Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить.
Делить веселье все готовы —
Никто не хочет грусть делить.
Один я здесь, как царь воздушный,
Страданья в сердце стеснены,
И вижу, как судьбе послушно,
Года уходят, будто сны;
«Ты умрешь, и большего не требуй!
Благ закон всевидящей Судьбы».
Так гласят, вздымая руки к небу,
Бога Вишну хмурые рабы.
Под кумиром тяжким гнутся зебу,
Выпрямляя твердые горбы.
«Ты живешь, и большего не надо!
Высший дар Судьбой всезрящей дан».
Восклицает буйная менада,
Подымая высоко тимпан.
Зачем я не птица, не ворон степной,
Пролетевший сейчас надо мной?
Зачем не могу в небесах я парить
И одну лишь свободу любить? На запад, на запад помчался бы я,
Где цветут моих предков поля,
Где в замке пустом, на туманных горах,
Их забвенный покоится прах.На древней стене их наследственный щит,
И заржавленный меч их висит.
Я стал бы летать над мечом и щитом
И смахнул бы я пыль с них крылом; И арфы шотландской струну бы задел,
Ужасная судьба отца и сына
Жить розно и в разлуке умереть,
И жребий чуждого изгнанника иметь
На родине с названьем гражданина!
Но ты свершил свой подвиг, мой отец,
Постигнут ты желанною кончиной;
Дай бог, чтобы, как твой, спокоен был конец
Того, кто был всех мук твоих причиной!
Но ты простишь мне! Я ль виновен в том,
Что люди угасить в душе моей хотели
Опять волчица на столбе
Рычит в огне багряных светов…
Судьба Италии — в судьбе
Ее торжественных поэтов.
Был Августов высокий век,
И золотые строки были:
Спокойней величавых рек
С ней разговаривал Виргилий.
Поверь, ничтожество есть благо в здешнем свете.
К чему глубокие познанья, жажда славы,
Талант и пылкая любовь свободы,
Когда мы их употребить не можем.
Мы, дети севера, как здешние растенья,
Цветем недолго, быстро увядаем…
Как солнце зимнее на сером небосклоне,
Так пасмурна жизнь наша. Так недолго
Ее однообразное теченье…
И душно кажется на родине,
Королевна жила на высокой горе,
И над башней дымились прозрачные сны облаков.
Темный рыцарь в тяжелой кольчуге шептал о любви на заре,
В те часы, когда Рейн выступал из своих берегов.
Над зелеными рвами текла, розовея, весна.
Непомерность ждала в синевах отдаленной черты.
И влюбленность звала — не дала отойти от окна,
Не смотреть в роковые черты, оторваться от светлой мечты.
«Подними эту розу», — шепнула — и ветер донес
Тишину улетающих лат, бездыханный ответ.
Боюсь не смерти я. О нет!
Боюсь исчезнуть совершенно.
Хочу, чтоб труд мой вдохновенный
Когда-нибудь увидел свет;
Хочу — и снова затрудненье!
Зачем? что пользы будет мне?
Моё свершится разрушенье
В чужой, неведомой стране.Я не хочу бродить меж вами
По разрушении! — Творец.
На то ли я звучал струнами,
Когда ты так мило лепечешь «люблю»,
Волшебное слово я жадно ловлю;
Он мне так ново, так странно, так чудно!
Не верить — мне страшно, а верить — мне трудно.
Быть может, ты сердца следя моего
Одни беспредметно слепые стремленья
И сжалясь над долей его запустенья,
Подумала: «Дай, я наполню его!
Он мил быть не может, но тихо, бесстрастно
Я буду питать его чувства порыв;
Мой друг, напрасное старанье!
Скрывал ли я свои мечты?
Обыкновенный звук, названье,
Вот всё, чего не знаешь ты.
Пусть в этом имени хранится,
Быть может, целый мир любви.
Но мне ль надеждами делиться?
Надежды… о! они мои,
Мои — они святое царство
Души задумчивой моей…
К моей лире и к друзьям моимО лира, друг мой неизменный,
Поверенный души моей!
В часы тоски уединенной
Утешь меня игрой своей!
С тобой всегда я неразлучен,
О лира милая моя!
Для одиноких мир сей скучен,
А в нем один скитаюсь я! Мое младенчество сокрылось;
Уж вянет юности цветок;
Без горя сердце истощилось,
Восходит день… И как там дальше?
