В стекло уткнувши черный нос,
все ждет и ждет кого-то пес.
Я руку в шерсть его кладу,
и тоже я кого-то жду.
Ты помнишь, пес, пора была,
когда здесь женщина жила.
Но кто же мне была она —
У нас собака и петух
читать любили книги вслух.
Они тайком входили в дом,
снимали с полки толстый том.
Теперь уж нечего скрывать,
да я и не скрываю,
хотелось очень мне узнать,
про что они читают.
Читали книжки про принцесс
и про технический прогресс,
Красные собаки желтой ненависти
Грызутся с белыми собаками розовой любви,
А беззаботные гуси людского равнодушия
Смотрят на это и глупо гогочут: «га-га».
Моя ультрамариновая фея с морковными кудрями!
Разве ты не поняла еще
Своим лазурно-кристальным сердцем,
Отчего грызутся в моей душе
Красные собаки желтой ненависти
С белыми собаками розовой любви?
Мы вчера играли в стадо,
И рычать нам было надо.
Мы рычали и мычали,
По-собачьи лаяли,
Не слыхали замечаний
Анны Николаевны.
А она сказала строго:
— Что за шум такой у вас?
Я детей видала много —
В лесочке над речкой
Построена дачка.
На дачке живёт
Небольшая собачка.
Собачка довольна
И лесом, и дачей,
Но есть огорчения
В жизни собачей.
Во-первых,
Собачку слегка обижает,
Собаки безнадежности, собаки злых ветров
Кусают эхо черное осенних вечеров.
Тень ощупью взбирается безмерной пустотой
К луне, лучем буравящей зеркальный водопой.
Далеких светов точками запаян хоровод.
В равнины беспредельные, в безбрежности болот
Раскиданы, разбросаны собачьи голоса,
И к ночи пробираются в огромные леса.
Когда подходит неприятель,
Так тот отечества предатель,
Кто ставит это за ничто,
И другом такову не должен быть никто.
Собаки в стаде собрались
И жестоко дрались.
Волк видит эту брань
И взяти хочет дань,
Его тут сердце радо.
Собакам недосуг, так он напал на стадо.
Я со псом разговаривал ночью,
Объясняясь, — наедине, —
Жизнь моя удается не очень,
Удается она не вполне.
Ну, а все же, а все же, а все же, —
Я спросил у случайного пса, —
Я не лучше, но я и не плоше,
Как и ты — среди псов — не краса.
Не угнаться и драматургу
За тем, что выдумает жизнь сама.
Бродила собака по Петербургу
И сошла собака с ума.Долго выла в своем подвале,
Ей противно, что пол нечист.
Прежних невинных нету в зале,
Завсегдатаем стал чекист.Ей бы тёплых помоев корыто, —
Чекистских красных она не ест.
И обезумев, стала открыто
Она стремиться из этих мест.Беженства всем известна картина,
Дайте собакам мяса —
Может, они подерутся.
Дайте похмельным кваса —
Авось они перебьются.
Чтоб не жиреть воронам —
Ставьте побольше пугал.
А чтоб любить влюбленным
Дайте укромный угол.
Лают бешено собаки
В затухающую даль,
Я пришел к вам в черном фраке,
Элегантный, как рояль.
Было холодно и мокро,
Жались тени по углам,
Проливали слезы стекла,
Как герои мелодрам.
Вы сидели на диване,
Походили на портрет.
Не верблюда, не корову,
Не бизона, не коня,
Я прошу вас,
Чтоб щеночка
Вы купили для меня.
Пёсик —
Хвост, четыре лапки—
Много места не займёт.
Он не слон и не горилла,
Ах,
Плохо бездомным,
Плохо голодным,
Таким беззащитным,
Таким беспородным!..
Никто нас не любит,
Никто не ласкает…
Никто на порог
Нас к себе не пускает!
Нет, я не волк и не лиса.
