Все стихи про письмо - cтраница 4

Найдено стихов - 262

Детлев Фон Лилиенкрон

Из детства

В старых письмах я рылся сегодня —
Письмецо мне попвлось одно
Из далекого, светлого детства…
Как давно это было, давно!
Буквы длиные, почерк неровный,
Все послание—в пятнах чернил —
Сорок лет нынче минуло ровно,
Как от Брози письмо получил:
«Фриц мой милый, дожди насиупили,
И в разбойников негде играть…
У козы моей ногу отбили…
тетя Аночка с флюсом опять…
Папа с дядей ушли на охоту,
Утка вывела желтых утят,
Я купил себе целую роту
Оловянных прелестных солдат»…
……………………………………
Мы друг друга с тобой позабыли,
О, товарищ младенческих дней!
С каждым шагом я ближе к могиле
Одинокой могиле моей.
Детство кануло яркой волною, —
Страшентраур осенних небес…
Ах, пойду с неразлучной тоскою
В вековой утешающий лес.
Оригинал здесь

Афанасий Афанасьевич Фет

Федору Ивановичу Тютчеву

Мой обожаемый поэт,
К тебе я с просьбой и с поклоном:
Пришли в письме мне твой портрет,
Что нарисован Аполлоном.

Давно мечты твоей полет
Меня увлек волшебной силой,
Давно в груди моей живет
Твое чело, твой облик милый.

Твоей камене — повторять
Прося стихи — я докучаю,
А все заветную тетрадь
Из жадных рук не выпускаю.

Поклонник вечной красоты,
Давно смиренный пред судьбою,
Я одного прошу — чтоб ты
Во всех был видах предо мною.

Вот почему спешу, поэт,
К тебе я с просьбой и поклоном:
Пришли в письме мне твой портрет,
Что нарисован Аполлоном.

Владимир Высоцкий

Письмо к другу, или Зарисовка о Париже

Ах, милый Ваня! Я гуляю по Парижу —
И то, что слышу, и то, что вижу,
Пишу в блокнотик впечатлениям вдогонку:
Когда состарюсь — издам книжонку

Про то, что, Ваня, Ваня, Ваня, Ваня, мы с тобой в Париже
Нужны — как в бане пассатижи.

Все эмигранты тут второго поколенья —
От них сплошные недоразуменья:
Они всё путают — и имя, и названья, —
И ты бы, Ваня, у них был — «Ванья».

А в общем, Ваня, Ваня, Ваня, Ваня, мы с тобой в Париже
Нужны — как в русской бане лыжи!

Я сам завёл с француженкою шашни,
Мои друзья теперь — и Пьер, и Жан.
И вот плевал я уже, Ваня, с Эйфелевой башни
На головы беспечных парижан!

Проникновенье наше по планете
Особенно заметно вдалеке:
В общественном парижском туалете
Есть надписи на русском языке!

Ярослав Смеляков

Письмо домой

Твое письмо пришло без опозданья,
и тотчас — не во сне, а наяву —
как младший лейтенант на спецзаданье,
я бросил все и прилетел в Москву.

А за столом, как было в даты эти
у нас давным-давно заведено,
уже сидели женщины и дети,
искрился чай, и булькало вино.

Уже шелка слегка примяли дамы,
не соблюдали девочки манер,
и свой бокал по-строевому прямо
устал держать заезжий офицер.

Дым папирос под люстрою клубился,
сияли счастьем личики невест.
Вот тут-то я как раз и появился,
Как некий ангел отдаленных мест.

В казенной шапке, в лагерном бушлате,
полученном в интинской стороне,
без пуговиц, но с черною печатью,
поставленной чекистом на спине.

Так я предстал пред вами, осужденным
на вечный труд неправедным судом,
с лицом по-старчески изнеможденным,
с потухшим взглядом и умолкшим ртом.

Моя тоска твоих гостей смутила.
Смолк разговор, угас застольный пыл…
Но, боже мой, ведь ты сама просила,
чтоб в этот день я вместе с вами был!

Ольга Берггольц

Блокадная ласточка

Весной сорок второго года
множество ленинградцев
носило на груди жетон —
ласточку с письмом в клюве.

Сквозь года, и радость, и невзгоды
вечно будет мне сиять одна —
та весна сорок второго года,
в осажденном городе весна.

Маленькую ласточку из жести
я носила на груди сама.
Это было знаком доброй вести,
это означало: «Жду письма».

Этот знак придумала блокада.
Знали мы, что только самолет,
только птица к нам, до Ленинграда,
с милой-милой родины дойдет.

…Сколько писем с той поры мне было.
Отчего же кажется самой,
что доныне я не получила
самое желанное письмо?!

Чтобы к жизни, вставшей за словами,
к правде, влитой в каждую строку,
совестью припасть бы, как устами
в раскаленный полдень — к роднику.

Кто не написал его? Не выслал?
Счастье ли? Победа ли? Беда?
Или друг, который не отыскан
и не узнан мною навсегда?

Или где-нибудь доныне бродит
то письмо, желанное, как свет?
Ищет адрес мой и не находит
и, томясь, тоскует: где ж ответ?

