Уж гармошки, скрипки и шарманки
Расклубили празднество листвы…
Знаете, на первом полустанке
Мы сойдем, услышав крик совы!
Будет полночь в деревянных крышах.
Будет сторож, белый, как в мелу.
Будет кашель. Будут в черных вишнях
Окна, дом и клетки на полу.
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы — просто некуда деться!
И спускаемся вниз с покорённых вершин,
Оставляя в горах, оставляя в горах своё сердце.Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже всё доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых ещё не бывал,
На которых ещё не бывал.Кто захочет в беде оставаться один?!
Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?!
Но спускаемся мы с покорённых вершин…
То было раньше, было прежде…
О, не зови души моей.
Она в разорванной одежде
Стоит у запертых дверей.Я знаю, знаю, — двери рая,
Они откроются живым…
Душа горела, не сгорая,
И вот теперь полна до края
Осенним холодом своим.Мой милый друг! В тебе иное,
Твоей души открылся взор;
Она — как озеро лесное,
Пожилых не помню на войне,
Я уже не говорю про старых.
Правда, вспоминаю, как во сне,
О сорокалетних санитарах.
Мне они, в мои семнадцать лет,
Виделись замшелыми дедками.
«Им, конечно, воевать не след, —
В блиндаже шушукались с годками.—
Побинтуй, поползай под огнем,
Да еще в таких преклонных летах!»Что ж, годки, давайте помянем
Склон гор, сады и минарет.
К звездам стремятся кипарисы,
Спит море. Теплый лунный свет
Позолотил холмы и мысы.
И кроток этот свет: настал
Час мертвой тишины — уж клонит
Луна свой лик, уж между скал
Протяжно полуночник стонет.
Прощай, прощай, дорогая! Темнеют дальние горы.
Спокойно шумят деревья. С пастбищ идут стада.
В последний раз гляжу я в твои прозрачные взоры,
Целую влажные губы, сказавшие: «Навсегда».Вот я расстаюсь с тобою, влюбленный еще нежнее,
Чем в нашу первую встречу у этих белых камней.
Так же в тот вечер шумела мельница, и над нею
Колыхалась легкая сетка едва озаренных ветвей.Но наша любовь увидит другие леса и горы,
И те же слова желанья прозвучат на чужом языке.
Уже я твердил когда-то безнадежное имя Леноры,
И ты, ломая руки, Ромео звала в тоске.И как мы сейчас проходим дорогой, едва озаренной,
Уж кутить так кутить!
Сяду срать, так и быть,
Сяду срать под плетнем,
Позабыв обо всем.
Жизнь сраньем хороша!
Что в мошне ни гроша —
Я хотел наплевать.
Лишь бы легко посрать.
Сев вплотную, всяк рад
Долголи несчастье, мной тебе владети,
И утех лишенной долголи терпети,
Вся моя забава только воздыхати,
И прошедше щастье с плачем вспоминати,
Жизни драгой, жизни больше уж не стало
И любезно время будто не бывало.
Все, что я ни вижу, мне приносит скуку,
Мысль моя мятется, сердце терпит муку,
Где мне теперь скрыться, что в слезах начати,
Свет вечерний мерцает вдоль улиц,
Словно призрак, в тумане плетень,
Над дорогою ивы согнулись,
И крадется от облака тень.Уж померкли за сумраком хвои,
И сижу я у крайней избы,
Где на зори окно локовое
И крылечко из тонкой резьбы.А в окно, может, горе глядится
И хозяйка тут — злая судьба,
Уж слетают узорные птицы,
Уж спадает с застрехи резьба.Может быть, здесь в последней надежде
По ладожским сонным каналам,
Из тихвинских чащ и болот
Они приплывали, бывало,
В наш город, лишь лето придет.Пройдется заря спозаранку
По стеклам громад городских, —
Они уже входят в Фонтанку
На веслах тяжелых своих.Их день трудовой некороток
В плавучем и зыбком гнезде
У ржавых чугунных решеток,
У каменных спусков к воде.Торгуясь еще по старинке,
«Ты победил! противник твой прощает;
И ты душе, не телу, друг, прости!
Уж тела здесь ничто не устрашает;
Но ты меня в спасенье окрести, —
И за меня молись!» — И утихает
От нежных слов вражда в его груди;
В их томности пленительный таился
Какой-то звук, — и витязь прослезился.Там ручеек под ближнею горой
Бежал, журча, в тени уединенной;
Наполни шлем студеною водой,
Слова Ивана Козлова
Т. С. Вдмрв-ой
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом.
