Возле города Пекина
Ходят-бродят хунвейбины,
И старинные картины
Ищут-рыщут хунвейбины, -
И не то чтоб хунвейбины
Любят статуи, картины:
Вместо статуй будут урны
"Революции культурной".
И ведь главное, знаю отлично я,
Как они произносятся, -
Но что-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хун-вей-бины…
Вот придумал им забаву
Ихний вождь товарищ Мао:
Не ходите, дети, в школу -
Приходите бить крамолу!
И не то чтоб эти детки
Были вовсе малолетки, -
Изрубили эти детки
Очень многих на котлетки!
И ведь главное, знаю отлично я,
Как они произносятся, -
Но что-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хун-вей-бины…
Вот немного посидели,
А теперь похулиганим -
Что-то тихо, в самом деле, -
Думал Мао с Ляо Бянем, -
Чем еще уконтрапупишь
Мировую атмосферу:
Вот еще покажем крупный кукиш
США и СССРу!
И ведь главное, знаю отлично я,
Как они произносятся, -
Но что-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хун-вей-бины…
Вот в плащах, подобных плащ-палаткам, -
Кто решил <в> такое одевать! -
Чтоб не стать останками остаткам, -
Люди начинают колдовать.
Девушка под поезд- все бывает, -
Тут уж — истери не истери, -
И реаниматор причитает:
"Милая, хорошая, умри!
Что ты будешь делать, век больная,
Если б даже я чего и смог?
И нужна ли ты кому такая -
Без всего, и без обеих ног!"
Выглядел он жутко и космато,
Он старался за нее дышать, -
Потому что врач-реаниматор -
Это значит: должен оживлять!
…Мне не спится и не может спаться -
Не затем, что в мире столько бед:
Просто очень трудно оклематься -
Трудно, так сказать, реаниматься,
Чтоб писать поэмы, а не бред.
Я — из хирургических отсеков,
Из полузапретных катакомб,
Там, где оживляют человеков, -
Если вы слыхали о таком.
Нет подобных боен и в корриде -
Фору дам, да даже сотню фор…
Только постарайтесь в странном виде
Не ходить на красный светофор!
Вот она, вот она -
Наших душ глубина,
В ней два сердца плывут, как одно, -
Пора занавесить окно.
Пусть в нашем прошлом будут рыться люди странные,
И пусть сочтут они, что стоит все его приданное, -
Давно назначена цена
И за обоих внесена -
Одна любовь, любовь одна.
Холодна, холодна
Голых стен белизна, -
Но два сердца стучат, как одно,
И греют, и — настежь окно!
Но перестал дарить цветы он просто так, не к случаю,
Любую женщину в кафе теперь считает лучшею.
И улыбается она
Случайным людям у окна,
И привыкает засыпать одна.
Вот это да, вот это да!
Сквозь мрак и вечность-решето,
Из зала Страшного суда
Явилось то — не знаю что.
Играйте туш!
Быть может, он —
Умерший муж
Несчастных жен,
Больных детей
Больной отец,
Благих вестей
Шальной гонец.
Вот это да, вот это да!
Спустился к нам — не знаем кто, —
Как снег на голову суда,
Упал тайком, инкогнито!
Но кто же он?
Хитрец и лгун?
Или — шпион,
Или колдун?
Каких дворцов
Он господин,
Каких отцов
Заблудший сын?
Вот это да, вот это да!
И я спросил, как он рискнул, —
Из ниоткуда в никуда
Перешагнул, перешагнул?
Он мне: «Внемли!»
И я внимал,
Что он с Земли
Вчера сбежал,
Решил: «Нырну
Я в гладь и тишь!»
Но в тишину
Без денег — шиш!
Мол, прошмыгну
Как мышь, как вошь,
Но в тишину
Не прошмыгнешь!
Вот это да, вот это да!
Он повидал печальный край, -
В аду — бардак и лабуда, —
И он опять — в наш грешный рай.
Итак, оттуда
Он удрал,
Его Иуда
Обыграл —
И в «тридцать три»,
И в «сто одно».
Смотри, смотри!
Он видел дно,
Он видел ад,
Но сделал он
Свой шаг назад —
И воскрешен!
Вот это да, вот это да!
Прошу любить, играйте марш!
Мак-Кинли — маг, суперзвезда,
Мессия наш, мессия наш!
Владыка тьмы
Его отверг,
Но примем мы —
Он человек!
Душ не губил
Сей славный муж,
Самоубий-
ство — просто чушь,
Хоть это де-
шево и враз —
Не проведешь
Его и нас!
Вот это да, вот это да!
Вскричал петух, и пробил час.
Мак-Кинли — бог, суперзвезда, -
Он — среди нас, он — среди нас!
Он рассудил,
Что Вечность — хлам,
И запылил
На свалку к нам.
Он даже спьяну
Не дурил,
Марихуану
Не курил,
И мы хотим
Отдать концы,
Мы бегством мстим,
Мы — беглецы!
