На той реке, слывет котора Нил,
Пила собака, пил
И крокодил:
А пив собаке говорил,
Сердечушко мое, подвинься к крокодилу.
Она ответствует ему:
Сердечушко мое, противно то уму,
Чтоб я охотою пошла в могилу.
Под камнем сим лежит пречудная собака,
Она могла узнать без всякаго признака,
Кто ночью шол на двор, идет ли воровать,
Или к хозяину рога ему ковать,
Брехала на воров, гостям не досаждала,
И так хозяину, хозяйке, угождала.
Собака Кошку съела,
Собаку съел Медведь,
Медведя — зевом — Лев принудил умереть,
Сразити Льва рука Охотничья умела,
Охотника ужалила Змея,
Змею загрызла Кошка.
Сия
Вкруг около дорожка,
А мысль моя,
И видно нам неоднократно,
Что всё на свете коловратно.
Когда подходит неприятель,
Так тот отечества предатель,
Кто ставит это за ничто,
И другом такову не должен быть никто.
Собаки в стаде собрались
И жестоко дрались.
Волк видит эту брань
И взяти хочет дань,
Его тут сердце радо.
Собакам недосуг, так он напал на стадо.
Волк лих,
Ворвался он к овцам и там коробит их.
Собаки, это видя
И волка ненавидя,
Домашню брань оставили тотчас
И устремили глаз
Ко стаду на проказ,
Друзьям не изменили
И волка полонили,
А за его к овцам приязнь
Достойную ему собаки дали казнь.
А россы в прежни дни татар позабывали,
Когда между собой в расстройке пребывали,
И во отечестве друг с другом воевали,
Против себя самих храня воинский жар,
И были оттого под игом у татар.
Старой обычай и давная мода,
Были б ворота всегда на крепи.
В доме, всегда, у приказнова рода,
Пес, на часах, у ворот на цепи.
Дворник забывшись не запер калитки;
Следственно можно втереться во двор.
В вымыслах мудрыя остры и прытки:
Входит мудрец тут, а именно вор.
Ластится, ластится льстец, ко собаке,
Бросил ей жирнова мяса кусок:
Пес разсердясь закричал будто в драке:
Рвешся напрасно нахал, а не в прок:
Вор подкупити меня предпримаеш,
Хочеш прибраться ты к нашим крохам
Верна подарками пса не сломаешъ;
Я не повинна приказным грехам.
Знаю сево я приветства причину;
В завтре пожалуй, да в день, а не в ночь,
Мясо снеси к моему господину;
Он до подарков поболе охоч.
Когда-то две козы вот так то жизнь теряли,
Собаки вместо парк их время пряли;
Всей силой козы в лес от них текутъ;
Однако за собой и псов они влекутъ;
Но быстростию ног злодеев уверяли,
Что скроются в лесу,
А им один желвак оставят на носу:
Такия мысли псам две козочки вперяли.
В лес узкой был проходъ;
Не. можно вдруг волочь в ворота двух подвод.
На почте добежав до самых тех ворот,
Осталися они спасения в надежде;
Однако завели две дуры разговор:
Вступили в спор,
Которой дуре прежде,
Ийти на Панов двор:
Не к стати те затеи:
Я внука Амалтеи:
А я от той козы, котору Галатеи,
В Дар дал Циклоп,
Преславный Полифем единоглазный лоп.
О знатном роде враки,
И парки и собаки,
Не много чтут:
Застали их собаки тут,
И родословие козам истолковали:
А именно: псы коз до крошечки сжяевали.
Послушай басенки, Мотонис, ты моей:
Смотри в подобии на истину ты в ней
И отвращение имей
От тех людей,
Которые ругаются собою,
Чему смеюся я с Козицким и с тобою.
В дремучий вшодши лес,
В чужих краях был Пес
И, сограждан своих поставив за невежей,
Жил в волчьей он стране и во стране медвежей,
Не лаял больше Пес; медведем он ревел
И волчьи песни пел.
Пришед оттоль ко псам обратно,
Отеческий язык некстати украшал:
Медвежий рев и вой он волчий в лай мешал
И почал говорить собакам непонятно.
Собаки говорили:
«Не надобно твоих нам новеньких музык;
Ты портишь ими наш язык»,
И стали грызть его и уморили,
А я надгробие читал у Пса сего:
«Вовек отеческим языком не гнушайся,
И не вводи в него
Чужого ничего,
Но собственной своей красою украшайся».
Приятняй города гораздо летом лес.
В прекрасны Майски дни был там нежирный пес:
А я не знаю прямо,
Прогуливался ль тамо,
Иль пищи он искалъ;
Хотя в лесу и густо;
Захочется ль гулять когда в желудке пусто?
Насилу ноги пес от голоду таскалъ;
Конечно пищею он там себе ласкал:
Не много надобно на ето толку;
Однако дождался пес новых бед,
Достался на обед
Он сам, голодну волку:
Пришел собаке той из света вон отъезд.
Хоть пес не жирен,
Однако волк и кости ест.