И как я, с ним навек простясь
Там слушал звон в последний раз!
Все было нежданно. До бешенства вдруг.
Сквозь сумрак по комнате бережно налитый,
Сказала: — Завтра на юг,
Я уезжаю на юг.И вот уже вечер громоздящихся мук,
И слезы крупней, чем горошины…
И в вокзал, словно в ящик почтовых разлук,
Еще близкая мне, ты уж брошена! Отчего же другие, как и я не прохвосты,
Не из глыбы, а тоже из сердца и
Умеют разлучаться с любимыми просто,
Словно будто со слезинкою из глаз?! Отчего ж мое сердце, как безлюдная хижина?
Пригласили! Наконец-то пригласили.
Липы зонтами, — дачка…
Оправляла ситцевую юбочку.
……………………
Уже белые платьица мелькали,
Уж косые лучи хотели счастья.
Аристончик играл для танцев.
Между лип,
Словно крашеный, лужок был зеленый!
Пригласили: можно веселиться.
Мухи, как черные мысли, весь день не дают мне покою:
Жалят, жужжат и кружатся над бедной моей головою!
Сгонишь одну со щеки, а на глаз уж уселась другая,
Некуда спрятаться, всюду царит ненавистная стая,
Валится книга из рук, разговор упадает, бледнея…
Эх, кабы вечер придвинулся! Эх, кабы ночь поскорее!
Черные мысли, как мухи, всю ночь не дают мне покою:
Жалят, язвят и кружатся над бедной моей головою!
Только прогонишь одну, а уж в сердце впилася другая, —
Сокрылись те часы, как ты меня искала,
И вся моя тобой утеха отнята.
Я вижу, что ты мне неверна ныне стала,
Против меня совсем ты стала уж не та.Мой стон и грусти люты
Вообрази себе
И вспомни те минуты,
Как был я мил тебе.Взгляни на те места, где ты со мной видалась,
Все нежности они на память приведут.
Где радости мои? Где страсть твоя девалась?
Прошли и ввек ко мне обратно не придут.Настала жизнь другая;
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда, —
Слишком были такими недавними
Отзвучавшие в сумрак года.
До сегодня еще мне снится
Наше поле, луга и лес,
Принакрытые сереньким ситцем
Этих северных бедных небес.
Красавица! не трать ты времени напрасно
И знай, что без любви все в свете суеты:
Жалей и не теряй прелестной красоты,
Чтоб после не тужить, что век прошел несчастно.
Любися в младости, доколе сердце страстно;
Как сей век пролетит, ты будешь уж — не ты.
Плети себе венки, покуда есть цветы,
Гуляй в садах весной, а осенью ненастно.
Пусть роют щели хоть под воскресенье.
В моих руках надежда на спасенье.
Как я хотел вернуться в до-войны,
Предупредить, кого убить должны.
Мне вон тому сказать необходимо:
«Иди сюда, и смерть промчится мимо».
Я знаю час, когда начнут войну,
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
И чем выше я шел, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вдали раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
Нашей ПартииЯ в жизни всем тебе обязан,
Мне без тебя дороги нет.
И я навек с тобою связан
С далеких юношеских лет.И там еще, под отчей крышей,
И знал, и сердцем чуял я,
Что не бывает цели выше,
Чем цель высокая твоя.Ты — ум и правда всех народов,
Заря, взошедшая во мгле;
И мир, и счастье, и свободу
Ты утверждаешь на земле.И этот путь свой необычный
Я заснул средь ночи. Тихо.
Звуков нет. Но в грёзе сна
Расцвела в полях гречиха
И цветочек синий льна.
Это таяла сосулька,
Капля звякнула в окно,
И затейница-рогулька,
Чу, вертит веретено.
«Что ж ты спишь? — мне прошептала. —
Выходи встречать весну…
Уж первый белый волосок блеснул меж черных у виска.
Редеют волосы мои! Посеребрила их тоска.
О лето жизни! Ты прошло. Ко мне не возвратишься ты!
Все в прошлом. Я, как старый дуб, осыпал юности листы.
Уже, подобно молодым, резвиться не пристало мне,
И если есть в душе мечты, то мало: лишь на самом дне!
Себя почувствовав юнцом, я иногда еще шучу,
Но вспомню седину свою - и отойду, и замолчу.