Вот это да! Вот это да!
Вот я выпиваю,
потом засыпаю,
Потом просыпаюсь попить натощак, -
И вот замечаю:
не хочется чаю,
А в крайнем случае — желаю коньяк.
Всегда по субботам
мне в баню охота,
Но нет — я иду соображать на троих…
Тут врали ребяты,
что есть телепаты,
И даже читали в газете про их.
А я их рассказу
поверил не сразу, -
Сперва я женился -
и вспомнил, ей-ей:
Чтоб как у людей я
желаю жить с нею, -
Ан нет — все выходит не как у людей!
У них есть агенты
и порпациенты -
Агенты не знаю державы какой, -
У них инструменты -
магнитные ленты,
И нас они делают левой ногой.
Обидно, однако -
вчера была драка:
Подрались — обнялись, — гляжу, пронесло.
А агент внушает:
"Добей — разрешаю!"
Добил… Вот уже восемь суток прошло.
Мне эта забота
совсем не по нраву:
пусть гнусности мне перестанут внушать!
Кончайте калечить
людям кажный вечер
И дайте возможность самим поступать!
Вы в огне да и в море вовеки не сыщете брода, -
Мы не ждали его — не за легкой добычей пошли.
Провожая закат, мы живем ожиданьем восхода
И, влюбленные в море, живем ожиданьем земли.
Помнишь детские сны о походах Великой Армады,
Абордажи, бои, паруса — и под ложечкой ком?..
Все сбылось: "Становись! Становись!" — раздаются команды, -
Это требует море — скорей становись моряком!
Наверху, впереди — злее ветры, багровее зори, -
Правда, сверху видней, впереди же — исход и земля.
Вы матросские робы, кровавые ваши мозоли
Не забудьте, ребята, когда-то надев кителя!
По сигналу "Пошел!" оживают продрогшие реи,
Горизонт опрокинулся, мачты упали ничком.
Становись, становись, становись человеком скорее, -
Это значит на море — скорей становись моряком!
Поднимаемся в небо по вантам, как будто по вехам, -
Там и ветер живой — он кричит, а не шепчет тайком:
Становись, становись, становись, становись человеком! -
Это значит на море — скорей становись моряком!
Чтоб отсутствием долгим вас близкие не попрекали,
Не грубейте душой и не будьте покорны судьбе, -
Оставайтесь, ребята, людьми, становясь моряками;
Становясь капитаном — храните матроса в себе!
Где-то там на озере
На новеньком бульдозере
Весь в комбинезоне и в пыли -
Вкалывал он до зари,
Считал, что черви — козыри,
Из грунта выколачивал рубли.
Родственники, братья ли -
Артельщики, старатели, -
Общие задачи, харч и цель.
Кстати ли, некстати ли -
Но план и показатели
Не каждому идут, а на артель.
Говорили старожилы,
Что кругом такие жилы! -
Нападешь на крупный куст -
Хватит и на зубы, и на бюст.
Как-то перед зорькою,
Когда все пили горькую,
В головы ударили пары, -
Ведомый пьяной мордою,
Бульдозер ткнулся в твердую
Глыбу весом в тонны полторы.
Как увидел яму-то -
Так и ахнул прямо там, -
Втихаря хотел — да не с руки:
Вот уж вспомнил маму-то!..
Кликнул всех — вот сраму-то! -
Сразу замелькали кулаки.
Как вступили в спор чины -
Все дела испорчены:
"Ты, юнец, — Фернандо де Кортец!"
Через час все скорчены,
Челюсти попорчены,
Бюсты переломаны вконец.
Гололед на земле, гололед,
Целый год напролет, целый год,
Будто нет ни весны, ни лета.
Чем-то скользким одета планета,
Люди, падая, бьются об лед,
Гололед на земле, гололед,
Целый год напролет, целый год…
Даже если планету в облет,
Не касаясь планеты ногами,
То один, то другой упадет, —
Гололед на земле, гололед, —
И затопчут его сапогами.
Гололед на земле, гололед,
Целый год напролет, целый год,
Будто нет ни весны, ни лета.
Чем-то скользким одета планета,
Люди, падая, бьются об лед,
Гололед на земле, гололед,
Целый год напролет, целый год…
В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха,
На кручах таких, на какие никто не проник,
Жило-поживало весёлое горное эхо,
Оно отзывалось на крик — человеческий крик.
Когда одиночество комом подкатит под горло
И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадет -
Крик этот о помощи эхо подхватит проворно,
Усилит — и бережно в руки своих донесёт.
Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья,
Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп,
Пришли умертвить, обеззвучить живое ущелье -
И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.
Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха,
И эхо топтали, но звука никто не слыхал.
К утру расстреляли притихшее горное эхо -
И брызнули слезы, как камни, из раненых скал…
Граждане, ах, сколько ж я не пел, но не от лени -
Некому: жена — в Париже, все дружки — сидят.
