Где-то дышит женщина — нежно, привлекательно —
То ли сверху, то ли снизу, то ли за стеной…
Слышимость, товарищи, — это замечательно:
Кажется, что женщина — рядышком со мной.Персонал гостиничный — только из любителей:
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
Профессионал, как в спорте, — очень подозрительный
. . . . . . . . . . не допускать.
Где они надыбали столько отравителей
Вцепились они в высоту, как в своё.
Огонь миномётный, шквальный…
А мы всё лезли толпой на неё,
Как на буфет вокзальный.
И крики «ура» застывали во рту,
Когда мы пули глотали.
Семь раз занимали мы ту высоту —
Семь раз мы её оставляли.
Вы учтите, я раньше был стоиком,
Физзарядкой я — систематически…
А теперь ведь я стал параноиком,
И морально слабей, и физически.Стал подвержен я всяким шатаниям —
И в физическом смысле и в нравственном,
Расшатал свои нервы и знания,
Приходить стали чаще друзья с вином… До сих пор я на жизнь не сетовал:
Как приказ на работе — так премия.
Но… связался с гражданкою с этой вот,
Обманувшей меня без зазрения.…Я женился с завидной поспешностью,
Вы были у Беллы?
Мы были у Беллы —
Убили у Беллы
День белый, день целый.
И пели мы Белле,
Молчали мы Белле,
Уйти не хотели,
Как утром с постели.
И если вы слишком душой огрубели —
Всему на свете выходят сроки,
А соль морская въедлива, как чёрт.
Два мрачных судна стояли в доке,
Стояли рядом — просто к борту борт.
Та, что поменьше, вбок кривила трубы
И пожимала баком и кормой:
«Какого типа этот тип? Какой он грубый!
Корявый, ржавый — просто никакой!»
Всю туманную серую краску —
В решето!
Расскажи мне красивую сказку
Ни про что! Пусть история будет пространной
И сухой,
Пусть [рассказ и получится] странный —
Никакой! Пусть ни весело будет, ни грустно,
А — никак!
. . . . . . . .
. . . . . . . .
Нынче все срока закончены,
А у лагерных ворот,
Что крест-накрест заколочены, —
Надпись: «Все ушли на фронт».
За грехи за наши нас простят,
Ведь у нас такой народ:
Если Родина в опасности,
Значит всем идти на фронт.
Все мы чьи-то племянники,
Внуки и сыновья,
Просто или по пьяни ли
Все мы чьи-то друзья, Все мы чьи-то противники,
Кому-то мы не с руки,
Кому-то нас видеть противненько,
Все мы кому-то враги,
Все мы кому-то любимые…
Всё, что сумел запомнить, я сразу перечислил,
Надиктовал на ленту и даже записал.
Но надо мной парили разрозненные мысли
И стукались боками о вахтенный журнал.Весомых, зримых мыслей я насчитал немало,
И мелкие сновали меж ними чуть плавней,
Но невесомость в весе их как-то уравняла —
Там после разберутся, которая важней.А я ловил любую, какая попадалась,
Тянул её за тонкий невидимый канат.
Вот первая возникла — и сразу оборвалась,
Осталось только слово одно: «Не виноват!»Но слово «невиновен» — не значит «непричастен»,
Всё с себя снимаю — слишком душно,
За погодой следую послушно,
Но… всё долой — нельзя ж! Значит за погодой не угнаться —
Дальше невозможно раздеваться!
Да! Это же не пляж! Что-то с нашей модой стало ныне:
Потеснили «макси» — снова «мини»,
Вновь, вновь переворот! Право, мне за модой не угнаться —
Дальше невозможно раздеваться,
Но — и наоборот! Скучно каждый вечер слушать речи.
У меня за вечер по две встречи!
Всё меньше вас, участники войны, —
Осколки бродят, покидают силы.
Не торопитесь, вы и не должны
К однополчанам в братские могилы.
Всё было не так, как хотелось вначале,
Хоть было всё как у людей,
Но вот почему-то подолгу молчали,
И песни для них по-другому звучали,
Но, может, не надо, им так тяжелей…
И нужно чуть-чуть веселей.