Не мастер я по части од.
Не выношу нарядной фальши,
Хотя б и с маркою свобод.
У одописцев — ну их к богу —
Рассудок с сердцем не в ладу.
Авось без вымыслов дорогу
Я к сердцу вашему найду.
И вряд ли кто меня осудит
И горький мне пошлет упрек.
Дай руку мне, товарищ добрый мой,
Путем одним пойдем до двери гроба,
И тщетно нам за грозною бедой
Беду грозней пошлет судьбины злоба.
Ты помнишь ли, в какой печальный срок
Впервые ты узнал мой уголок?
Ты помнишь ли, с какой судьбой суровой
Боролся я, почти лишенный сил?
Я погибал — ты дух мой оживил
Надеждою возвышенной и новой.
Погибает!.. Погибает!..
Бездна Сафу поглощает!
Лира Сафина в волнах —
Нет души в ее струнах!
Жертва страсти, не порока!
Жертва бедственного рока!
Дар небесный, сладкий глас,
От судьбы тебя не спас!
Мне не дал бог бича сатиры:
Моя душевная гроза
Едва слышна в аккордах лиры —
Едва видна моя слеза.
Ко мне виденья прилетают,
Мне звезды шлют немой привет-
Но мне немногие внимают —
И для немногих я поэт.Я не взываю к дальним братьям
Мои стихи — для их оков
Подобны трепетным объятьям,
Ах, кому судьбинушка
Ворожит беду:
Горькая осинушка
Ронит лист-руду.
Полымем разубрана,
Вся красным-красна,
Может быть, подрублена
Топором она.
.
(Надпись на книге, которую держит в лапах
лев святого Марка)
Кем открыт в куске металла
Ты, святого Марка лев?
Чье желанье оковало
На века — державный гнев?
«Мир тебе, о Марк, глашатай
Вечной истины моей».
Вот парадный подъезд. По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав свое имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь — в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Я во Львове. Служу на сборах,
в красных кронах, лепных соборах.
Там столкнулся с судьбой моей
лейтенант Загорин. Андрей. (Странно… Даже Андрей Андреевич, 1933, 17
4.
Сапог 4
2.
Он дал мне свою гимнастерку. Она сомкнулась на моей груди тугая, как кожа тополя. И внезапно над моей головой зашумела чужая жизнь, судьба, как шумят кроны… «Странно», — подумал я…)Ночь.
Мешая Маркса с Авиценной,
спирт с вином, с луной Целиноград,
Я примирился с судьбой неизбежною,
Нет ни охоты, ни силы терпеть
Невыносимую муку кромешную!
Жадно желаю скорей умереть.Вам же — не праздно, друзья благородные,
Жить и в такую могилу сойти,
Чтобы широкие лапти народные
К ней проторили пути…
IМне очень жаль, что я сегодня
У вас обедать не могу.
(Как христианин, я не лгу
На случай праздника господня).
Теперь мне скучная пора:
Я занят письмами большими;
Еще с вчерашнего утра
Сижу задумчиво над ними,
А все не вижу им конца.
Нельзя ж оставить без ответа
Скончавшись, старый инвалид
Оставил странное наследство:
Кем, сколько раз, когда был бит
До дней преклонных с малолетства, —Он всё под цифрами писал
В тетрадку — с толком и раченьем
И после странный свой журнал
Читал с душевным умиленьем.Так я люблю воспоминать
О днях и чувствах пережитых,
Читая пыльную тетрадь
Моих стихов — давно забытых…
Среди наследий прошлых лет
с мелькнувшим их очарованьем
люблю старинный менуэт
с его умильным замираньем.
Ах, в те веселые века
труднее не было науки,
чем ножки взмах, стук каблучка
в лад под размеренные звуки!
Мне мил веселый ритурнель
с его безумной пестротою,
Довольно!.. Хватит!.. Стала ленью грусть.
Гляжу на небо, как со дна колодца.
Я, может быть, потом еще вернусь,
Но то, что я покинул — не вернётся.Та ярость мыслей, блеск их остроты,
Та святость дружб, и нежность, и веселье.
Тот каждый день в плену тупой беды,
Как бы в чаду свинцового похмелья.…Там стыдно жить — пусть Бог меня простит.
Там ложь, как топь, и в топь ведёт дорога.