Вы приезжайте к нам в леса,
И там увидите вы пса —
Воинственного динго.
Пусть вам расскажет кенгуру,
Как в австралийскую жару
Гнал по лесам его сестру
Поджарый, тощий динго.
На салазочках Володя
Быстро под гору летел.
На охотника Володя
Полным ходом налетел.
Вот охотник
И Володя
На салазочках сидят,
Быстро под гору летят.
Мечтай, мечтай. Все уже и тусклей
Ты смотришь золотистыми глазами
На вьюжный двор, на снег, прилипший к раме,
На метлы гулких, дымных тополей.
Вздыхая, ты свернулась потеплей
У ног моих — и думаешь… Мы сами
Томим себя — тоской иных полей,
Иных пустынь… за пермскими горами.
— Я не зря себя хвалю,
Всем и всюду говорю,
Что любое предложенье
Прямо сразу повторю.
— «Ехал Ваня на коне,
Вел собачку на ремне,
А старушка в это время
Мыла кактус на окне».
Кто это ходит по улице в саке
Плюшевом желтом, беседуя с прачкой
О происшедшей на ярмарке драке?
— Знатная дама, дама с собачкой.
Кто это сплетничает так умело
В местной аптеке, охваченной спячкой,
О поэтессе, смеющейся смело?
— Знатная дама, дама с собачкой.
Шли два приятеля вечернею порой
И дельный разговор вели между собой,
Как вдруг из подворотни
Дворняжка тявкнула на них;
За ней другая, там еще две-три, и вмиг
Со всех дворов Собак сбежалося с полсотни.
Один было уже Прохожий камень взял:
«И, полно, братец!» тут другой ему сказал:
«Собак ты не уймешь от лаю,
Лишь пуще всю раздразнишь стаю;
У одного крестьянина служа,
Собака с Лошадью считаться как-то стали.
«Вот», говорит Барбос: «большая госпожа!
По-мне хоть бы тебя совсем с двора согнали.
Велика вещь возить или пахать!
Об удальстве твоем другого не слыхать;
И можно ли тебе равняться в чем со мною?
Ни днем, ни ночью я не ведаю покою:
Днем стадо под моим надзором на лугу;
А ночью дом я стерегу».—
Зачем читаешь ты страницы
Унылых, плачущих газет?
Там утки и иные птицы
В тебя вселяют ужас.— Нет,
Внемли мой дружеский совет:
Возьми ты объявлений пачку,
Читай, — в них жизнь, в них яркий свет;
«Куплю японскую собачку!»
О дама нежная! Столицы
Тебя взлелеяли! Корнет
Ox, как храбрится
Немецкий фон,
Как горячится
Наш херр-барон,
Ну, вот и драка,
Вот лавров воз!
Хватай, собака,
Голодный пес.
Кипят и рдеют
Древняя таежная деревня,
На воротах кружево резьбы.
Возле школы хороводят кедры,
Распушив белесые чубы.
Снегири — летающие маки —
Полыхают, инеем пыля.
На снегу пушистые собаки
Спят, во сне бровями шевеля.
К трубам дым безветрием приколот…
Тишина…
Явились в мир уже давно, — в начале
Наивных и мечтательных времен,
Венчанный змей, собака, скорпион,
Три символа в Персидском ритуале.
Венчанный змей — коварство и обман,
И скорпион источник разрушенья,
Их создал грозный царь уничтоженья,
Властитель зла и ночи, Ариман,
Но против духов тьмы стоит собака.
Ее Ормузд послал к своим сынам, —
Нас двое в комнате: собака моя и я. На дворе воет страшная, неистовая буря.
Собака сидит передо мною — и смотрит мне прямо в глаза.
И я тоже гляжу ей в глаза.
Она словно хочет сказать мне что-то. Она немая, она без слов, она сама себя не понимает — но я ее понимаю.