Или близок день, и непременно
в час большой душевной тишины
я приму неслыханной, нетленной
весть, идущую еще с войны…

О, найди меня, гори со мною,
ты, давно обещанная мне
всем, что было, — даже той смешною
ласточкой, в осаде, на войне…

Ольга Берггольц

Письмо из Ленинграда

…А у нас на Неве — ледостав.
Длинный ветер с залива пришел.
Переходим на зимний устав,
снаряжаем в путь ледокол.
Он стоит, широкий в груди,
песни разные на борту.
Три субботника как один
отработали мы в порту…
Год кончается. Непременно
город сдержит слово свое.
Все бессонней ночная смена,
смена первая в ночь встает.
Рождество допотопной громадой
надвигается — ждет к себе.
Не одна молодая бригада
в самый звездный ушла пробег.
Я вот тоже — готовлю лыжи,
выбираем маршрут, поем…
Ты все дальше. А мне все ближе
имя радостное твое.
Ты ведь помнишь гранитную зернь
тех прямых приневских камней,
тот октябрьский
сутулый
вечерний
сумрак города,
сеть огней?..
Как шатались, не замечая,
что, негаданная, сама
первым снегом своим помечала
наш маршрут морская зима…

Михаил Исаковский

Ночь молчит

Ночь молчит. Ни песен, ни огней,
Петухи — и те поонемели.
Словно стая белых голубей,
За окном колышутся метели.Вот она — глухая сторона.
Вот она — забытая деревня!
Есть у нас всего одна луна,
Да и та горит не ежедневно.Где ж за жизнь великая борьба? —
Ждали мы и не дождались нови.
Оттого-то каждая изба
Хмурит так соломенные брови.Оттого и вечера глухи
И не льются бойкие припевки.
В города сбежали женихи,
И тоскуют одиноко девки.Денег ждут суровые отцы,
Ждут подарков матери родные,
Но везут почтовые гонцы
Только письма, письма доплатные: Дескать, сам хожу почти с сумой, —
Позабудьте про мою подмогу.
Я теперь подался бы домой,
Только нету денег на дорогу.И коль скоро не найду работ,
То, минуя всякие вокзалы,
Мне придётся двинуться в поход —
Посчитать несчитанные шпалы.

Александр Пушкин

Из письма к Толстому

Горишь ли ты, лампада наша,
Подруга бдений и пиров?
Кипишь ли ты, златая чаша,
В руках веселых остряков?
Все те же ль вы, друзья веселья,
Друзья Киприды и стихов?
Часы любви, часы похмелья
По прежнему ль летят на зов
Свободы, лени и безделья?
В изгнаньи скучном, каждый час
Горя завистливым желаньем,
Я к вам лечу воспоминаньем,
Воображаю, вижу вас:
Вот он, приют гостеприимный,
Приют любви и вольных муз,
Где с ними клятвою взаимной
Скрепили вечный мы союз,
Где дружбы знали мы блаженство,
Где в колпаке за круглый стол
Садилось милое равенство,
Где своенравный произвол
Менял бутылки, разговоры,
Рассказы, песни шалуна;
И разгорались наши споры
От искр, и шуток, и вина.
Вновь слышу, верные поэты,
Ваш очарованный язык…
Налейте мне вина кометы,
Желай мне здравия, калмык!

Михаил Лермонтов

К…

«Простите мне, что я решился к вам
Писать. Перо в руке — могила
Передо мной. Но что ж? Всё пусто там.
Всё прах, что некогда она манила
К себе. Вокруг меня толпа родных,
Слезами жалости покрыты лица.
И я пишу — пишу, но не для них.
Любви моей не холодит гробница.
Любви, — но вы не знали мук моих.
Я чувствую, что это труд ничтожный:
Не усладит последних он минут.
Но так и быть, пишу — пока возможно —
Сей труд души моей, любимый труд!
Прими письмо мое. Твой взор увидит,
Что я не мог стеснить души своей
К молчанью — так ужасна власть страстей!
Тебя письмо страдальца не обидит…
Я в жизни много — много испытал,
Ошибся в дружбе — о! храни моих мучений
Слова — прости, — и больше нет волнений,
Прости, мой друг», — и подписал:
«Евгений».

Константин Константинович Случевский

Из чужого письма

Я пишу тебе, мой добрый, славный, милый,
Мой хороший, ненаглядный мой!
Скоро ль глянет час свиданья легкокрылый,
Возвратятся счастье и покой!

Иногда, когда кругом меня все ясно,
Светлый вечер безмятежно тих,
Как бы я тебя к себе прижала страстно,
Ты, любимец светлых снов моих!

Мне хотелось бы, чтоб все, что сознаю я,
Став звездой, с вечернею зарей
Понеслось к тебе, зажгло для поцелуя,
Так, как я зажглась теперь тобой!

Напиши ты мне, бывает ли с тобою,
Как со мной, не знаю отчего,
Я стремлюсь к тебе всей, всей моей душою,
Обнимаю я тебя всего...

Напиши скорее: я тебе нужна ли
Так, как ты мне? Но смотри не лги!
Рвешь ли письма, чтоб другие не читали?
Рви их мельче и скорее жги.

И теперь... Но нет, мой зов совсем напрасен;
Сердце бьется, а в глазах темно…
Вижу, почерк мой становится неясен...
Завтра утром допишу письмо...

Иосиф Павлович Уткин

Если будешь ранен, милый, на войне

Если будешь ранен, милый, на войне,
Напиши об этом непременно мне.
Я тебе отвечу
В тот же самый вечер.
Это будет теплый, ласковый ответ:
Мол, проходят раны
Поздно или рано,
А любовь, мой милый, не проходит, нет!

