От любви моей до любви твоей
Было столько верст, было столько дней.
Вьюга смешала землю с небом,
Серое небо с белым снегом.
Шел я сквозь вьюгу, шел сквозь небо,
Чтобы тебя отыскать на земле.
Как ты посмела не поверить,
Как ты посмела не ответить,
Не догадаться, не заметить,
Светло, свежо и тихо. Первый снег.
Вот он пестрит помолодевший воздух,
Вот он густой вуалью прикрывает
Мое похолодевшее окно.
И медленно снимаются с земли,
И за окном плывут, не проплывая,
Привычные дома, привычный купол.
Быть может, город в небо улетит,
И станет видно далеко – далеко:
До Крыма, до Урала, до Карпат...
Я однажды вернулся туда,
В тихий город, — сквозь дни и года.
Показался мне город пустым.
Здесь когда-то я был молодым.
Здесь любовь моя прежде жила,
Помню я третий дом от угла.
Помню я третий дом от угла.
Я нашел этот дом, я в окно постучал,
Я назвал её имя, почти прокричал!
Час одиночества укромный,
Снегов молчанье за окном,
Тепло… Цветы… Свет лампы томный —
И письма старые кругом.Бегут мгновения немые…
Дыханье слышу тишины…
И милы мне листы живые
Живой и нежной старины.Истлело всё, что было тленьем,
Осталась радость чистоты.
И я с глубоким умиленьем
Читаю бледные листы.«Любовью, смерти неподвластной,
Две-три звезды. Морозец зимней ночки.
Еще на окнах блестки и узоры,
То крестики, то елки, то цепочки —
Седой зимы холодные уборы.Как хорошо! Как грусть моя свежа,
Как много сил! Я думал — все пропало…
Душа блестит, дрожа и ворожа,
И сердце жить еще не начинало.Я жил, но жизнь еще не та была;
Я рассуждал, желал и делал что-то;
Простых чудес моя душа ждала. —
Что для нее житейская забота? ***Месяц неуклюжий, месяц красноликий —
От стужи воздух весь застыл,
Хрустенье снега — под ногами,
Мороз дыханье захватил,
Иду — поспешными шагами.
Молчит торжественно простор,
И — словно сам себя хоронит —
При лунном свете старый бор
К земле устало ветви клонит.
Снег неверный, листопад,
Светлой Осени закат,
Пьяный Свадебник, оброк,
Закругляющийся срок.
Кто дожил до Октября,
Поработал он не зря,
В Октябре, как в Марте, в нас
Живо сердце, ум погас.
Помню — как вижу, зрачки затемню
веками, вижу: о, как загорело
все, что растет, и, как песнь, затяну
имя земли и любви: Сакартвело.Чуждое чудо, грузинская речь,
Тереком буйствуй в теснине гортани,
ах, я не выговорю — без предтеч
крови, воспитанной теми горами.Вас ли, о, вас ли, Шота и Важа,
в предки не взять и родство опровергнуть?
Ваше — во мне, если в почву вошла
косточка, — выйдет она на поверхность.Слепы уста мои, где поводырь,
Все года, и века, и эпохи подряд
Всё стремится к теплу от морозов и вьюг.
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено только на юг? Слава им не нужна и величие,
Вот под крыльями кончится лёд —
И найдут они счастие птичее
Как награду за дерзкий полёт! Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянья пока наблюдать не пришлось,
Это редко бывает — сиянья в цене! Тишина… Только чайки — как молнии,
Пришла и говорю: как нынешнему снегу
легко лететь с небес в угоду февралю,
так мне в угоду вам легко взойти на сцену.
Не верьте мне, когда я это говорю.О, мне не привыкать, мне не впервой, не внове
взять в кожу, как ожог, вниманье ваших глаз.
Мой голос, словно снег, вам упадает в ноги,
и он умрет, как снег, и обратится в грязь.Неможется! Нет сил! Я отвергаю участь
явиться на помост с больничной простыни.
Какой мороз во лбу! Какой в лопатках ужас!