Даже Глеб Жеглов, что ботал чуть по новой фене -
Ничего не спел, чудак, пять вечеров подряд.
Хорошо, из зала вон -
Не наших всех сортов,
Здесь — кто хочет на банкет
Без всяких паспортов.
Расскажу про братиков -
Писателей, соратников,
Про людей такой души,
Что не сыщешь ватников.
Наше телевидение требовало резко:
Выбросить слова "легавый", "мусор" или "мент",
Поменять на мыло шило, шило — на стамеску.
А ворье переиначить в "чуждый элемент".
Так, в ответ подельники,
Скиданув халатики,
Надевали тельники,
А поверх — бушлатики.
"Эх!", — сказали брат и брат:
"Не! Мы усе спасем.
Мы и сквозь редакторат
Все это пронесем".
Про братьев-разбойников у Шиллера читали,
Про Лаутензаков написал уже Лион,
Про Серапионовых и школьники листали.
Где ж роман про Вайнеров? Их — два на миллион!
С них художник Шкатников
Написал бы латников.
Мы же в их лице теряем
Классных медвежатников.
Проявив усердие,
Сказали кореша:
""Эру милосердия"
Можно даже в США".
Давно смолкли залпы орудий,
Над нами лишь солнечный свет, -
На чем проверяются люди,
Если войны уже нет?
Приходится слышать нередко
Сейчас, как тогда:
"Ты бы пошел с ним в разведку?
Нет или да?"
Не ухнет уже бронебойный,
Не быть похоронной под дверь,
И кажется — все так спокойно,
Негде раскрыться теперь…
Но все-таки слышим нередко
Сейчас, как тогда:
"Ты бы пошел с ним в разведку?
Нет или да?"
Покой только снится, я знаю, -
Готовься, держись и дерись! -
Есть мирная передовая -
Беда, и опасность, и риск.
Поэтому слышим нередко
Сейчас, как тогда:
"Ты бы пошел с ним в разведку?
Нет или да?"
В полях обезврежены мины,
Но мы не на поле цветов, -
Вы поиски, звезды, глубины
Не сбрасывайте со счетов.
Поэтому слышим нередко
Сейчас, как тогда:
"Ты бы пошел с ним в разведку?
Нет или да?"
Давно я понял: жить мы не смогли бы,
И что ушла — все правильно, клянусь, -
А за поклоны к праздникам — спасибо,
И за приветы тоже не сержусь.
А зря заботишься, хотя и пишешь — муж, но,
Как видно, он тебя не балует грошом, -
Так что, скажу за яблоки — не нужно,
А вот за курево и водку — хорошо.
Ты не пиши мне про березы, вербы -
Прошу Христом, не то я враз усну, -
Ведь здесь растут такие, Маша, кедры,
Что вовсе не скучаю за сосну!
Ты пишешь мне про кинофильм "Дорога"
И что народу — тыщами у касс, -
Но ты учти — людей здесь тоже много
И что кино бывает и у нас.
Ну в общем ладно — надзиратель злится,
И я кончаю, — ну всего, бывай!
Твой бывший муж, твой бывший кровопийца.
…А знаешь, Маша, знаешь, — приезжай!
Давно, в эпоху мрачного язычества,
Огонь горел исправно, без помех, -
А ныне, в век сплошного электричества,
Шабашник — самый главный человек.
Нам внушают про проводку,
А нам слышится — про водку;
Нам толкуют про тройник,
А мы слышим: "на троих".
Клиент, тряхни своим загашником
И что нас трое — не забудь, -
Даешь отъявленным шабашникам
Чинить электро-что-нибудь!
У нас теперь и опыт есть, и знание,
За нами невозможно усмотреть, -
Нарочно можем сделать замыкание,
Чтоб без работы долго не сидеть.
И мы — необходимая инстанция,
Нужны, как выключателя щелчок, -
Вам кажется: шалит электростанция -
А это мы поставили "жучок"!
"Шабашэлектро" наш нарубит дров еще,
С ним вместе — дружный смежный "Шабашгаз".
Шабашник — унизительное прозвище,
Но что-то не обходятся без нас!
Дайте собакам мяса —
Может, они подерутся.
Дайте похмельным кваса —
Авось они перебьются.
Чтоб не жиреть воронам —
Ставьте побольше пугал.
А чтоб любить влюбленным
Дайте укромный угол.
В землю бросайте зерна —
Может, появятся всходы.
Ладно, я буду покорным —
Дайте же мне свободу!
Псам мясные ошметки
Дали, — а псы не подрались.
Дали пьяницам водки, —
А они отказались.
Люди ворон пугают, —
А воронье не боится.
Пары соединяют, —
А им бы разъединиться.
Лили на землю воду —
Нету колосьев — чудо!
Мне вчера дали свободу.
Что я с ней делать буду?
Побудьте день вы в милицейской шкуре -
Вам жизнь покажется наоборот.