Я понимаю, что в это мгновенье и в ней и во мне живет одно и то же чувство, что между нами нет никакой разницы. Мы тожественны; в каждом из нас горит и светится тот же трепетный огонек.
Смерть налетит, махнет на него своим холодным широким крылом…
И конец!
Кто потом разберет, какой именно в каждом из нас горел огонек?
Нет! это не животное и не человек меняются взглядами…
Это две пары одинаковых глаз устремлены друг на друга.
Три добрых батрака на пашне у вельможи
Сбирали хлеб в сарай.
Собака лаяла и лезла вон из кожи,
Чтоб слышен был кругом ее докучный лай.
Вот дождались они прихода господина,
И труд работников был щедро награжден.
Собака лаяла, усевшись близ овина, —
Но ничего собаке не дал он.
И говорит она: «увы, как люди глупы,
Не стоит для людей трудиться никогда, —
Не было собак — и вдруг залаяли.
Поздно ночью — что за чудеса! —
Кто-то едет в поле за сараями.
Раздаются чьи-то голоса… Не было гостей — и вот нагрянули.
Не было вестей — так получай!
И опять под ивами багряными
Расходился праздник невзначай.Ты прости нас, полюшко усталое,
Ты прости, как братьев и сестер:
Может, мы за все свое бывалое
Разожгли последний наш костер.Может быть, последний раз нагрянули,
О, как это близко и знаемо!
…Толпа тротуаром плывет,
А пес, потерявший хозяина,
Во мне его ищет…
Во мне его ищет… И вот
Он тычется мордой в прохожих…
Обнюхает боты, пальто,
Посмотрит — как будто похожий,
А в душу заглянет — не то!
На свете множество собак
И на цепи и просто так:
Собак служебных — пограничных,
Дворовых «шариков» обычных,
И молодых пугливых шавок,
Что тявкать любят из-под лавок,
И тех изнеженных болонок,
Чей нос курнос, а голос тонок,
И ни на что уже не годных —
Бродячих псов, всегда голодных.
Старой обычай и давная мода,
Были б ворота всегда на крепи.
В доме, всегда, у приказнова рода,
Пес, на часах, у ворот на цепи.
Дворник забывшись не запер калитки;
Следственно можно втереться во двор.
В вымыслах мудрыя остры и прытки:
Входит мудрец тут, а именно вор.
Ластится, ластится льстец, ко собаке,
Бросил ей жирнова мяса кусок:
Мужчине — на кой-ему черт порошки,
Пилюли, микстуры, облатки.
От горя нас спальные лечат мешки,
Походные наши палатки.
С порога дорога идет на восток,
На север уходит другая,
Собачья упряжка, последний свисток —
Но где ж ты, моя дорогая?
От доброго слова собака моя
Срывается с места, кружится юлою.
Визжит, колбасится: довольна! а я…
Я, кажется, скоро… собакой завою.
Кто знает жестокий и тихий твой нрав?
Не тронув тебя ни стихами, ни плачем —
Как пудель, уставясь и морду задрав, —
Не трону ль тебя я страданьем собачьим?
Мы — волки,
И нас
По сравненью с собаками
Мало.
Под грохот двустволки
Год от году нас
Убывало.
Мы, как на расстреле,
На землю ложились без стона.
Мы едем, едем, едем
В далекие края,
Хорошие соседи,
Счастливые друзья.
Нам весело живется,
Мы песенку поем,
И в песенке поется
О том, как мы живем.
Красота! Красота!
— Гав, гав! Скверная кошка!
Извела мои нервы собачьи совсем...
Эй, ты слезай скорее с окошка,
Гав, гав! Я тебя сем!
Клочки полетят от кошачьей шубы!
Твой рыжий хвост разгрызу пополам!!
Узнаешь ты, ведьма, собачьи зубы!
Гав, гав! Я тебе дам!
— Фыр, фыр! Попрыгай-ка, Шавка!