсвета,
Она — владычица сердец.
С восторгом зрит на них Мария
И восхищенная Россия.
С восторгом зрим и мы; сердечны
Молитвы льем пред алтарем:
Да будут дни их светлы, вечны,
И юным славны мы царем!
Как солнце, мир обняв лучами,
Так он, как Бог, да правит нами!
Тебя как музы слышут
И как ты слышишь их,
Приятностию дышут
В приятностях твоих.
Эрот, смотря тихонько,
Сказал:«Как ты мила!»
Будь счастлива им столько,
Как музами была.
Любовью ты владея,
Прикуй ее к себе,
Чтобы, летать не смея,
Привыкнула к тебе.
Привыкла б жить с тобою,
И так бы вы сжились,
Как бабочка свечою,
Собою вы сожглись.
Красавицы, вздыхая,
Завидовали б вам;
Я, песни вам слагая,
Слагал бы красотам.
Красам, хвалу что трубят
И мне, как ты, льстя муз, —
А тем, кто муз не любят,
Петь песен не берусь.
Когда увидит кто, что в царском пышном доме
По звучном громе Марс почиет на соломе,
Что шлем его и меч хоть в лаврах зеленеют,
Но гордость с роскошью повержены у ног,
И доблести затмить лучи богатств не смеют, —
Не всяк ли скажет тут, что браней страшный бог,
Плоть Епиктетову прияв, преобразился,
Чтоб мужества пример, воздержности подать,
Как внешних супостат, как внутренних сражать.
Суворов! страсти кто смирить свои решился,
Легко тому страны и царства покорить,
Друзей и недругов себя заставить чтить.
1795
Без любезной грудь томится,
Слезно очи возрыдают,
Без любезной ум мутится,
Дух и сердце унывают.
Ах! вы сгиньте с глаз, утехи;
Вы завяньте, все цветы;
Обратитесь в плачи, смехи;
Не прельщайте, красоты;
Теней, ветви, не бросайте;
Не журчите вы, струи;
Вы, зефиры, не летайте;
Не свищите, соловьи.
Мне на свете жить постыло,
Скучно стало жить в лугах,
Мое стадо мне не мило;
Нет любезной на очах.
О! Филиса, как сгрустнется
Тебе в дальной стороне,
Знай, тут сердце мое рвется;
Потужи тогда о мне.
1776
Желал бы век я быть с Жидовочкой прекрасной,
Чтоб в Горках и Горах с ней время проводить;
Но вместо я того, по воле царской, властной,
Обязан истину в толпе крестьян следить.
Оставя арфы звук, гитары, фортепьяна,
Волшебный глас ея и пляску казачка,
Я должен разыскать, как чернь была вся пьяна,
Как земскому суду угладила бока;
И словом, всякий день подобным занимаясь,
Лишь в мыслях красоты Жидовочкины зреть;
Талантов тысячью и прелестьми пленяясь,
Бекасами ея лишь — сыту быть уметь.
1799
Я тварь ума и рук, моя дочь бесконечность;
В людской я жизни миг, а в Божьей жизни вечность.
Едва я не ничто; но я слепыми зрим.
Составил меру я; но я неизмерим.
Могу телесен быть, равно и бестелесен,
В огне, в земле, в воде, в эфире среди сфер.
У Русских дама я, у Немцев кавалер.
Стремятся все ко мне, хоть всем я неизвестен.
Родясь от пламени, на небо возвышаюсь;
Оттуда на землю водою возвращаюсь.
С земли меня влечет планет всех князь к звездам;
А без меня тоска смертельная цветам.
1-я эпиграмма на Сумарокова
Терентий здесь живет Облаевич Цербер,
Который обругал подячих выше мер,
Кощунствовать своим Опекуном стремился,
Отважился, дерзнул, зевнул и подавился:
Хулил он наконец дела почтенна мужа,
Чтоб сей из моря стал ему подобна лужа.
«Под камнем сим лежит Фирс Фирсович Гомер,
Который, вознесясь ученьем выше мер,
Великого воспеть монарха устремился,
Отважился, дерзнул, запел и осрамился:
Дела он обещал воспеть велика мужа;
Он к морю вел чтеца, а вылилася лужа».
Случись Анакреону
Марию посещать;
Меж ними Купидону,
Как бабочке, летать.
Летал божок крылатый
Красавицы вокруг,
И стрелы он пернаты
Накладывал на лук.
Стрелял с ея небесных
И голубых очей,
И с роз в устах прелестных,
И на грудях с лилей.
Но арфу как Мария
Звончатую взяла,
И в струны золотыя
Свой голос издала:
Под алыми перстами
Порхал резвее бог,
Острейшими стрелами
Разил сердца и жог.
Анакреон у печки
Вздохнул тогда сидя:
«Как бабочка от свечки,
Сгорю», сказал, «и я».
1795
Сей рифмотворческой, бессмысленной чухой
Геройский звук побед в потомство не промчится:
По имени творца, в пыль тотчас завалится,
И вечно будет жить Суворов сам собой
Или достойною его гомеровой трубой.
Вот вид на эту книгу мой.
1796
«Пою прехраброго сил росских воеводу,
Который, в сорок дней свершенного походу
Борясь с стихиями, с Днестровских берегов
До Вислы гнал, разил отечества врагов,
Низвергнул крамолу, покой везде восставил
И, царства покорив, себя навек прославил».
Вам, красавицы младыя,
И супруге в дар моей,
Песни Леля золотыя
Подношу я в книжке сей.
Нравиться уж я безсилен
И копьем и сайдаком,
Дурен, стар и не умилен:
Бью стихами вам челом;
Бью челом, — и по морозам
Коль вы ездите в санях,
Летом, ходите по розам,
По лугам и муравам,
То и праха не лобзаю
Я прелестных ваших ног;
Чувствы те лишь посвящаю,
Что любви всесильный Бог
С жизнью самой в кровь мне пламень,
В душу силу влил огня;
Сыплют искры — снег и камень
Под стопами у меня.
Являл недавно сладкий сон
Пенея мне долину злачну,
Я зрел сквозь дебрь древес прозрачну:
Играл на скрипке Аполлон.
Вблизи его эротов тьма,
Все дутики, все краснощеки,
Крылаты, белы, чернооки,
И нимф прекрасных кутерьма
Плясала под свирельми их;
Все обнимались друг со другом,
И все, резвясь, вертелись кругом,
В восторге был я, зря на них!
Хотел, чтоб сих любви божков,
Харит толь милых видеть в яве;
Но что? — в твоей простой забаве,
С семьей твоей, — я зрю их, Львов.
1808