Ну, пожалуйста! Нам так хорошо, но куда интересней,
Когда всё не так хорошо,
И люди придумали грустные песни,
Со мной ей не скучно, не скучно и мне с ней,
Да, сегодня я в ударе, не иначе —
Надрываются в восторге москвичи:
Я спокойно прерываю передачи
И вытаскиваю мёртвые мячи.Вот судья противнику пенальти назначает —
Репортёры тучею кишат у тех ворот.
Лишь один упрямо за моей спиной скучает —
Он сегодня славно отдохнёт! Но спокойно!
Вот мне бьют головой…
Я коснулся —
подают угловой.
Вот — главный вход, но только вот
Упрашивать — я лучше сдохну.
Вхожу я через чёрный вход,
А уходить стараюсь в окна.
Не вгоняю я в гроб никого,
Но вчера меня, тёпленького
(Хоть бываю и хуже я сам),
Оскорбили до ужаса.
Вот что:
Жизнь прекрасна, товарищи,
И она удивительна,
И она коротка.
Это самое-самое главное.Этого
В фильме прямо не сказано,
Может, вы не заметили
И решили, что не было
Самого-самого главного? Может быть,
В самом деле и не было,
Вот я вошёл, и дверь прикрыл,
И показал бумаги,
И так толково объяснил,
Зачем приехал в лагерь!.. Начальник — как уключина:
Скрипит — и ни в какую.
«В кино мне роль поручена, —
Опять ему толкую. —И вот для изучения —
Такое ремесло —
Имею направление.
Дошло теперь?» — «Дошло! Вот это мы приветствуем!
Вот и настал этот час опять,
И я опять в надежде,
Но… можешь ты — как знать! —
Не прийти совсем или опоздать! Но поторопись, постарайся прийти и прийти без опозданья,
Мы с тобой сегодня обсудим лишь самую главную из тем.
Ведь пойми: ты пропустишь не только час свиданья —
Можешь ты забыть, не прийти, не прийти, опоздать насовсем.Мне остаётся лишь наблюдать
За посторонним счастьем,
Но… продолжаю ждать —
Мне уж почти нечего терять.Ладно! Опоздай! Буду ждать! Приходи! Я как будто не замечу.
Вот и кончилось всё, продолжения жду, хоть в других городах,
Но надежды, надежды, одной лишь надежды хотим мы.
Словно всё порвалось, словно слышится SOS на далёких судах…
Или нет — это птицы на запад уносят любимых.И вот я жду письма, я жду письма, я жду письма…
Мне всё про тебя интересно!
Но это ты знаешь сама, <ты>,
А вот что напишешь, что — неизвестно.
Войны и голодухи натерпелися мы всласть,
Наслушались, наелись уверений,
И шлёпнули царя, а после — временную власть,
Потому что кончилось их время.
А если кто-то где-нибудь надеется на что,
Так мы тому заметим между прочим:
Обратно ваше время не вернется ни за что —
Мы как-нибудь об этом похлопочем.
Мерцал закат, как блеск клинка.
Свою добычу смерть считала.
Бой будет завтра, а пока
Взвод зарывался в облака
И уходил по перевалу.
Отставить разговоры!
Вперёд и вверх, а там…
Ведь это наши горы —
Они помогут нам!
Возвратился друг у меня
Неожиданно.
Бабу на меня поменял —
Где же это видано?
Появился друг,
Когда нет вокруг
Никого — с этим свыкнулся!
Ну, а он в первый раз
Враз всё понял без фраз
И откликнулся.
Вова испугался и сначала крикнул: «Ой!»
Но потом напал на таракашку.
Отвернул он красный кран с горячею водой
И струю направил на букашку.Папа с мамой встали, Вова плакал на полу,
Разобрались, приняли решенье:
Вову в наказание поставили в углу,
Ну, а Нине дали два печенья.
Весна ещё в начале —
Ещё не загуляли,
Но уж душа рвалася из груди.
И вдруг приходят двое
С конвоем, с конвоем.