Давайте выпьем за тех, кто в МУРе, -
За тех, кто в МУРе никто не пьет.
А за соседним столом — компания,
А за соседним столом — веселие, -
А она на меня — ноль внимания,
Ей сосед ее шпарит Есенина.
Побудьте день вы в милицейской шкуре -
Вам жизнь покажется наоборот.
Давайте выпьем за тех, кто в МУРе, -
За тех, кто в МУРе никто не пьет.
Понимаю я, что в Тамаре — ум,
Что у ей — диплом и стремления, -
И я вылил водку в аквариум:
Пейте, рыбы, за мой день рождения!
Побудьте день вы в милицейской шкуре -
Вам жизнь покажется наоборот.
Давайте ж выпьем за тех, кто в МУРе, -
За тех, кто в МУРе никто не пьет…
День-деньской я с тобой, за тобой,
Будто только одна забота,
Будто выследил главное что-то -
То, что снимет тоску как рукой.
Это глупо — ведь кто я такой?
Ждать меня — никакого резона,
Тебе нужен другой и покой,
А со мной — неспокойно, бессонно.
Сколько лет ходу нет — в чем секрет?
Может, я невезучий? Не знаю!
Как бродяга, гуляю по маю,
И прохода мне нет от примет.
Может быть, наложили запрет?
Я на каждом шагу спотыкаюсь:
Видно, сколько шагов — столько бед.
Вот узнаю, в чем дело, — покаюсь.
До нашей эры соблюдалось чувство меры,
Потом бандитов называли — "флибустьеры", -
Потом названье звучное "пират"
Забыли, -
Бить их
И словом оскорбить их
Всякий рад.
Бандит же ближних возлюбил — души не чает,
И если что-то им карман отягощает -
Он подойдет к им как интеллигент,
Улыбку
Выжмет -
И облегчает ближних
За момент.
А если ближние начнут сопротивляться,
Излишне нервничать и сильно волноваться, -
Тогда бандит поступит как бандит:
Он стрельнет
Трижды -
И вмиг приводит ближних
В трупный вид.
А им за это — ни чинов, ни послаблений, -
Доходит даже до взаимных оскорблений, -
Едва бандит выходит за порог,
Как сразу:
"Стойте!
Невинного не стройте!
Под замок!"
На теле общества есть много паразитов,
Но почему-то все стесняются бандитов, -
И с возмущеньем хочется сказать:
"Поверьте, -
Боже,
Бандитов надо тоже
Понимать!"
Дурацкий сон, как кистенем,
Избил нещадно.
Невнятно выглядел я в нем
И неприглядно.
Во сне я лгал и предавал,
И льстил легко я…
А я и не подозревал
В себе такое.
Еще сжимал я кулаки
И бил с натугой,
Но мягкой кистию руки,
А не упругой.
Тускнело сновиденье, но
Опять являлось.
Смыкались веки, и оно
Возобновлялось.
Я не шагал, а семенил
На ровном брусе,
Ни разу ногу не сменил, -
ТрусИл и трУсил.
Я перед сильным лебезил,
Пред злобным гнулся.
И сам себе я мерзок был,
Но не проснулся.
Да это бред — я свой же стон
Слыхал сквозь дрему,
Но это мне приснился сон,
А не другому.
Очнулся я и разобрал
Обрывок стона.
И с болью веки разодрал,
Но облегченно.
И сон повис на потолке
И распластался.
Сон в руку ли? И вот в руке
Вопрос остался.
Я вымыл руки — он в спине
Холодной дрожью.
Что было правдою во сне,
Что было ложью?
Коль это сновиденье — мне
Еще везенье.
Но если было мне во сне
Ясновиденье?
Сон — отраженье мыслей дня?
Нет, быть не может!
Но вспомню — и всего меня
Перекорежит.
А вдруг — в костер?! и нет во мне
Шагнуть к костру сил.
Мне будет стыдно, как во сне,
В котором струсил.
Но скажут мне: — Пой в унисон!
Жми, что есть духу! —
И я пойму: вот это сон,
Который в руку.
Жил-был добрый дурачина-простофиля.
Куда его только черти не носили!
Но однажды, как назло,
повезло
И совсем в чужое царство занесло.
Слезы градом — так и надо
Простофиле!
Не усаживайся задом
На кобыле,
Ду-ра-чи-на!
Посреди большого поля, глядь: три стула!
Дурачину в область печени кольнуло.
Сверху надпись: "Для гостей",
"Для князей",
А над третьим — "Стул для царских кровей".
Вот на первый стул уселся
Простофиля,
Потому что от усердья
Обессилел,
Ду-ра-чи-на…
Только к стулу примостился дурачина,
Сразу слуги принесли хмельные вина.
Дурачина ощутил
много сил,
Элегантно ел, кутил и шутил.
Погляди-ка, поглазей:
В буйной силе
Влез на стул для князей
Простофиля -
Ду-ра-чи-на!
И сейчас же бывший добрый дурачина
Ощутил, что он — ответственный мужчина.