Может быть, изменишь, встретишься
Может быть, изменишь, встретишьсяс другой
И об этом пишут в письмах,
И об этом пишут в письмах,дорогой! —
Напиши… Отвечу…
Ну, не в тот же вечер…
Только будь уверен, что ответ придет:
Мол, и эта рана,
Поздно или рано,
Погрущу, поплачу… все-таки пройдет.

Но в письме не вздумай заикнуться мне
О другой измене — клятве на войне.
Ни в какой я вечер
Трусу не отвечу.
У меня для труса есть один ответ:
Все проходят раны
Поздно или рано,
Но презренье к трусу не проходит, нет!

Эдуард Асадов

Девушка

Девушка, вспыхнув, читает письмо.
Девушка смотрит пытливо в трюмо.
Хочет найти и увидеть сама
То, что увидел автор письма.

Тонкие хвостики выцветших кос,
Глаз небольших синева без огней.
Где же «червонное пламя волос»?
Где две «бездонные глуби морей»?

Где же «классический профиль», когда
Здесь лишь кокетливо вздернутый нос?
«Белая кожа»… но, гляньте сюда,
Если он прав, то куда же тогда
Спрятать веснушки? Вот в чем вопрос!

Девушка снова читает письмо,
Снова с надеждою смотрит в трюмо.
Смотрит со скидками, смотрит пристрастно,
Ищет старательно, но… напрасно!

Ясно, он просто над ней пошутил.
Милая шутка! Но кто разрешил?!
Девушка сдвинула брови. Сейчас
Горькие слезы брызнут из глаз…

Как объяснить ей, чудачке, что это
Вовсе не шутка, что хитрости нету!
Просто, где вспыхнул сердечный накал,
Разом кончается правда зеркал!

Просто весь мир озаряется там
Радужным, синим, зеленым…
И лгут зеркала. Не верь зеркалам!
А верь лишь глазам влюбленным!

Игорь Северянин

Письмо Эльгрине и от нее

Эльгрина уехала в гости
К подружке своей в Копенгаген, —
И что на словах раньше было,
Отныне уже на бумаге…
И в чарах изысканной злости
И ревности пишет ей Стэрлинг:
— А если бы я полюбила
Палана не меньше, чем стерлядь?
А если бы я целовала
Фиалки не меньше пионов?
А если бы я тяготела
К искусству — ты слышишь? — шпионов?
Не creme dmaies lilas, а — oporto,
А если бы я свое тело
Лелеяла только для черта?!..
И то ли поет окарина,
И то ли летает сильфида,
И то ли у датского порта —
Конверт, а в конверте — обида.
Смеясь отвечает Эльгрина:
«Целуй, если хочешь, пионы,
И пей, если хочешь, oporto
И даже попробуй в шпионы…
Послушай, но это забавно,
Немножко смешно и наивно,
Но все-таки, о дорогая! —
Так дивно! так дивно! так дивно!
Так будь же всегда своенравна,
Моя голубая голубка,
Но чтобы не смела другая
Познать тебя страстно и глубко…»

Афанасий Фет

Старые письма

Давно забытые, под легким слоем пыли,
Черты заветные, вы вновь передо мной
И в час душевных мук мгновенно воскресили
Все, что давно-давно утрачено душой. Горя огнем стыда, опять встречают взоры
Одну доверчивость, надежду и любовь,
И задушевных слов поблекшие узоры
От сердца моего к ланитам гонят кровь.Я вами осужден, свидетели немые
Весны души моей и сумрачной зимы.
Вы те же светлые, святые, молодые,
Как в тот ужасный час, когда прощались мы.А я доверился предательскому звуку, —
Как будто вне любви есть в мире что-нибудь! —
Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку,
Я осудил себя на вечную разлуку
И с холодом в груди пустился в дальний путь.Зачем же с прежнею улыбкой умиленья
Шептать мне о любви, глядеть в мои глаза?
Души не воскресит и голос всепрощенья,
Не смоет этих строк и жгучая слеза.

Иннокентий Анненский

Ответ на письмо

Увидя почерк мой. Вы, верно, удивитесь:
Я никогда Вам не писал,
Я и теперь не заслужу похвал,
Но Вы за правду не сердитесь!
Письмо мое — упрек. От берегов Невы
Один приятель пишет мне, что Вы
Свое письмо распространили в свете.
Скажите — для чего? Ужели толки эти
О том, что было так давно
На дне души погребено,
Вам кажутся уместны и приличны?
На вечере одном был ужин симпатичный,
Там неизвестный мне толстяк
Читал его на память, кое-как…
И все потешилися вволю
Над Вашим пламенным письмом!..
Потом обоих нас подвергнули контролю
(Чему способствовал отчасти самый дом).
Две милые, пленительные дамы
Хотели знать, кто я таков, притом
Каким отвечу я письмом,
И все подробности интимной нашей драмы.
Прошу Вас довести до сведения их,
Что я — бездушный эгоист, пожалуй,
Но, в сущности, простой и добрый малый,
Что много глупостей наделал я больших
Из одного минутного порыва…
А что касается до нашего разрыва —
Его хотели Вы. Иначе, видит Бог,
Я был бы и теперь у Ваших милых ног.P.S.Прости мне тон письма небрежный:
Его я начал в шуме дня.
Теперь все спит кругом, чарующий и нежный
Твой образ кротко смотрит на меня!
О, брось твой душный свет, забудь былое горе,
Приди, приди ко мне, прими былую власть!
Здесь море ждет тебя, широкое, как страсть,
И страсть, широкая, как море.
Ты здесь найдешь опять все счастье прежних лет,
И ласки, и любовь, и даже то страданье,
Которое порой гнетет существованье,
Но без которого вся жизнь — бессвязный бред.8 ноября 1885