Собака знает то, что волк не смирен,
И что изрядной он солдат,
И что хоть он без лат,
Когда надует губу,
Не скоро прокусить ево удобно шубу.
Пса волк приветствует: здорово сват:
Не хочеш ли ты, брат,
Барахтаться со мной, и сил моих отведать?
Поймал собаку волк, и хочет пообедать.
Собака говорит: пусти меня домой,
И называется она ему кумой,
Любезной куманек, пусти сударик мой,
Пусти меня домой:
Изволь послушать,
Пусти меня и дай еще ты мне покушать!
В дому у нас великой будет пир,
Сберстся к нам весь мир:
Так я остатками стола поразжирею,
И куманьку на кушанье созрею.
Приди ты после к нам,
А я живу вот там.
Пес правду говорит, волк ето видит сам.
Поехала домой кума, оставив куму
Надежду и веселу думу.
По времени там он стучался у воротъ;
Но дело то пошло совсем на оборотъ;
Воротник был в три пуда
Песъ;
Тяжел тот волку весъ;
Боялся волк мой худа,
И утекал оттоль, большою рысью, в лес.
Волчонка взял пастух и выростил сво,
У стада своево.
Волчок овцам добра желает,
И на волков по песью лаетъ;
Тому причина та, что стал он верный рабъ;
Причина верности, волчок гораздо слаб:
А ясно объявить не в скользь, но точным толком.
Волченок наш волчокъ; еще не стал он волком.
Теперь он брат овец:
Как выростет со всем, так будет им отецъ;
Однако в деле колком,
Не прямо ведом мне предбудущий их рокъ;
Так трудно прорекать: да я ж и не пророк,
Но молвлю на угад: волк, чаю, будет волком:
А подлинно сказать конечно не могу:
А ежели скажу; так можст быть солгу.
Волк вырос, спит пастух когда-то крепко ночью,
А волк собрався с мочью,
Уж делает не так:
Сперьва зарезал он, товарищей собак,
И принялся за стадо,
Скот режа как Троян под Троей Ахиллес:
По том наш волк пастушье чадо,
Под лаврами пустился в лес,
И там победоносно скачет.
Пастух проснувься плачет.
Поплачь дурак,
А в предки из волков не делай ты собакъ!
О Альцидалия! Ты очень хороша:
Вещал сие Климандр — молчи моя душа!
И ты в моих глазах, пастух, пригожь и статен.
А лутче и всево, что ты очам приятен.
Но сколь прекрасна ты, толико ты строга:
Свидетели мне в том и рощи и луга,
И горы и долы и быстрых вод потоки;
Твои поступки все безмерно мне жестоки:
Как роза ты, краса подобна ей твоя:
Воспомни, некогда тебе коснулся я,
Гораздо отдалась от паственнаго дола,
Как роза ты меня тогда и уколола.
А ты напредки так со мною не шути,
И нежныя любви умеренно хоти:
Твои намеднишни со мной Клитандр издевки,
Гораздо дерзостны для непорочной девки.
Так ради ж ты чево толико мне мила:
Иль ты мя жалила как лютая пчела,
К воспламенению моей бесплодно крови;
Когда единый боль имею от любови?
Имею боль и я, да нечем пособить.
На что ж прекрасная друг друга намь любить?
Чтобь быть довольными невиннымь обхожденьем.
На улий зрение не чтится услажденьем:
На улий глядя я терплю я только боль,
А патаки не есть не ведомо доколь:
Чем буду больше я на патаку взирати,
И сладости сотов глазами разбирати;
Тем буду более грудь жалом устрашать:
И в страхе патаки мне видно не вкушать.
Ломают вить соты, как патака поспееть:
Тогда снимают плод, когда сей плод созреет:
Садовник не сорвет незрелаго плода;
А мне шестьнатцать летъ; так я еше млада.
Так я до времени оставлю дарагую:
Оставлю я тебя и полюблю другую.
Нет, нет, меня любя, меня не погуби:
Оставь ты ету мысль, меня одну люби!
Я больше от тебя любови не желаю,
Когда отчаннно тобою я пылаю;
Я жити не могу в нещастной жизни сей,
И не хочу терпеть суровости твоей.
Коль я тебе пастух суровою кажуся — — —
Теперь еще светло я светлости стыжуся.
День целый вить не год, так можно подождать
Коль можешь крепкую надежду ты мне дать,
Прийти ли мне к тебе. Мои собаки лихи.
Их очень громок лай, мои собаки тихи:
Как солнце спустится и снидет за леса,
И не взойдет еще луна на небеса;
Так я — — куда? — — за чемъ? — — за чемь.? — — о крайня дерзость! — —
Прийду к тебе, прийду — — начто? — — на стыд и мерзость.
Любовныя дела старухи так зовут,
Которы без любви неволею живутъ;
Засохше дерево уже не зеленееть,
А роза никогда младая не бледнеет.
Расходятся они и темной ночи ждут:
Она ждет радостныхь и страшных ей минут,
А он исполненный пастушки красотою,
Венца желанью ждет и щастья с темнотою.