Но там толкает к откровенью стыд
И стыд приводит к постиженью Бога.Там невозможно вызволить страну
Мы уходим на Запад, туда, где закатное солнце.
Наши судьбы едины с судьбой необятной страны.
Мы вернемся домой... Если только, конечно, вернемся...
Если только вернемся с пока незнакомой войны.
Кто-то, вспомнив о близких, назад обернется невольно.
Кто-то с прошлым расстался, и смотрит с надеждой вперед.
Серый проблеск штыков, как стальные балтийские волны,
И пока еще полный состав батальонов и рот.
Я расхожусь во всем с тобой
И как люблю тебя — не знаю!
Доволен ты своей судьбой,
Свою судьбу я проклинаю.
Ты веришь людям, их словам,
А я поверю лучше зверю,
За то, что, человек я сам, —
Я и в себя давно не верю.
Желтел печально злак полей,
Брега взрывал источник мутный,
И голосистый соловей
Умолкнул в роще бесприютной.
На преждевременный конец
Суровым роком обреченный,
Прощался так младой певец
С дубравой, сердцу драгоценной: «Судьба исполнилась моя,
Прости, убежище драгое!
О прорицанье роковое!
Когда на экране,
в финальных кадрах,
вы видите человека,
уходящего по дороге вдаль,
к черте горизонта, —
в этом хотя и есть
щемящая некая нотка,
и все-таки это, по сути, еще не финал —
не замкнулся круг —
ибо шаг человека упруг,
Осень. Мертвый простор. Углубленные грустные дали.
Завершительный ропот, шуршащих листвою, ветров.
Для чего не со мной ты, о, друг мой, в ночах, в их печали?
Столько звезд в них сияет, в предчувствии зимних снегов.
Я сижу у окна. Чуть дрожат беспокойные ставни.
И в трубе, без конца, без конца, звуки чьей-то мольбы.
На лице у меня поцелуй, — о, вчерашний, недавний.
По лесам и полям протянулась дорога Судьбы.
Милые трагедии Шекспира!
Хроники английских королей!
Звон доспехов, ликованье пира,
мрак, и солнце, и разгул страстей.
Спорят благородство и коварство,
вероломство, мудрость и расчет.
И злодей захватывает царство.
И герой в сражение идет.Эти окровавленные руки,
кубки с ядом, ржавые мечи,
это человеческие муки,
Блажен, кому судьба вложила
В уста высокий дар речей,
Кому она сердца людей
Волшебной силой покорила;
Как Прометей, похитил он
Творящий луч, небесный пламень,
И вкруг себя, как Пигмальон,
Одушевляет хладный камень.
Не многие сей дивный дар
В удел счастливый получают,
(Из Барбье)
Как грустно только зла следить одне деянья,
Все песни напевать на страшный тон стенанья,
Среди сиянья дня на тверди голубой
Отыскивать полет лишь тучи громовой
И на челе младом, в красе его цветущей.
След находить тоски сокрытой и гнетущей.
О, счастлив, тот, кому другой здесь дан удел!
Счастливее сто крат, кто отыскать умел
Одну лишь сторону прекрасную искусства.
В драгоценностях смысла я вижу немного.
Но одна драгоценность нужна мне — дорога.
Да, хоть мало мне нужно, нужна мне зачем-то
Этих серых дорог бесконечная лента,
Этот ветер в лицо, это право скитаться,
Это чувство свободы от всех гравитаций,
Чем нас жизнь ограничила, ставя пределы, -
Чем мы с детства прикованы к месту и к делу.Это мало? Нет, много! Скажу даже: очень.
Ведь в душе, может, каждый подобного хочет, -
Чтобы жить: нынче дома, а завтра — далече,
Из Горация, книга ИИИ, ода ИX.
ГОРАЦИЙ
Доколе милым я еще тебе казался,
И белых плечь твоих, любовию горя,
Никто из юношей рукою не касался,
Я жил блаженнее персидского царя.
ЛИДИЯ
Доколь любовь твоя к другой не обратилась,
Из Горация, книга ИИИ, ода ИX.
ГОРАЦИЙ.
Доколе милым я еще тебе казался,
И белых плечь твоих, любовию горя,
Никто из юношей рукою не касался,
Я жил блаженнее персидскаго царя.
ЛИДИЯ.
Доколь любовь твоя к другой не обратилась,