Засмеёшься ли ты, — мне невесело,
Но печаль моя станет светла,
Словно бурное море завесила
Серебристая лёгкая мгла.
На меня ль поглядишь, — мне нерадостно,
Но печаль моя станет светла,
Словно к сердцу болящему сладостно
Благодать от небес низошла.
Какая усталость!
О, какая тоска!
Господняя жалость
От меня далека.
Бессонная совесть
Всё о прошлом твердит.
Преступная повесть!
Неотвязчивый стыд!
Что делать я стану?
Стану ль жить и тужить,
Я усну и вновь тебя увижу
девочкою в клетчатом пальто.
Не стесняясь, подойду поближе
поблагодарить тебя за то, что когда на целом белом свете
та зима была белым-бела,
той зимой, когда мы были дети,
ты не умирала, а жила, и потом, когда тебя не стало, —
не всегда, но в самом ярком сне —
ты не стала облаком, а стала
сниться мне, ты стала сниться мне.
Когда я стану умирать,
Не запоет ли рядом птичка,
И не проснется ли привычка
В бессильи силы собирать?
Мой вздох последний замедляя,
Не встанет ли передо мной
Иная жизнь, иной весной
Меня от смерти откликая?
Не в первый раз рожденный, я
Смерть отклоню упрямой волей
Ты говорил слова пустые,
А девушка и расцвела,
Вот чешет кудри золотые,
По-праздничному весела.
Теперь ко всем церковным требам
Молиться ходит о твоем.
Ты стал ей солнцем, стал ей небом,
Ты стал ей ласковым дождем.
Глаза темнеют, чуя грозы.
Неровен вздох ее и част.
Ты, лукавый ангел Оли,
Стань серьезней, стань умней!
Пусть Амур девичьей воли,
Кроткий, скромный и неслышный,
Отойдет; а Гименей
Выйдет, радостный и пышный,
С ним дары: цветущий хмель
Да колечко золотое,
Выезд, дом и всё такое,
И в грядущем колыбель.
Сразу стало тихо в доме,
Облетел последний мак,
Замерла я в долгой дреме
И встречаю ранний мрак.
Плотно заперты ворота,
Вечер черен, ветер тих.
Где веселье, где забота,
Где ты, ласковый жених?
Завтра, когда мое тело найдут,
Плач и рыданья поднимутся тут.Станут жалеть о судьбе дарований,
Смерть назовут и случайной и ранней, И, свои прежние речи забыв,
Станут мечтать, как я был бы счастлив.Только одни стебельки иммортели
Тихо шепнут о достигнутой цели.
Давно ли воспевал он прелести свободы?
А вот уж цензором… начальством одобрен,
Стал академиком и сочиняет оды,
А наставительный всё не кидает тон.
Неистово браня несчастную Европу,
Дойдет он до того в развитии своем,
Что станет лобызать он Дубельтову
И гордо миру сам поведает о том.
Одни кричат: «Что форма? Пустяки!
Когда в хрусталь налить навозной жижи —
Не станет ли хрусталь безмерно ниже?»Другие возражают: «Дураки!
И лучшего вина в ночном сосуде
Не станут пить порядочные люди».Им спора не решить… А жаль!
Ведь можно наливать… вино в хрусталь.
Стало зрение сердца
Острее,
Если сердце прошло
Через ад…
Дорогие,
Миритесь быстрее-
Не существенно,
Кто виноват.Я прошу вас,
Давайте не будем
Рвать мосты за собой
Под сердцем травы тяжелеют росинки,
Ребенок идет босиком по тропинке,
Несет землянику в открытой корзинке,
А я на него из окошка смотрю,
Как будто в корзинке несет он зарю.Когда бы ко мне побежала тропинка,
Когда бы в руке закачалась корзинка,
Не стал бы глядеть я на дом под горой,
Не стал бы завидовать доле другой,
Не стал бы совсем возвращаться домой.
Почти не стало усов и бак —
Цирюльник мигом усы изымет,
Тупеют морды <и> у собак,
Которых раньше звали борзыми.Что теперь знатный род, для девчонок — изыск!
Не порода рождает сократов.
Говорят, уничтожили вместо борзых
Супостатов-аристократов.Уже не стало таких старух,
Какие долго хранят и помнят,
Хотя и редко болтают вслух
Про тех, кто жили в проспектах комнат.
Взор мой, мысль и сердце стали обольщенны,
Я люблю тебя, люблю мой свет.
Чувствы все тобою стали восхищенны,
Ничево тебя миляй мне нет.
Как с тобой не вижусь, те часы прелюты,
Ставлю ввек жизнью я пустой.
Чту прямою жизнью те одни минуты,
В кои я видаюся с тобой.
Я знаю, зачем мне
дана глухота —
чтоб стала ничейною
речь изо рта, чтоб стало нечаянным
слово из уст,
как если б пил чай
Иоанн Златоуст, как пламя вдоль просеки,
сбросив тряпье,
посмотрит и спросит:
«Где жало твое?»
Мужики.
Нутка, други, за-одно
Станем барщину работать;
А чтоб время укоротать,
Станем мы тянуть вино.
Нам трудиться не наскучит,
Пока барин добрый жив:
Он нас любит и не мучит;
О, да будет он счастлив!
Я переписывать не стану
Из книги Тютчева и Фета,
Я даже слушать перестану
Того же Тютчева и Фета,
И я придумывать не стану
Себя особого, Рубцова,
За это верить перестану
В того же самого Рубцова,
Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Сон и Дремоту, двух братий, служенью богов обреченных,
С неба низвел Прометей роду людскому служить.
Что было в пору богам, человеку пришлось не по силам:
Стала Дремота их Сном, Смертию стал нам их Сон.