Стал советы подавать,
крикнул рать
И почти уже решил воевать.
Больше, больше руки грей,
Ежли в силе!
Влез на стул для царей
Простофиля —
Ду-ра-чи-на!
Сразу руки потянулися к печати,
Сразу топать стал ногами и кричати:
— Будь ты князь, будь ты хоть
сам господь! —
Вот возьму и прикажу запороть!
Если б люди в сей момент
Рядом были,
Не сказали б комплимент
Простофиле —
Ду-ра-чи-не…
Но был добрый этот самый простофиля:
Захотел издать указ про изобилье.
Только стул подобных дел
не терпел:
Как тряхнет — и, ясно, тот не усидел.
И очнулся добрый малый
Простофиля,
У себя на сеновале —
В чем родили…
Ду-ра-чи-на!
Если б водка была на одного -
Как чудесно бы было!
Но всегда покурить — на двоих,
Но всегда распивать — на троих.
Что же — на одного?
На одного — колыбель и могила.
От утра и до утра
Раньше песни пелись,
Как из нашего двора
Все поразлетелись -
Навсегда, кто куда,
На долгие года.
Говорят, что жена — на одного, -
Спокон веку так было.
Но бывает жена — на двоих,
Но бывает она — на троих.
Что же — на одного?
На одного — колыбель и могила.
От утра и до утра
Раньше песни пелись,
Как из нашего двора
Все поразлетелись -
Навсегда, кто куда,
На долгие года.
Сколько ребят у нас в доме живет,
Сколько ребят в доме рядом!
Сколько блатных мои песни поет,
Сколько блатных еще сядут -
Навсегда, кто куда,
На долгие года!
Если б я был физически слабым -
Я б морально устойчивым был, -
Ни за что не ходил бы по бабам,
Алкоголю б ни грамма не пил!
Если б я был физически сильным -
Я б тогда — даже думать боюсь! -
Пил бы влагу потоком обильным,
Но… по бабам — ни шагу, клянусь!
Ну, а если я средних масштабов -
Что же делать мне, как же мне быть? -
Не могу игнорировать бабов,
Не могу и спиртного не пить!
Есть на земле предостаточно рас -
Просто цветная палитра, -
Воздуха каждый вдыхает за раз
Два с половиною литра!
Если так дальше, так — полный привет -
Скоро конец нашей эры:
Эти китайцы за несколько лет
Землю лишат атмосферы!
Сон мне тут снился неделю подряд -
Сон с пробужденьем кошмарным:
Будто — я в дом, а на кухне сидят
Мао Цзедун с Ли Сын Маном!
И что разделился наш маленький шар
На три огромные части,
Нас — миллиард, их — миллиард,
А остальное — китайцы.
И что подают мне какой-то листок:
На, мол, подписывай — ну же, -
Очень нам нужен ваш Дальний Восток -
Ах, как ужасно нам нужен!..
Только об этом я сне вспоминал,
Только о нем я и думал, -
Я сослуживца недавно назвал
Мао — простите — Цзедуном!
Но вскорости мы на Луну полетим, -
И что нам с Америкой драться:
Левую — нам, правую — им,
А остальное — китайцам.
Живу я в лучшем из миров -
Не нужно хижины мне!
Земля — постель, а небо — кров,
Мне стены — лес, могила — ров, -
Мурашки по спине.
Но мне хорошо!
Мне славно жить в стране -
Во рву, на самом дне -
В приятной тишине.
Лучи палят — не надо дров, -
Любой ко мне заходи!
Вот только жаль, не чинят кров,
А в этом лучшем из миров
Бывают и дожди.
Но мне хорошо!
Не веришь — заходи,
Садись и не зуди, -
Гляди, не разбуди!
И все прекрасно — все по мне, -
Хвала богам от меня!
Еще есть дырка на ремне,
Я мог бы ездить на коне -
Да только нет коня.
Но мне хорошо!
Все беды — болтовня.
Я, струнами звеня,
Пою подряд три дня -
Послушайте меня.
Жил-был один чудак, -
Он как-то раз, весной,
Сказал чуть-чуть не так -
И стал невыездной.
А, может, что-то спел не то
По молодости лет.
А, может, выпил два по сто
С кем выпивать не след.
Он письма отправлял -
Простым и заказным,
И не подозревал,
Что стал невыездным.
Да и не собирался он
На выезд никуда -
К друзьям лишь ездил на поклон
В другие города.
На сплетни он махнул
Свободною рукой, -
Сидел и в ус не дул
Чудак невыездной.
С ним вежливы, на "вы" везде,
Без спущенных забрал,
Подписку о невыезде
Никто с него не брал.
Он в карточной игре
Не гнался за игрой -
Всегда без козырей
И вечно "без одной".
И жил он по пословице:
Хоть эта мысль не та -
Все скоро обеззлобится
И встанет на места.