О, кто-нибудь, приди и время растяни! По грани роковой, по острию каната-
Лиловые тени легли по последнему снегу,
Журча, по наклонам сбежали ручьями сугробы,
Развеял по воздуху вечер истому и негу,
Апрель над зимой торжествует без гнева и злобы.
Апрель! Но вокруг все объято предчувствием мая,
И ночь обещает быть ясной, и теплой, и звездной…
Ах, тысячи юношей, нежно подругу сжимая,
Свой взор наклоняют теперь над обманчивой бездной.
Весна их пьянит, как пьянила и в глубях столетий,
В жестокие темные годы пещерного века,
Машенька, связистка, умирала
На руках беспомощных моих.
А в окопе пахло снегом талым,
И налет артиллерийский стих.
Из санроты не было повозки,
Чью-то мать наш фельдшер величал.
…О, погон измятые полоски
На худых девчоночьих плечах!
И лицо — родное, восковое,
С пулей в сердце
я живу на свете.
Мне еще нескоро умереть.
Снег идет.
Светло.
Играют дети.
Можно плакать,
можно песни петь.Только петь и плакать я не буду.
В городе живем мы, не в лесу.
Ничего, как есть, не позабуду.
Посв. К.Ф. и И.Д. Болела роща от порубок,
Душа — от раненой мечты.
Мы шли по лесу: я да ты,
И твой дубленый полушубок
Трепали дружески кусты —
От поздней осени седые,
От вешних почек далеки,
Весною — принцы молодые,
Порой осенней — голяки.
Уже зазвездились ночные
Буря воет, буря злится,
. . . . . . . . . .
Из-за туч луна, как птица,
Проскользнуть крылом стремится,
Освещая рыхлый снег.
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
Страшно хочется подраться
С пьяным тополем в саду.
. . . . . . . . . .
Я тебе и верю и не верю,
Ты сама мне верить помоги.
За тяжелой кожаною дверью
Пропадают легкие шаги.Ты снимаешь варежки и боты,
Над тобою сонный абажур.
Я иду в поземку за ворота,
В улицы пустые выхожу.Ветер вслед последнему трамваю
Свищет, рельсы снегом пороша,
Ты садишься, ноты открываешь,
В маленькие руки подышав.Проведешь по клавишам рукою,
Мы!
Коллектив!
Человечество!
Масса!
Довольно маяться.
Маем размайся!
В улицы!
К ноге нога!
Всякий лед
под нами
Ветер. Мороз. Снеговая тоска.
Месяц смерзается в лед,
Волки выходят добычу искать,
Лес исходив напролет.
Север, в ночи обезлюдев, погас.
Сон на сугробах застыл.
Светится волчий дозорливый глаз
В синюю зимнюю стынь.
Луны холодные рога
Струят мерцанье голубое
На неподвижные снега;
Деревья-призраки — в покое;
Не вздрогнет подо льдом вода.
Зачем, зачем нас в мире двое!
«Увы, Мария, навсегда
Погасли зори золотые,
Любовь скатилась, как звезда.
Скажи, зачем, как в дни былые,
Покинул во тьме постель
и в темной прихожей встал.
Рассвет озарил гостей,
которых, признаться, ждал.
Часто видел вдали.
Чаще в местах пустых.
Теперь вот они пришли,
взяв с собой понятых.
Тихо. В двух зеркалах
Все тот же сон, живой и давний,
Стоит и не отходит прочь:
Окно закрыто плотной ставней,
За ставней — стынущая ночь.
Трещат углы, тепла лежанка,
Вдали пролает сонный пес…
Я встал сегодня спозаранку
И мирно мирный день пронес.
Беззлобный день так свято долог!
Все — кроткий блеск, и снег, и ширь!
О победе не раз звенела труба.
Много крови было пролито.
Но не растоплен Вечный Полюс,
И страна моя по-прежнему раба.
Шумит уже новый хозяин.
Как звать его, она не знает толком,
Но, покорная, тихо лобзает
Хозяйскую руку, тяжелую.
Где-то грозы прошумели.
Но тот же снег на русских полях,
Я попросил подать вина и пил.
Был холоден не в меру мой напиток.