«Оденься, — говорят, — и выходи!»
Я так тогда просил у старшины:
«Не уводите меня из Весны!»
Был побег «на рывок» —
Наглый, глупый, дневной:
Вологодского — с ног,
И — вперёд головой.
И запрыгали двое,
В такт сопя на бегу,
На виду у конвоя
Да по пояс в снегу.
В холода, в холода
От насиженных мест
Нас другие зовут города,
Будь то Минск, будь то Брест…
В холода, в холода…
Неспроста, неспроста
От родных тополей
Нас суровые манят места,
Будто там веселей…
В энском царстве жил король —
Внёс в правленье лепту:
Был он абсолютный ноль
В смысле интеллекту.
В царстве троллей главный тролль
И гражданин
Был, конечно, сам король —
Только один.И бывал он, правда, лют —
Часто порол!
Но был жуткий правдолюб
Этот король.Десять раз за час серчал
Бедный король.
Каждый вечер назначал
Новый пароль.Своих подданных забил
Темнота впереди — подожди!
Там — стеною закаты багровые,
Встречный ветер, косые дожди
И дороги — дороги неровные.Там — чужие слова,
там — дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
В темноте.Там проверка на прочность: бои,
И туманы, и ветры с прибоями.
В тайгу!
На санях, на развалюхах,
В соболях или в треухах
И богатый, и солидный, и убогий.
Бегут
В неизведанные чащи,
Кто-то реже, кто-то чаще,
В волчьи логова, в медвежие берлоги.
В стае диких гусей был второй,
Он всегда вырывался вперёд,
Гуси дико орали: «Встань в строй!»
И опять продолжали полёт.А однажды за Красной Горой,
Где тепло и уютно от тел,
Понял вдруг этот самый второй,
Что вторым больше быть не хотел: Всё равно, там и тут
Непременно убьют,
Потому что вторых узнают.А кругом гоготали: «Герой!
Всех нас выстрелы ждут вдалеке.
В сон мне — жёлтые огни,
И хриплю во сне я:
«Повремени, повремени —
Утро мудренее!»
Но и утром всё не так —
Нет того веселья:
Или куришь натощак,
Или пьёшь с похмелья.
Эх, раз, да ещё раз,
В прекрасном зале «Гранд-опера»
Затихли клакеры, погасли все огни,
Шуршали платья и веера.
Давали «Фронду» при участии Дени.А в ложе «Б», обняв за талью госпожу,
Маркиз шептал: «Ах, я у ваших ног лежу!
Пока вступленье, я скажу, что больше нету терпежу,
Я из-за вас уж третий месяц как гужу».Оркестр грянул — и зал затих.
Она сказала: «Но я замужем, синьор.
Во-первых — это, а во-вторых —
Я вам не верю: пьёте вы из-за неё». —«Мадам, клянусь, я вам на деле докажу!
В плен — приказ — не сдаваться! Они не сдаются,
Хоть им никому не иметь орденов.
Только чёрные вороны стаею вьются
Над трупами наших бойцов.Бог войны — по цепям на своей колеснице.
И, в землю уткнувшись, солдаты лежат.
Появились откуда-то белые птицы
Над трупами наших солдат.После смерти для всех свои птицы найдутся,
Так и белые птицы — для наших бойцов.
Ну, а вороны — словно над падалью — вьются
Над чёрной колонной врагов.
В порт не заходят пароходы —
Во льду вся гавань, как в стекле.
На всей планете нет погоды —
Похолодало на земле.Выпал снег на экваторе —
Голым неграм беда!
В жилах, как в радиаторе,
Стынет кровь — не вода.В Стамбуле яростно ругался
Ровесник Ноя, сам не свой, —
Не вспомнил он, как ни старался,
Такого холода весной.На душе моей муторно,
Миф этот в детстве каждый прочёл —
Чёрт побери!
Парень один к счастью прошёл
Сквозь лабиринт.
Кто-то хотел парня убить —
Видно, со зла,
Но царская дочь путеводную нить
Парню дала.
С древним сюжетом