Владимир Высоцкий

Письмо рабочих тамбовского завода китайским руководителям

В Пекине очень мрачная погода…
У нас в Тамбове на заводе перекур —
Мы пишем вам с тамбовского завода,
Любители опасных авантюр! Тем, что вы договор не подписали,
Вы причинили всем народам боль
И, извращая факты, доказали,
Что вам дороже генерал де Голль.Нам каждый день насущный мил и дорог.
Но если даже вспомнить старину,
То это ж вы изобретали порох
И строили Китайскую стену.Мы понимаем — вас совсем не мало,
Чтоб триста миллионов погубить,
Но мы уверены, что сам товарищ Мао,
Ей-богу, очень-очень хочет жить.Когда вы рис водою запивали —
Мы проявляли интернационализм.
Небось когда вы русский хлеб жевали,
Не говорили про оппортунизм! Вам не нужны ни бомбы, ни снаряды —
Не раздувайте вы войны пожар, —
Мы нанесём им, если будет надо,
Ответный термоядерный удар.А если зуд — без дела не страдайте,
У вас ещё достаточно делов:
Давите мух, рождаемость снижайте,
Уничтожайте ваших воробьёв! И не интересуйтесь нашим бытом —
Мы сами знаем, где у нас чего.
Так наш ЦК писал в письме закрытом —
Мы одобряем линию его!

Владимир Высоцкий

Романс (Она была чиста, как снег зимой)

Она была чиста, как снег зимой.
В грязь соболя! Иди по ним — по праву…
Но вот мне руки жжёт ея письмо —
Я узнаю мучительную правду…

Не ведал я: смиренье — только маска,
И маскарад закончится сейчас.
Да, в этот раз я потерпел фиаско —
Надеюсь, это был последний раз.

Подумал я: дни сочтены мои.
Дурная кровь в мои проникла вены:
Я сжал письмо, как голову змеи, —
Сквозь пальцы просочился яд измены.

Не ведать мне страданий и агоний,
Мне встречный ветер слёзы оботрёт,
Моих коней обида не нагонит,
Моих следов метель не заметёт.

Итак, я оставляю позади
Под этим серым, неприятным небом
Дурман фиалок, наготу гвоздик
И слёзы вперемешку с талым снегом.

Москва слезам не верит и слезинкам —
И не намерен больше я рыдать.
Спешу навстречу новым поединкам
И, как всегда, намерен побеждать!

Игорь Северянин

Кузине Шуре

А.М.К.Вы пишете, моя кузина,
Что Вам попался на глаза
Роман «Падучая стремнина»,
Где юности моей гроза,
Что вы взволнованы романом,
Что многие из героинь
Знакомы лично Вам, что странным
Волненьем сверженных святынь
Объяты Вы, что я, Вам чуждый
До сей поры, стал меньше чужд,
Что Вы свои былые нужды
Среди моих — Вам чуждых — нужд
В моем романе отыскали,
И что моих запросов ряд
Подобен Вашим, что едва ли
Я буду сходству, впрочем, рад…
Подход к любви, подход к природе,
Где глаз не столько, сколько слух,
И все другое в этом роде
Вы говорите в письмах двух…
Спасибо, дорогая Шура:
Я рад глубокому письму.
Изысканна его структура
И я ль изысков не пойму?
Все, все, что тонко и глубоко,
Моею впитано душой, —
Я вижу жизнь неоднобоко.
Вы правы: я Вам не чужой!

Александр Вертинский

Ненужное письмо

Приезжайте. Не бойтесь.
Мы будем друзьями,
Нам обоим пора от любви отдохнуть,
Потому что, увы, никакими словами,
Никакими слезами ее не вернуть.

Будем плавать, смеяться, ловить мандаринов,
В белой узенькой лодке уйдем за маяк.
На закате, когда будет вечер малинов,
Будем книги читать о далеких краях.

Мы в горячих камнях черепаху поймаем,
Я Вам маленьких крабов в руках принесу.
А любовь — похороним, любовь закопаем
В прошлогодние листья в зеленом лесу.

И когда тонкий месяц начнет серебриться
И лиловое море уйдет за косу,
Вам покажется белой серебряной птицей
Адмиральская яхта на желтом мысу.

Будем слушать, как плачут фаготы и трубы
В танцевальном оркестре в большом казино,
И за Ваши печальные детские губы
Будем пить по ночам золотое вино.

А любовь мы не будем тревожить словами
Это мертвое пламя уже не раздуть,
Потому что, увы, никакими мечтами,
Никакими стихами любви не вернуть.

Владимир Сергеевич Соловьев

Из письма

Во-первых, обявлю вам, друг прелестный,
Что вот теперь уж более ста лет,
Как людям образованным известно,
Что времени с пространством вовсе нет;
Что это только призрак субективный,
Иль, попросту сказать, один обман.
Сего не знать есть реализм наивный,
Приличный ныне лишь для обезьян.
А если так, то, значит, и разлука,
Как временно-пространственный мираж,
Равна нулю, а с ней тоска и скука,
И прочему всему оценка та ж…
Сказать по правде: от начала века
Среди толпы бессмысленной земной
Нашлись всего два умных человека —
Философ Кант да прадедушка Ной.
Тот доказал методой априорной,
Что, собственно, на все нам наплевать,
А этот — эмпирически бесспорно:
Напился пьян и завалился спать.