И он пером скрипел -
То злее, то добрей, -
Писал себе и пел
Про всяческих зверей:
Что, мол, сбежал гиппопотам
С Египта в Сомали -
Хотел обосноваться там,
Да высох на мели.
Но строки те прочлись
Кому-то поутру -
И, видимо, пришлись
С утра не по нутру.
Должно быть, между строк прочли,
Что бегемот — не тот,
Что Сомали — не Сомали,
Что все наоборот.
Прочли, от сих до всех
Разрыв и перерыв,
Закрыли это в сейф,
И все — на перерыв.
Чудак пил кофе натощак -
Такой же заводной, -
Но для кого-то был чудак
Уже невыездной.
…Пришла пора — а то
Он век бы не узнал,
Что он совсем не то,
За что себя считал.
И после нескольких атак,
В июльский летний зной
Ему сказали: "Ты, чудак,
Давно невыездной!"
Другой бы, может, и запил,
А он махнул рукой:
"Что я, — когда и Пушкин был
Всю жизнь невыездной!"
Жили-были на море -
Это значит плавали,
Курс держали правильный, слушались руля.
Заходили в гавани -
Слева ли, справа ли -
Два красивых лайнера, судна, корабля:
Белоснежнотелая,
Словно лебедь белая,
В сказочно-классическом плане, -
И другой — он в тропики
Плавал в черном смокинге -
Лорд — трансатлантический лайнер.
Ах, если б ему в голову пришло,
Что в каждый порт уже давно влюбленно,
Спешит к нему под черное крыло
Стремительная белая мадонна!
Слезы льет горючие
В ценное горючее
И всегда надеется в тайне,
Что, быть может, в Африку
Не уйдет по графику
Этот недогадливый лайнер.
Ах, если б ему в голову взбрело,
Что в каждый порт уже давно влюбленно
Прийти к нему под черное крыло
Опаздывает белая мадонна!
Кораблям и поздняя
Не к лицу коррозия,
Не к лицу морщины вдоль белоснежных крыл,
И подтеки синие
Возле ватерлинии,
И когда на смокинге левый борт подгнил.
Горевал без памяти
В доке, в тихой заводи,
Зол и раздосадован крайне,
Ржавый и взъерошенный
И командой брошенный,
В гордом одиночестве лайнер.
А ей невероятно повезло:
Под танго музыкального салона
Пришла к нему под черное крыло -
И встала рядом белая мадонна!
За меня невеста отрыдает честно,
За меня ребята отдадут долги,
За меня другие отпоют все песни,
И, быть может, выпьют за меня враги.
Не дают мне больше интересных книжек,
И моя гитара — без струны,
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже,
И нельзя мне солнца, и нельзя луны.
Мне нельзя на волю — не имею права,
Можно лишь от двери — до стены,
Мне нельзя налево, мне нельзя направо,
Можно только неба кусок, можно только сны.
Сны про то, как выйду, как замок мой снимут,
Как мою гитару отдадут.
Кто меня там встретит, как меня обнимут
И какие песни мне споют?
Запомню, оставлю в душе этот вечер -
Не встречу с друзьями, не праздничный стол:
Сегодня я сам — самый главный диспетчер,
И стрелки сегодня я сам перевел.
И пусть отправляю составы в пустыни,
Где только барханы в горячих лучах, -
Мои поезда не вернутся пустыми,
Пока мой оазис еще не зачах.
Свое я отъездил, и даже сверх нормы, -
Стою, вспоминаю, сжимая флажок,
Как мимо меня проносились платформы
И реки — с мостами, которые сжег.
Теперь отправляю составы в пустыни,
Где только барханы в горячих лучах, -
Мои поезда не вернутся пустыми,
Пока мой оазис еще не зачах.
Они без меня понесутся по миру -
Я рук не ломаю, навзрыд не кричу, -
А то мне навяжут еще пассажиров -
Которых я вовсе сажать не хочу.
Итак, я отправил составы в пустыни,
Где только барханы в горячих лучах, -
Мои поезда не вернутся пустыми,
Пока мой оазис еще не зачах.
Растаяли льды, километры и годы -
Мой первый состав возвратился назад, -
Он мне не привез драгоценной породы,
Но он — возвратился, и рельсы гудят.
Давай постоим и немного остынем:
ты весь раскален — ты не встретил реки.
Я сам не поехал с тобой по пустыням -
И вот мой оазис убили пески.
Запретили все цари всем царевичам
Строго-настрого ходить по Гуревичам,
К Рабиновичам не сметь, тоже — к Шифманам, -
Правда, Шифманы нужны лишь для рифмы нам.
В основном же речь идет за Гуревичей:
Царский род ну так и прет к ихней девичьей -
Там три дочки — три сестры, три красавицы -
За царевичей цари опасаются.
И Гуревичи всю жизнь озабочены:
Хоть живьем в гробы ложись из-за доченек!
Не устали бы про них песню петь бы мы,
Но назвали всех троих дочек ведьмами.