В чужбину по гудящей стали
Лечу, опомнившись едва,
И, веря обещаньям дали,
Твержу вчерашние слова.
Теперь я знаю: где-то в мире,
За далью каменных дорог,
На страшном, на последнем пире
Для нас готовит встречу бог.
И нам недолго любоваться
На эти, здешние пиры:
В лесу осеннем, обезлиственном,
Вдыхая прелый аромат,
Я стану вновь поэтом истинным,
Уйдя от городских громад.
Ногой по мшистой топи хлюпая
И жадно вслушиваясь в тишь,
Предам забвенью вздорно-глупое,
Что, город, ты в себе таишь.
Мне так неудержимо хочется
К сплошь прооз ренным лесам,
И ветра вольный горн,
И речь вечерних волн,
И месяца свеченье,
Как только стали в стих,
Приобрели значенье.
А так — кто ведал их!
И смутный мой рассказ,
И весть о нас двоих,
И верное реченье,
Почему говорится:
«Его не стало»,
если мы ощущаем его
непрестанно,
если любим его,
вспоминаем,
если —
это мир, это мы
для него
исчезли.
Было утром тихо в доме,
Я писала на ладони
Имя мамино.
Не в тетрадке, на листке,
Не на стенке каменной,
Я писала на руке
Имя мамино.
Было утром тихо в доме,
Стал я нервным и мнительным,
Сам себя я не чту.
Недостаток, действительно,
Неприятный в быту.Чувства глуше ли, звонче ли, -
Трудно меру найти.
Это молодость кончилась
И не хочет уйти.Это тяжесть движения,
Хоть покой истомил.
Это в каждом решении —
Напряжение сил.Это страсть защищается,
От созидательных идей,
Упрямо требующих крови,
От разрушительных страстей,
Лежащих тайно в их основе, От звезд, бунтующих нам кровь,
Мысль облучающих незримо, -
Чтоб жажде вытоптать любовь,
Стать от любви неотличимой, От Правд, затмивших правду дней,
От лжи, что станет им итогом,
Одно спасенье — стать умней,
Сознаться в слабости своей
Сему потоку быть стало
С слез любовничьих начало,
Которые чрез их плач смешенный со стоном
Стремляют с камня воду в бель с кипящим звоном.
Вода камень умягчает,
Шум всюду слышим бывает;
Древеса и все цветы в сожалени зрятся,
Одна только Жестокость ничем может смяться.
1.
Рабочий без хлеба — умереть готов.
2.
Без хлеба не будет никаких городов.
3.
А деревне не прожить без этой стали.
4.
Вот что без города деревни б делать стали.
5.
Чтоб цвела сторона и эта и та, надо, чтоб деревни городам помогали,
Знаешь сам, что не стану славить
Нашей встречи горчайший день.
Что тебе на память оставить,
Тень мою? На что тебе тень?
Посвященье сожженной драмы,
От которой и пепла нет,
Или вышедший вдруг из рамы
Новогодний страшный портрет?
Или слышимый еле-еле
Звон березовых угольков,
Только станет смеркаться немножко,
Буду ждать, не дрогнет ли звонок,
Приходи, моя милая крошка,
Приходи посидеть вечерок.Потушу перед зеркалом свечи, —
От камина светло и тепло;
Стану слушать веселые речи,
Чтобы вновь на душе отлегло.Стану слушать те детские грезы,
Для которых — всё блеск впереди;
Каждый раз благодатные слезы
У меня закипают в груди.До зари осторожной рукою
«Будем счастливы во что бы то ни стало…»
Да, мой друг, мне счастье стало в жизнь!
Вот уже смертельная усталость
И глаза, и душу мне смежит.Вот уж, не бунтуя, не противясь,
Слышу я, как сердце бьет отбой,
Я слабею, и слабеет привязь,
Крепко нас вязавшая с тобой.Вот уж ветер вольно веет выше, выше,
Все в цвету, и тихо все вокруг, —
До свиданья, друг мой! Ты не слышишь?
Я с тобой прощаюсь, дальний друг.
Когда на небе вздыбится гроза,
величественно взвинчивая тучи,
к земле послушно припадут леса,
наполовину ниже станут кручи,
игрушечнее — пышные стога,
весь горизонт яснее и знакомей,
и озеро, означив берега,
похоже станет на глубокий омут.
А молнии все ближе, все грозней:
все уязвимей обнаженность мира…
Встав, прошумят и сгибнут города,
Пройдут и в бездну канут поколенья,
Просторы вод иссякнут без следа,
И станут басней вольные растенья,
Заполнив степи, горы, глубь морей,
Весь шар земной, что стал для жизни тесен,
По завоеванной планете всей
Единый город выступит, как плесень.
Есть на свете такой индивидуум,
Что решает судьбу бытия.
Но не стану, amиcе, из виду ум
Выпускать легкомысленно я.
Я родился проклятым безбожником
И хочу, прежде чем умереть,
Стать внимательным дамским сапожником,
Чтоб с вниманьем на ножки глядеть.
Все забыл я, все простил,
Все меня чарует,
И приказчик стал мне мил,
Что доход ворует, И бредущий ревизор
Там через плотину,
И свинья, что о забор
С хрюком чешет спину, Сердце так полно мое,
Так я стал незлобен,
Что и самого Вельо
Я 6 обнять способен!
В сапогах бутылками,
Квасом припомажен,
С новою гармоникой
Стоит под крыльцом.
На крыльце вертлявая,
Фартучек с кружевцом,
Каблучки постукивают,
Румяная лицом.
Ангел мой, барышня,
Что же ты смеешься,