1890

Николай Отрада

Одно письмо

Вот я письмо читаю,
А в глазах
Совсем не то,
Что в этих строках, нет.
Над полем, Поля,
Полнится гроза,
В саду срывает ветер
Яблонь цвет.
Ты пишешь:
«Милый,
Выйдешь — близок Дон,
И рядом дом.
Но нет тебя со мной.
Возьмешь волну донскую
На ладонь,
Но высушит ее
Полдневный зной».
Так пишешь ты…
В разбеге этих строк
Другое вижу я —
Шумят леса…
К тебе я ласков,
А к себе я строг
И грусти не хочу.
Ты мне близка.
Но как все это
Трудно описать,
Чтоб не обидеть…
Знаешь,
Я б сказал —
Меж нами нет границ
На много лет.
Над полем, Поля,
Полнится гроза,
В саду срывает ветер
Яблонь цвет.
В душе —
Дороги жизни
Между гроз,
А я иду,
Товарищи вокруг.
Попробуй это все понять
без слез
И, если можешь, — жди,
Мой милый друг.

Самуил Маршак

Кот и лодыри

Собирались лодыри
На урок,
А попали лодыри
На каток.

Толстый ранец с книжками
На спине,
А коньки под мышками
На ремне.

Видят, видят лодыри:
Из ворот
Хмурый и ободранный
Кот идёт.

Спрашивают лодыри
У него:
— Ты чего нахмурился,
Отчего?

Замяукал жалобно
Серый кот:
— Мне, коту усатому,
Скоро год.

И красив я, лодыри,
И умён,
А письму и грамоте
Не учён.

Школа не построена
Для котят.
Научить нас грамоте
Не хотят.

А теперь без грамоты
Пропадёшь,
Далеко без грамоты
Не уйдёшь.

Ни попить без грамоты,
Ни поесть,
На воротах номера
Не прочесть!

Отвечают лодыри:
— Милый кот,
Нам пойдёт двенадцатый
Скоро год.

Учат нас и грамоте
И письму,
А не могут выучить
Ничему.

Нам учиться, лодырям,
Что-то лень.
На коньках катаемся
Целый день.

Мы не пишем грифелем
На доске,
А коньками пишем мы
На катке!

Отвечает лодырям
Серый кот:
— Мне, коту усатому,
Скоро год.

Много знал я лодырей
Вроде вас,
А с такими встретился
В первый раз!

Арон Иосифович Копштейн

Письмо тебе, копия наркому связи

Я сегодня обозлен
На тебя, на мир, на почту,
И на холод, и на то, что
Я в тебя еще влюблен,
На московский телефон:
Почему здесь нету трубки,
Чтоб услышать голос хрупкий,
Прерывается ли он,
Так ли вырвется «Арон»,
И — чего забыть не в силах —
Весь каскад нелепых, милых
Уменьшительных имен?
Для чего пишу все это,
Если нету вот — нема! —
Ни ответа, ни привета,
Ни посылки, ни письма?
Я стою здесь безутешен,
Сохраняя мрачный вид,
Весь гранатами обвешан,
Портупеями обвит.
Я нахмурил брови грозно,
Но дрожу как мелкий лист.
Это выглядит курьезно:
Пулеметчик — пессимист.
Вот начну писать сначала
В гневе, горе и тоске,
Чтобы ты не понимала,
Вдруг — на финском языке.
Если я вернусь влюбленным
(А тебя не разлюбить),
Поступлю я почтальоном,
Чтоб поближе к письмам быть.
Я вгляжусь благоговейно
В почерки различных рук:
Нет ли писем А. Копштейну
От гражданки А. Савчук?
Впрочем, это просто враки,
Это я пишу смеясь.
Пусть без нового вояки
Остается Наркомсвязь,
Пусть мне сердце он не губит
Третий месяц уж подряд,
Пусть меня скорей полюбит
Милый сердцу наркомат.

Александр Александрович Писарев

Перечень письма к Издателям из армии

Взвились орлы и полетели:
С студеныхь вод Невы реки,
С широкой Волги, Лены, Оби,
Со быстраго Дуная, Дона
Ширялися орды по долам,
По блатам, по рекам, морям;
Ширялись верх дебрей и скал
Земель обширных, чужекрайных —
Полет их смелый, сильный, резкий
Никто остановить не мог:
Крыле—их стрелы каленыя,
Высока грудь—гранит их стран,
В стальных когтях их—молньи, громы;
Станицы птиц всех разнородных,
Со трепетом, и врозь и вспять
В воздушном разлетелись царстве
И путь открыли им до Рейна,
Реке, в бытописаньи чудной!…
В видах которой освежившия
Пернатые свои доспехи,
Взвились орлы вновь—полетели
Во тридесято, может, царство….
Вот, в коротких вам словах и прошедшее и настоящее наше путешествие.—Северные орлы за Рейном!.. Ожидайте важных происшествий.
Письмо ваше застало меня на берегу самаго Рейна: в Мангейме—я тут же, отписав к вам ответ, сажусь в повозку, ехать в Базель, куда и наши гренадеры двинулись!—Простите.
Естьли входят в план вашего журнала: письма с похода, то я некоторыя могу к вам переслать, как то: описание Франкфурта на Майне, Дармштата и Мангейма, но за нужное почитаю предуведомлять, что в оных трех письмах ничего совершенно нет о военном, a только одно описание любопытнаго путешественника: что он видел и разспрашивал, потому и прошу вас отписать ко мне, найдут ли где нибудь себе место оныя письма.
Журнала вашего я до сих пор не получал, за то громады од и разных посланий, скорее сухарных фур к нам доставляются; кажется, что сам Пегас вьючится Парнасским сором—дело несбыточное!….