Я с наслажденьем часто вспоминаю молодость свою...
О многом я молчу и красоту в молчании таю.
Полно вам мысли в любви летати,
Кинь сердце ныне все суеты,
Не дай дни прежни воспоминати,
Не мучьте больше мя красоты.
Пленным не буду,
Вольным повсюду,
Вольность мя веселит.
И любить не велит;
Та моя часть,
Уж мой дух знает,
На рынке корову старик продавал,
Никто за корову цены не давал.
Хоть многим была коровёнка нужна,
Но, видно, не нравилась людям она.
— Хозяин, продашь нам корову свою?
— Продам. Я с утра с ней на рынке стою!
— Не много ли просишь, старик, за неё?
— Да где наживаться! Вернуть бы своё!
Ну что ты не спишь и все ждешь упрямо?
Не надо. Тревоги свои забудь.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама!
Мне больше! И в этом, пожалуй, суть.
Я знаю, уж так повелось на свете,
И даже предчувствую твой ответ,
Что дети всегда для матери дети,
Пускай им хоть двадцать, хоть тридцать лет
Котурна Волкова пресеклися часы.
Прости, мой друг, навек, прости, мой друг любезный!
Пролей со мной поток, о Мельпомена, слезный,
Восплачь и возрыдай и растрепли власы!
Мой весь мятется дух, тоска меня терзает,
Пегасов предо мной источник замерзает.
Расинов я теятр явил, о россы, вам;
Богиня, а тебе поставил пышный храм;
В небытие теперь сей храм перенесется,
И основание его уже трясется.
Забывчивый охотник на привале
Не разметал, не растоптал костра.
Он в лес ушел, а ветки догорали
И нехотя чадили до утра.
А утром ветер разогнал туманы,
И ожил потухающий костер
И, сыпля искры, посреди поляны
Багровые лохмотья распростер.
Еще год как не бывало
Над моею головой
Пробежал, — и только стало
Мне грустней: как часовой
Безответный, я до смены
Простою; потом, бедняк,
Как актер, сойду со сцены —
И тогда один червяк
Будет мною заниматься,
А товарищи, друзья
Сонет
Всегда ты в тишине теки в своих брегах
И града омывай великолепна стены;
Мы в них в другой уж раз зрим ласку без премены,
Которой чаем мы в восточных быть странах.
Коль возвращуся здрав, как был в стране я сей,
Каков от берегов твоих я отлучаюсь,
Устами я тебе и сердцем обещаюсь,
Иди, вот уже золото кладем в уста твои,
уже мак и мед кладем тебе в руки. Salvе
aеtеmum.
Красинский
В рот — золото, а в руки — мак и мед;
Последние дары твоих земных забот.
Но пусть не буду я, как римлянин, сожжен:
Хочу в земле вкусить утробный сон,
Мао Цзедун — большой шалун:
Он до сих пор не прочь кого-нибудь потискать.
Заметив слабину, меняет враз жену,
И вот недавно докатился до артистки.Он маху дал, он похудал:
У ней открылся темперамент слишком бурный.
Не баба — зверь, она теперь
Вершит делами «революции культурной».А ну-ка, встань, Цин Цзянь, а ну, талмуд достань!
Уже трепещут мужнины враги!
Уже видать концы — жена Лю Шаоцы
Сломала две свои собачие ноги.А кто не чтит цитат, тот — ренегат и гад,
Я помню, как детьми, с румяными щеками,
По снегу хрупкому мы бегали с тобой —
Нас добрая зима косматыми руками
Ласкала и к огню сгоняла нас клюкой;
А поздним вечером твои сияли глазки
И на тебя глядел из печки огонек,
А няня старая нам сказывала сказки
О том, как жил да был на свете дурачок.Но та зима от нас ушла с улыбкой мая,
И летний жар простыл — и вот, заслыша вой
Осенней бури, к нам идет зима иная,
Две подружки — Варя с Верой
Это коллекционеры.
У подружек в двух альбомах
Сто фамилий, всем знакомых, -
Не коллекция, а клад!
Знаменитые артисты,
Футболисты, хоккеисты
И поэт-лауреат!
Кто этот гений, что заставит
Очнуться нас от тяжких снов,
Разъединенных мысли сплавит
И силу новую поставит
На место старых рычагов?
Кто упростит задачи сложность?
Кто к совершенству даст возможность
Расчистить миллион дорог?
Кто этот дерзкий полубог?
Кто нечестивец сей блаженный,