И сожгли всех трех цари их, умеючи,
И рыдали до зари все царевичи.
Не успел растаять дым костров еще,
А царевичи пошли к Рабиновичам.
Там три дочки — три сестры, три красавицы -
И опять, опять цари опасаются.
Ну, а Шифманы смекнули — и Жмеринку
Вмиг покинули, — махнули в Америку.
Зарыты в нашу память на века
И даты, и события, и лица,
А память — как колодец глубока.
Попробуй заглянуть — наверняка
Лицо — и то — неясно отразится.
Разглядеть, что истинно, что ложно
Может только беспристрастный суд:
Осторожно с прошлым, осторожно -
Не разбейте глиняный сосуд!
Иногда как-то вдруг вспоминается
Из войны пара фраз -
Например, что сапер ошибается
Только раз.
Одни его лениво ворошат,
Другие неохотно вспоминают,
А третьи — даже помнить не хотят, -
И прошлое лежит, как старый клад,
Который никогда не раскопают.
И поток годов унес с границы
Стрелки — указатели пути, -
Очень просто в прошлом заблудиться -
И назад дороги не найти.
Иногда как-то вдруг вспоминается
Из войны пара фраз -
Например, что сапер ошибается
Только раз.
С налета не вини — повремени:
Есть у людей на все свои причины -
Не скрыть, а позабыть хотят они, -
Ведь в толще лет еще лежат в тени
Забытые заржавленные мины.
В минном поле прошлого копаться -
Лучше без ошибок, — потому
Что на минном поле ошибаться
Просто абсолютно ни к чему.
Иногда как-то вдруг вспоминается
Из войны пара фраз -
Например, что сапер ошибается
Только раз.
Один толчок — и стрелки побегут, -
А нервы у людей не из каната, -
И будет взрыв, и перетрется жгут…
Но, может, мину вовремя найдут
И извлекут до взрыва детонатор!
Спит земля спокойно под цветами,
Но когда находят мины в ней -
Их берут умелыми руками
И взрывают дальше от людей.
Иногда как-то вдруг вспоминается
Из войны пара фраз -
Например, что сапер ошибается
Только раз.
Хорошо, что за ревом не слышалось звука,
Что с позором своим был один на один:
Я замешкался возле открытого люка —
И забыл пристегнуть карабин.
Мой инструктор помог — и коленом пинок —
Перейти этой слабости грань:
За обычное наше: "Смелее, сынок!"
Принял я его сонную брань.
И оборвали крик мой,
И обожгли мне щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И звук обратно в печень мне
Вогнали вновь на вдохе
Веселые, беспечные
Воздушные потоки.
Я попал к ним в умелые, цепкие руки:
Мнут, швыряют меня — что хотят, то творят!
И с готовностью я сумасшедшие трюки
Выполняю шутя — все подряд.
И обрывали крик мой,
И выбривали щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И кровь вгоняли в печень мне,
Упруги и жестоки,
Невидимые встречные
Воздушные потоки.
Но рванул я кольцо на одном вдохновенье,
Как рубаху от ворота или чеку.
Это было в случайном свободном паденье —
Восемнадцать недолгих секунд.
А теперь — некрасив я, горбат с двух сторон,
В каждом горбе — спасительный шелк.
Я на цель устремлен и влюблен, и влюблен
В затяжной, неслучайный прыжок!
И обрывают крик мой,
И выбривают щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И проникают в печень мне
На выдохе и вдохе
Бездушные и вечные
Воздушные потоки.
Беспримерный прыжок из глубин стратосферы —
По сигналу "Пошел!" я шагнул в никуда, —
За невидимой тенью безликой химеры,
За свободным паденьем — айда!
Я пробьюсь сквозь воздушную ватную тьму,
Хоть условья паденья не те.
Но и падать свободно нельзя — потому,
Что мы падаем не в пустоте.
И обрывают крик мой,
И выбривают щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
На мне мешки заплечные,
Встречаю — руки в боки —
Прямые, безупречные
Воздушные потоки.
Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно:
"Не тяни за кольцо — скоро легкость придет…"
До земли триста метров — сейчас будет поздно!
Ветер врет, обязательно врет!
Стропы рвут меня вверх, выстрел купола — стоп!
И — как не было этих минут.
Нет свободных падений с высот, но зато
Есть свобода раскрыть парашют!
Мне охлаждают щеки
И открывают веки —
Исполнены потоки
Забот о человеке!
Глазею ввысь печально я —
Там звезды одиноки —
И пью горизонтальные
Воздушные потоки.
Здесь сидел ты, Валет,
Тебе счастия нет,
Тебе карта всегда не в цвет.
Наши общие дни
Ты в душе сохрани
И за карты меня извини!
На воле теперь вы меня забываете,
Вы порасползлись все по семьям в дома, -
Мои товарищи, по старой памяти,
Я с вами веду разговор по душам.
Здравствуйте,
Наши добрые зрители,
Наши строгие критики!