Михаил Алексеевич Кузмин

Каждый вечер я смотрю с обрывов

Каждый вечер я смотрю с обрывов
На блестящую вдали поверхность вод;
Замечаю, какой бежит пароход:
Каменский, Волжский или Любимов.
Солнце стало совсем уж низко,
И пристально смотрю я всегда,
Есть ли над колесом звезда,
Когда пароход проходит близко.
Если нет звезды — значит, почтовый,
Может письма мне привезти.
Спешу к пристани вниз сойти,
Где стоит уже почтовая тележка готовой.
О, кожаные мешки с большими замками,
Как вы огромны, как вы тяжелы!
И неужели нет писем от тех, что мне милы,
Которые бы они написали своими дорогими руками?
Так сердце бьется, так ноет сладко,
Пока я за спиной почтальона жду
И не знаю, найду письмо или не найду,
И мучит меня эта дорогая загадка.
О, дорога в гору уже при звездах.
Одному, без письма!
Дорога — пряма.
Горят редкие огни, дома в садах, как в гнездах.
А вот письмо от друга: «Всегда вас вспоминаю,
Будучи с одним, будучи с другим».
Ну что ж, каков он есть, таким
Я его и люблю и принимаю.
Пароходы уйдут с волнами,
И печально гляжу вослед им я —
О мои милые, мои друзья,
Когда же опять я увижусь с вами?

Игорь Северянин

Письмо Феклы

Ты послушай меня, мой суразный! ты послушай меня, мой уклюжий:
Кровью сердце мое истекает, ты любовью мне сердце запрудь.
Ах, багряно оно изручьилось, запеклось в лиловатые лужи,
Поиссякло ключистое сердце, поиссохла цветущая грудь!
На деревне калякают девки (любопытство у горя на страже!):
Знать, у Феклы запачкана совесть, или бремени ждет в животе:
Потому что из солнечной девки, веселящей, здоровой и ражей,
Стала попросту старой унылкой, на какой-то споткнулась мечте.
Вот еще и вчера Евфросинью, повстречав на покосе, священник
(Ныне новый в селе; я не знаю, как зовут молодого попа)
Говорил: «Вот какая-то Фекла, мне сказали, мутится от денег,
Все боится воров, скопидомка, ну, а замуж — должно быть глупа».
Заклевали меня, оболгали! Из веселой когда-то, из смелой
Стала я, от любви безысходной, мокрой курой и дурой для всех.
Пожалей же меня, мой уклюжий! Полюби же меня, мой умелый!
Разгрешилась на девке деревня — значит девку попутает грех!

Роберт Рождественский

Письмо про дождь

Идут обыденные дожди,
по собственным лужам
скользя.
Как будто они поклялись идти, -
а клятву нарушить
нельзя…
Даже смешно — ничего не ждешь.
Никакого чуда
не ждешь.
Засыпаешь —
дождь.
Просыпаешься —
дождь.
Выходишь на улицу —
дождь.
И видишь только пустую мглу,
город видишь
пустой.
Газировщица
скрючилась на углу —
упорно торгует водой.
А воды вокруг! —
Столько воды,
просто некуда разливать.
Это все равно, что идти торговать
солнцем —
там, где сейчас ты!..
Послушай,
а может быть, и у вас
такая же чехарда?
У подъезда в глине «газик» увяз,
на балконе слоем — вода…
Если так —
значит, в мире какая-то ложь!
Так не должно быть!
Нет!
Потому что нужно: если мне — дождь,
то тебе —
солнечный свет.
Как дочка, солнечный! Как слюда!
Как трескучая пляска огня!
У тебя не должно быть дождей никогда.
Пусть они идут
у меня…
А они идут — слепые дожди.
Ни деревьев нет, ни травы… Пожалуйста, это письмо
порви.
И меня за него прости.
А впрочем,
дело совсем не в нем.
Просто, трудно терпеть.
Море гудит за моим окном,
как поезд, идущий к тебе.

Роберт Рождественский

Без тебя

Хотя б во сне давай увидимся с тобой.
Пусть хоть во сне
твой голос зазвучит…
В окно —
не то дождём,
не то крупой
с утра заладило.
И вот стучит, стучит…
Как ты необходима мне теперь!
Увидеть бы.
Запомнить всё подряд.

За стенкою о чём-то говорят.
Не слышу.
Но, наверно, — о тебе!..
Наверное, я у тебя в долгу,
любовь, наверно, плохо берегу:
хочу услышать голос —
не могу!
Лицо пытаюсь вспомнить —
не могу!..
…Давай увидимся с тобой хотя б во сне.
Ты только скажешь, как ты там.
И всё.
И я проснусь.
И легче станет мне…

Наверно, завтра
почта принесёт
письмо твоё.
А что мне делать с ним?
Ты слышишь?
Ты должна понять меня —
хоть авиа,
хоть самым скоростным,
а всё равно пройдёт четыре дня.
Четыре дня!
А что за эти дни
случилось —
разве в письмах я прочту?!
Как эхо от грозы, придут они.