В пустынном зале я делил мой пир
со сквозняком и запахом опилок.Несмелый локоть горестной зимы
из тьмы, снаружи лег на подоконник.
Из сумрачных берлог, из мглы земли,
наверно, многих, но не знаю, скольких, рев паровозов вышел и звучал.
Не ведаю, что делалось со мною,
но мне казалось — плач их означал
то, что моею было тишиною.Входили люди, супа, папирос
Рвусь из сил — и из всех сухожилий,
Но сегодня — опять как вчера:
Обложили меня, обложили —
Гонят весело на номера!
Из-за елей хлопочут двустволки —
Там охотники прячутся в тень, —
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.
В светлом инее берёзы.
Злы в Сибири холода!
Речка скрылась от мороза
Под тяжёлый панцирь льда.
Кедры в белых рукавицах
Молчаливо-высоки…
Жадно нюхает лисица
Деревенские дымки…
Мы двое суток лежали в снегу.
Никто не сказал: «Замерз, не могу».
Видели мы – и вскипала кровь —
Немцы сидели у жарких костров.
Но, побеждая, надо уметь
Ждать, негодуя, ждать и терпеть.
По черным деревьям всходил рассвет,
По черным деревьям спускалась мгла…
Но тихо лежи, раз приказа нет,
Так вышло.
Луна непонятною краской
обочины выкрасила…
Нас выжгло!
Нас -
будто из поезда полночью -
выбросило.
По пояс -
холодного снега в кювете.
В сугробах — полмира!..
В это утро шёл снег.
Этой осенью шёл он однажды,
Но — растаял… Теперь
Электрички несутся в снегу.
Этой ночью был сон,
Сон, по-моему, вещий и важный.
Мы уходим гулять,
Этот сон вспомнить я не могу.А кто-то кружит, кружит над нами
И требует посадки,
Но ему-то помогут,
А воистину ли там,
Где обрублен лед водой,
А воистину ли там
Праздник жизни золотой?
Не приснилось ли мечте,
Что когда-то был я там?
Не приснилось ли мечте,
Рай и Ева и Адам?
Виктории Швейцер
Снег идёт — идёт уж который день.
Так метёт, хоть чёрный пиджак надень.
Городок замело. Не видать полей.
Так бело, что не может быть белей.
Или — может: на то и часы идут.
Но минут в них меньше, чем снега тут.
По ночам темнота, что всегда была
Вновь оснежённые колонны,
Елагин мост и два огня.
И голос женщины влюбленный.
И хруст песка и храп коня.
Две тени, слитых в поцелуе,
Летят у полости саней.
Но не таясь и не ревнуя,
Я с этой новой — с пленной — с ней.
Над рекой рассвет встает,
Гаснет звездный хоровод,
И восходит над страной утра вестник.
Наш туристский лагерь встал,
Боевой звучит сигнал,
И, чеканя шаг, несется песня:
Пусть дождь нас ожидает на пути,
Пусть немало предстоит еще пройти,
День встает лучистый,
За что я родину люблю?
За то ли, что шумят дубы?
Иль потому, что в ней ловлю
Черты и собственной судьбы? Иль попросту, что родился
По эту сторону реки —
И в этой правде тайна вся,
Всем рассужденьям вопреки.И, значит, только оттого
Забыть навеки не смогу
Летучий снег под рождество
И стаю галок на снегу? Но если был бы я рожден
Ночь зимняя мутна и холодна,
Как мертвая, стоит в выси луна.
Из радужного бледного кольца
Глядит она на след мой у крыльца,
На тень мою, на молчаливый дом
И на кустарник в инее густом.
Еще блестит оконное стекло,
Но волчьей мглой поля заволокло,
На севере огни полночных звезд
Горят из мглы, как из пушистых гнезд.
Воробьи в кустах дерутся,
Светит солнце, снег, как пух.
В васильковом небе вьются
Хороводы снежных мух.
Гриша — дома, у окошка.
Скучно в комнате играть!
Даже, вон, — лентяйка кошка
С печки в сад ушла гулять.
Мама гладит в кухне юбку…
«Гриша, Гриша, — ты куда?»