А.А. Смирнову
Когда умрем, темней не станет,
А станет, может быть, светлей.
Ночи стали тоскливее,
Безысходнее — дни.
Ты еще молчаливее
Притаилась в тени.19–20 августа 1902
И это станет для людей
Как времена Веспасиана,
А было это — только рана
И муки облачко над ней.
Друзья, не станем слишком строго
Творенья Глинковы судить.
Стихи он пишет ради Бога,
Его безбожно не хвалить!
Буржуазия и пролетариат
стали врагами друг против друга.
Чтоб выйти победителем из спора,
нужна пролетарская диктатура.
Профсоюзы же пролетарской диктатуры опора.
1.
Стал Ллойд-Джордж торопиться.
2.
Откуда у Ллойд-Джорджа такой пыл?
3.
Сам бы Ллойд-Джордж всю жизнь просидел, —
4.
да его красноармеец поторопил.
Старик Шекспир не сразу стал Шекспиром.
Не сразу он из ряда вышел вон.
Века прошли, пока он целым миром
Был в звание Шекспира возведен.
1.
Рабочие прошли военную школу — стали красные командиры.
2.
Белые сунулись и ободрали мундиры.
3.
Теперь в школу профсоюзов иди ж.
4.
Подготовишься, станешь красным инженером, техником и — победишь.
Любовь! Любовь! Куда ушла ты?
— Оставила свой дом богатый,
Надела воинские латы.
— Я стала Голосом и Гневом,
Я стала Орлеанской Девой.
1.
Крестьянин, смотри, чтоб тебе подвезти всяческой стали,
2.
надо, чтоб углем заводы топиться стали.
3.
Дайте хлеб, чтоб шахтеру не было туго,
4.
и будет сталь, коль будет уголь.
Стало тревожно-прохладно,
Благоуханно в саду.
Гром прогремел… Ну, и ладно,
Значит, гулять не пойду.…С детства знакомое чувство, —
Чем бы бессмертье купить,
Как бы салазки искусства
К летней грозе прицепить?
В горло влез Царап-Царапыч
И сидит, сидит, сидит.
Но могучий Кап-Кап-Капыч
На Царапыча сердит.
Он пошел к нему из чашки,
Как из пушки на войне!.. И Царапу
Стало
Тяжко.
И полегче
Стало мне!
Теперь никто не станет слушать песен.
Предсказанные наступили дни.
Моя последняя, мир больше не чудесен,
Не разрывай мне сердца, не звени.
Еще недавно ласточкой свободной
Свершала ты свой утренний полет,
А ныне станешь нищенкой голодной,
Не достучишься у чужих ворот.
Ты первый, ставший у источника
С улыбкой мертвой и сухой,
Как нас измучил взор пустой,
Твой взор тяжелый — полунощника.
Но годы страшные пройдут,
Ты скоро будешь снова молод,
И сохраним мы тайный холод
Тебе отсчитанных минут.
Не станет ни Европы, ни Америки,
Ни Царскосельских парков, ни Москвы —
Припадок атомической истерики
Все распылит в сияньи синевы.Потом над морем ласково протянется
Прозрачный, всепрощающий дымок…
И Тот, кто мог помочь и не помог,
В предвечном одиночестве останется.
Я с тобой не стану пить вино,
Оттого, что ты мальчишка озорной.
Знаю я — у вас заведено
С кем попало целоваться под луной.
А у нас — тишь да гладь,
Божья благодать.
А у нас — светлых глаз
Нет приказу подымать.
Вас осуждать бы стал с какой же стати я
За то, что мне не повезло?
Уже давно пора забыть понятия:
Добро и зло.Меня вы не спасли. По-своему вы правы.
— Какой-то там поэт…
Ведь до поэзии, до вечной русской славы
Вам дела нет.
Это качается сосна
И убаюкивает слух.
Это последняя весна
Рассеивает первый пух.Я жил и стало грустно мне
Вдруг, неизвестно отчего.
Мне стало страшно в тишине
Биенье сердца моего.
Станет насыпь могилы моей просыхать, —
И забудешь меня ты, родимая мать.
Как заглушит трава всё кладбище вконец,
То заглушит и скорбь твою, старый отец.
А обсохнут глаза у сестры у моей,
Так и вылетит горе из сердца у ней.29 октября 1875
Я остановила у эскимосской юрты
Пегого оленя, — он поглядел умно.
А я достала фрукты
И стала пить вино.
И в тундре — вы понимаете? — стало южно…
В щелчках мороза — дробь кастаньет…
И захохотала я жемчужно,
Наведя на эскимоса свой лорнет.
Выспалось дитя. Развеселилось.
Ляльки-погремушки стало брать.
Рассмеялось и разговорилось.
Вот ему какая благодать! А когда деревья черной ратью
Стали тихо отходить во тьму,
Испугалось. Страшно быть дитятью!
Поскорей бы возрастать ему!
(Арутюн Туманьян)
Ах, если алым стал бы я,
Твоим кораллом стал бы я,
Тебя лобзал бы день и ночь
И снегом талым стал бы я!