Вы увидите фильм
Про последнего самого жулика.
Жулики -
Это люди нечестные, -
Они делают пакости,
И за это их держат в домах,
Называемых тюрьмами.
Тюрьмы -
Это крепкие здания,
Окна, двери — с решетками, -
Лучше только смотреть,
Лучше только смотреть на них.
Этот фильм -
Не напутствие юношам,
А тем более девушкам, -
Это,
Это просто игра,
Вот такая игра.
Жулики
Иногда нам встречаются, -
Правда, реже значительно,
Реже, чем при царе
Или, скажем, в Америке.
Этот фильм
Не считайте решением:
Все в нем — шутка и вымысел, -
Это,
Это просто игра,
Вот такая игра.
И вкусы, и запросы мои странны,
Я экзотичен, мягко говоря,
Могу одновременно грызть стаканы
И Шиллера читать без словаря.
Во мне два «я», два полюса планеты,
Два разных человека, два врага.
Когда один стремится на балеты,
Другой стремится прямо на бега.
Я лишнего и в мыслях не позволю,
Когда живу от первого лица.
Но часто вырывается на волю
Второе «я» в обличье подлеца.
И я боюсь, давлю в себе мерзавца,
О, участь беспокойная моя!
Боюсь ошибки: может оказаться,
Что я давлю не то второе «я».
Когда в душе я раскрываю гранки
На тех местах, где искренность сама,
Тогда мне в долг дают официантки
И женщины ласкают задарма.
Но вот летят к чертям все идеалы.
Но вот я груб, я нетерпим и зол.
Но вот сижу и тупо ем бокалы,
Забрасывая Шиллера под стол.
А суд идет. Весь зал мне смотрит в спину,
И прокурор, и гражданин судья.
Поверьте мне, не я разбил витрину,
А подлое мое второе «я».
И я прошу вас, строго не судите,
Лишь дайте срок, но не давайте срок,
Я буду посещать суды, как зритель,
И в тюрьмы заходить на огонек.
Я больше не намерен бить витрины
И лица граждан. Так и запиши.
Я воссоединю две половины
Моей больной раздвоенной души.
Искореню! Похороню! Зарою!
Очищусь! Ничего не скрою я.
Мне чуждо это «я» мое второе.
Нет, это не мое второе «я».
И душа и голова, кажись, болит, -
Верьте мне, что я не притворяюсь.
Двести тыщ — тому, кто меня вызволит!
Ну и я, конечно, попытаюсь.
Нужно мне туда, где ветер с соснами, -
Нужно мне, и все, — там интереснее!
Поделись хоть всеми папиросами
И еще вдобавок тоже — песнями.
Дайте мне глоток другого воздуха!
Смею ли роптать? Наверно, смею.
Запах здесь… А может быть, вопрос в духах?..
Отблагодарю, когда сумею.
Нервы у меня хотя луженые,
Кончилось спокойствие навеки.
Эх, вы мои нервы обнаженные!
Ожили б — ходили б как калеки.
Не глядите на меня, что губы сжал, -
Если слово вылетит, то — злое.
Я б отсюда в тапочках в тайгу сбежал, -
Где-нибудь зароюсь — и завою!
Ах, время как икорочка -
Все тянешь, тянешь, Жорочка!..
А помнишь — кепка, челочка
Да кабаки до трех?..
А черенькая Норочка
С подъезда пять — айсорочка,
Глядишь — всего пятерочка,
А — вдоль и поперек…
А вся братва одесская…
Два тридцать — время детское.
Куда, ребята, деться, а?
К цыганам в "поплавок"!
Пойдемте с нами, Верочка!..
Цыганская венгерочка!
Пригладь виски, Валерочка,
Да чуть примни сапог!..
А помнишь — вечериночки
У Солиной Мариночки,
Две бывших балериночки
В гостях у пацанов?..
Сплошная безотцовщина:
Война, да и ежовщина, -
А значит — поножовщина,
И годы — без обнов…
На всех клифты казенные -
И флотские, и зонные, -
И братья заблатненные
Имеются у всех.
Потом отцы появятся,
Да очень не понравятся, -
Кой с кем, конечно, справятся,
И то — от сих до сех…
Дворы полны — ну надо же! -
Танго хватает за души, -
Хоть этому, да рады же,
Да вот еще — нагул.
С Малюшенки — богатые,
Там — "шпанцири" подснятые,
Там и червонцы мятые,
Там Клещ меня пырнул…
А у Толяна Рваного
Братан пришел с "Желанного" -
И жить задумал наново,
А был хитер и смел, -
Да хоть и в этом возрасте,
А были позанозистей, -
Помыкался он в гордости -
И снова загремел…
А все же брали "соточку"
И бацали чечеточку, -
А ночью взял обмоточку -
И чтой-то завернул…
У матери — бессонница, -
Все сутки книзу клонится.
Спи! Вдруг чего обломится, -
Небось — не Барнаул…