Давай увидимся с тобой —
я очень жду —
хотя б во сне!
А то я не стерплю,
в ночь выбегу
без шапки,
без пальто…
Увидимся давай с тобой,
а то…
А то тебя сильней я полюблю.

Владимир Высоцкий

Старательская

Друг в порядке — он, словом, при деле:
Завязал он с газетой тесьмой.
Друг мой золото моет в артели —
Получил я сегодня письмо.Пишет он, что работа — не слишком…
Словно лозунги клеит на дом:
«Государство будет с золотишком,
А старатель будет — с трудоднём!»Говорит: «Не хочу отпираться,
Что поехал сюда за рублём…»
Говорит: «Если чуть постараться,
То вернуться могу королём!»Написал, что становится злее.
«Друг, — он пишет, — запомни одно:
Золотишко всегда тяжелее
И всегда оседает на дно.Тонет золото — хоть с топорищем.
Что ж ты скис, захандрил и поник?
Не боись: если тонешь, дружище,
Значит есть и в тебе золотник!»Пишет он второпях, без запинки:
«Если грязь и песок над тобой —
Знай: то жизнь золотые песчинки
Отмывает живящей водой…»Он ругает меня: «Что ж не пишешь?!
Знаю — тонешь, и знаю — хандра,
Всё же золото — золото, слышишь! —
Люди бережно снимут с ковра…»Друг стоит на насосе и в метку
Отбивает от золота муть.
…Я письмо проглотил как таблетку —
И теперь не боюсь утонуть! Становлюсь я упрямей, прямее —
Пусть бежит по колоде вода,
У старателей — всё лотерея,
Но старатели будут всегда!

Эдуард Асадов

Письмо с фронта

Мама! Тебе эти строки пишу я,
Тебе посылаю сыновний привет,
Тебя вспоминаю, такую родную,
Такую хорошую — слов даже нет!

Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку,
Немного лентяя и вечно не в срок
Бегущего утром с портфелем под мышкой,
Свистя беззаботно, на первый урок.

Грустила ты, если мне физик, бывало,
Суровою двойкой дневник «украшал»,
Гордилась, когда я под сводами зала
Стихи свои с жаром ребятам читал.

Мы были беспечными, глупыми были,
Мы все, что имели, не очень ценили,
А поняли, может, лишь тут, на войне:
Приятели, книжки, московские споры —
Все — сказка, все в дымке, как снежные горы…
Пусть так, возвратимся — оценим вдвойне!

Сейчас передышка. Сойдясь у опушки,
Застыли орудья, как стадо слонов,
И где-то по-мирному в гуще лесов,
Как в детстве, мне слышится голос кукушки…

За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
И пусть между нами сейчас километры —
Ты здесь, ты со мною, родная моя!

В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поешь
И вместе со мною к далеким победам
Солдатской дорогой незримо идешь.

И чем бы в пути мне война ни грозила,
Ты знай, я не сдамся, покуда дышу!
Я знаю, что ты меня благословила,
И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!

Алексей Кольцов

Письмо к Д.А. Кашкину (Давно, за суетой бессрочной…)

Давно, за суетой бессрочной,
К тебе я, милый, не писал
И в тихий край земли полночной
Докучных строк не посылал;
Давно на лире я для друга
В часы свободы и досуга
Сердечных чувств не изливал.
Теперь, освободясь душою
От беспрерывных бурь мирских
И от забот и дел моих,
Хочу порадовать игрою
Тебя, о милый друг! И ты,
Взамену хладной пустоты,
С улыбкой, дружеству пристойной,
Глас лиры тихой и нестройной
Прочтешь и скажешь про себя:
«Его трудов — виновник я!»
Так точно, друг, мечты младые,
И незавидливый фиал,
И чувств волненье ты впервые
Во мне, как ангел, разгадал,
Ты, помнишь, раз сказал: «Рассей
С души туман непросвященья
И на крылах воображенья
Лети к Парнасу поскорей!»
Совету милого послушный,
Я дух изящностью питал;
Потом, с подругою воздушной
Нашедши лиру, петь начал;
Потом в час лени молчаливой
Я рано полюбил покой,
Приют избушки некрасивой
И разноцветный садик мой,
Где я свободой упиваюсь
Иль славой гибельной горю,
Где долго в думы погружаюсь
И, друг, тебя благодарю
За те нельстивые советы,
Какими хвалятся поэты.

Роберт Рождественский

Письмо из бухты Н

Пишет тебе
капитан-лейтенант.
Пойми,
что письмо для него
не внезапно…

Как там у вас
дождинки звенят
по тихим скамейкам
Летнего сада?..
Мне надоели
щенячьи слова.
Глухие: «А вдруг».
Слепые: «А если».
Хватит!..

Наверное,
ты права
даже в своём
откровенном отъезде…
Жила.
Замирала, остановясь.
И снова по комнате нервно бродила.
И всё повторяла:
«Пустынно у вас…»,
«У вас неприютно…»,
«У вас
противно…»
Сто раз примеряла
платья свои.
И дотерпела
только до мая…

Конечно,
север –
не для семьи.
Я понимаю.
Я всё понимаю…
Здесь ночь,
у которой не сыщешь
дна.
Скалы,
как сумрачные легенды…

Так и случилось,
что стала
«жена»
очень далёкой
строчкой
анкеты…

Мне передали
«письмо от жены».
Пишешь:
«Служи.
Не мучайся дурью…»
И — фраза о том, что
«мы оба
должны
вместе
о будущем нашем подумать»…
Вместе!..