Я стал бы алым
Кораллом, лалом,
И снегом талым стал бы я…
Ах, если шалью стал бы я,
Твоей вуалью стал бы я,
Тебя лобзал бы каждый день,
Иль бус эмалью стал бы я!
Я стал бы шалью,
Твоей вуалью,
И бус эмалью стал бы я.
Ах, если таром стал бы я,
Звучать не даром стал бы я.
Я разглашал бы гимн тебе,
И милой яром стал бы я!
Я стал бы таром,
Звуча не даром,
Ах, милой яром стал бы я!
Когда б я Богом стал, земля Эдемом стала б,
И из лучистых глаз, сияя, как кристалл,
Лишь слезы счастия бежали б, чужды жалоб,
Когда б я Богом стал.Когда б я Богом стал, среди душистой рощи
Корой бы нежный плод, созрев, не зарастал,
И самый труд бы стал веселым чувством мощи,
Когда б я Богом стал.Когда б я Богом стал, вокруг тебя играя,
Всегда иных небес лазурный сон витал,
Но ты осталась бы все та же в высях рая,
Когда б я Богом стал.Ночь на 28 декабря 1900
Стал холоден мой тёплый старый дом.
Как батарея, доброта остыла.
И губы произносят лишь с трудом
Привычное, простое слово “милый”.Но невозможно жить без теплоты,
И я не очень чётко понимаю,
Как этот холод переносишь ты —
Неужто веришь возвращенью мая?
В легкой лодке на шумной реке
Пела девушка в пестром платке.Перегнувшись за борт от тоски,
Разрывала письмо на клочки.А потом, словно с лодки весло,
Соскользнула на темное дно.Стало тихо и стало светло,
Будто в рай распахнулось окно.
Ах, если алым стал бы я,
Твоим кораллом стал бы я,
Тебя лобзал бы день и ночь
И снегом талым стал бы я!
Я стал бы алым
Кораллом, лалом,
И снегом талым стал бы я…
Ах, если шалью стал бы я,
Твоей вуалью стал бы я,
Тебя лобзал бы каждый день,
Иль бус эмалью стал бы я1
Я стал бы шалью,
Твоей вуалью,
И бус эмалью стал бы я.
Ах, если таром стал бы я,
Звучать не даром стал бы я.
Я разглашал бы гимн тебе,
И милой яром стал бы я!
Я стал бы таром,
Звуча не даром,
Ах, милой яром стал бы я!
Смотрю ли я на водяные стали,
Безмолвный сфинкс на запустелом мысе,
Туда, туда — в оранжевые выси!
Туда, туда — в лазоревые дали!
Опять душа полна стрелистой рыси…
Мне хоры грез, и жизнь, и воздух дали
Всегда вдыхать лазоревые дали,
Всегда впивать оранжевые выси.
Вы стали светлым символом России,
Ее добра, надежды и весны.
Не потому ль Вы так всегда красивы,
Что в жизни и в ролях себе верны.
Как ни были бы наши будни зыбки,
Искусству суждено свое вершить.
Без Вашей боттичеллевской улыбки
Нам было бы трудней и горше жить.
Перевод Якова Козловского
Говорят, что посмертно
Тела наши станут землею.
Я поверить готов
В немудреную эту молву.
Пусть я стану частицей Земли,
отвоеванной с бою,
Той земли, на которой
Сейчас я всем сердцем живу.
Мы в круге млечного пути,
Земные замерли мечты.
Мы можем в высь перенести
Свои надежды — я и ты.
Еще прозрачней станешь ты,
Еще бессмертней стану я.
Залог кружащейся мечты —
Душа последняя моя.Осень 1904
Начало жизни было — звук.
Спираль во мгле гудела, пела,
Торжественный сужая круг,
Пока ядро не затвердело.И стала сердцевиной твердь,
Цветущей, грубой плотью звука.
И стала музыка порукой
Того, что мы вернемся в смерть.
Родные берега,
родные берега,
родные берега —
где жили, вы стали навсегда,
родные берега —
чужими.Чужие берега —
чужие берега,
чужие берега,
отныневы стали навсегда,
чужие берега, —
родными.
Меринос собакой стал, —
Он нахальствует не к роже,
Он сейчас народ прохожий
Затолкал и забодал.
Сторож, что ж ты оплошал?
Подойди к барану прямо,
Подцепи его на крюк
И прижги ему курдюк
Раскаленной эпиграммой!
Пусть сырою стала душа моя
Пусть земным языком в теле бродит.
Ветер убил и смял
Розы в моем огороде
Но еще встал на заре
Но еще вдыхаю запах солнца
Вчерашнее солнце в большой дыре
Кончилось.
Если бы спросили вас о том,
Хотите ли вы стать скотом —
Что бы вы ответили,
Что бы вы ответили, ну-ка, скажите?
Если б попросили вас потом
И в самом деле стать скотом —
Что бы вы ответили,
Что бы вы ответили, ну-ка, скажите?