Наверно,
решится само.
Перегорит.
Пройдёт через сито…
Я перечитываю письмо,
где:
«Перевод получила.
Спасибо…»
Издалека приползший листок.
Просто слова.
Деловито
и пошло…
Впрочем, спасибо.
Не знаю,
за что.
Может,
за то, что работает
почта…
Глупо всё заново
начинать,
но каждая строчка
взрывается
болью!..

Сидит за столом
капитан-лейтенант
и разговаривает
с тобою:
— Мне некогда,
попросту говоря!
Слышишь?
Зачем ты понять
не хочешь?!
Некогда!
Некогда!
Некогда!
Зря и через «некогда!»
ты приходишь!
Пришла?
Помоги мне обиду снести.
Тебя
считать
прошлогодней
мелью.
И всё!..

…А больше
писем не жди.
Это –
последнее.
Если сумею…
Сумею.
К этому я готов.
Считай, что кончилось всё
нормально…
Есть жёны,
которые –
для городов.
Я понимаю.
Я всё
понимаю…
У нас
ревуны
в тумане кричат,
и полночь
наваливается оголтело…
Но, кроме погон,
на моих
плечах
служба моя.
Профессия.
Дело.
Его –
по горло!
(Даже взаймы
выдать могу,
если примешь
присягу.)
Живи…

Привет
от нашей зимы
слишком знакомому
Летнему
саду.

Иосиф Павлович Уткин

Последнее письмо

Нет, что-то есть такое выше
Разлук
И холода в руке!
Вы снились мне,
И вас я слышал
На лазаретном тюфяке.

И это вас,
Когда потухло,
Я у груди пронес назад,
Как девочка больную куклу,
Как руку
Раненый солдат…

Вы на далеком повороте,
Ни враг,
Ни друг
И не родня…
Но нет,
Но нет, вы не уйдете…
Вы не уйдете
От меня!

Нет,
Даже предаваясь плоти
С другим —
Вы слышите: с другим! —
Вы нежность вашу
Назовете
Библейским именем моим.

И это выше,
Выше, выше
Разлук
И холода в руке!
Вы снились мне…
И вас я слышал
На лазаретном тюфяке.

Мне и теперь
Былое, право,
Переболеть не удалось.
И надо мною Ваша слава
Густых
Тропических волос.

И я,
Как в милом сновиденье,
Все принимаю, без границ,
Все…
Даже узкое презренье
Полуприщуренных ресниц.

Александр Пушкин

Из письма к Вигелю

Проклятый город Кишенев!
Тебя бранить язык устанет.
Когда-нибудь на грешный кров
Твоих запачканных домов
Небесный гром конечно грянет,
И — не найду твоих следов!
Падут, погибнут пламенея,
И пестрый дом Варфоломея
И лавки грязные жидов:
Так, если верить Моисею,
Погиб несчастливый Содом.
Но с этим милым городком
Я Кишенев равнять не смею,
Я слишком с библией знаком,
И к лести вовсе не привычен.
Содом, ты знаешь, был отличен
Не только вежливым грехом,
Но просвещением, пирами,
Гостеприимными домами
И красотой нестрогих дев!
Как жаль, что ранними громами
Его сразил Еговы гнев!
В блистательном разврате света,
Хранимый богом человек
И член верховного совета,
Провел бы я смиренно век
В Париже ветхого завета!
Но в Кишиневе, знаешь сам,
Нельзя найти ни милых дам,
Ни сводни, ни книгопродавца.-
Жалею о твоей судьбе!
Не знаю, придут ли к тебе
Под вечер милых три красавца;
Однако ж кое-как, мой друг,
Лишь только будет мне досуг,
Явлюся я перед тобою;
Тебе служить я буду рад —
Стихами, прозой, всей душою,
Но, Вигель — пощади мой зад!

Борис Андреевич Богатков

Письмо с передовой

Наташенька, родная,
Пишу с передовой,
Письма не прерывая,
Когда раздастся вой,
Пронзительный и резкий,—
Бьет миномет немецкий.
Над нами три наката —
Надежно в блиндаже.
Спокойно спят ребята.
А кто-то с час уже
Задорно счет ведет:
«Десятый перелет!»
Сейчас апрель, родная,
Наверное, сейчас
Ко встрече Первомая
Готовятся у вас.
И на передний край
Придет суровый май.
Под разговор орудий,
В дыму пороховом,
Его тут встретят люди,
И каждый вспомнит дом.
А я припомню, Ната
Небесный свод в огне
Весеннего заката,
Черемуху в окне
Той комнатки, в какой
Встречались мы с тобой.
Теперь одна, Наташа,
Ты встретишь эти дни.
Что ж, за окно, где наша
Черемуха, взгляни:
Привольно, как в тот раз,
Цветет она сейчас!
Чтоб вражеские силы
Огнем военных гроз
Не опалили милых
Черемух и берез,
У эшелона я
Тебе, любовь моя,
Дал слово добровольца
Сибирского полка:
Гранаты, вырвав кольца,
Метать наверняка;
Так брать врага в прицел,
Чтоб не остался цел!
Я слово выполняю,—
Забудь, Наташа, грусть.
Верь: к будущему маю
С победою вернусь.
Вновь будем мы вдвоем.
Мне вспомнится потом,
Как я писал, родная,
Тебе с передовой,
Письма не прерывая,
Коль раздавался вой,
Пронзительный и резкий,—
Бил миномет немецкий…