Под морем Хвалынским стоит медный дом,
Закован Змей огненный в доме том,
Под Змеем под огненным ключ семипудовой,
От светлого терема, с богатырской броней.
По Волге широкой, по крутым берегам,
Плывет Лебедь белая, по синим волнам,
Ту Лебедь поймаю я, схватаю ее,
Ты, Лебедь исполни мне желанье мое
На море Хвалынское лети поскорей,
Сделай так, чтоб заклеван был огненный Змей,
Ты вся на море! ты вся на юге! и даже южно
Глаза сияют. Ты вся чужая. Ты вся — полет.
О, горе сердцу! — мы неразлучны с тобою год.
Как это странно! как это больно! и как ненужно!
Ты побледнела, ты исхудала: в изнеможеньи
Ты вся на море, ты вся на юге! ты вся вдали.
О, горе сердцу! — мы год, как хворост, шутя, сожгли,
И расстаемся: я — с нежной скорбью, ты — в раздраженьи.
Ты осудила меня за мягкость и за сердечность, —
За состраданье к той неудачной, забытой мной, —
Каждый день одно и то же:
Влезешь в море, фыркнешь вбок…
Дно, как шелковое ложе,
За утесом — островок.
Милый берег вьется с краю,
Чайки мчатся к кораблю…
Никому я не мешаю,
Никого я не топлю.Как поджаренная пышка,
Я качаюсь на спине…
Но из дюн летит мальчишка, —
Любовь и надежда! все погибло!
И сам я как труп —
Выброшен морем сердитым —
Лежу на пустынном,
Унылом береге.
Передо мной водяная пустыня колышется;
За мною лишь горе и бедствие;
А надо мною плывут облака,
Безлично-серые дочери воздуха,
Что черпают воду из моря
Вот не такой, как двадцать лет назад,
а тот же день. Он мною в половине
покинут был, и сумерки на сад
тогда не пали и падут лишь ныне.
Барометр, своим умом дошед
до истины, что жарко, тем же делом
и мненьем занят. И оса — дюшес
когтит и гложет ненасытным телом.
Я видел их. Они вдвоем на плаже
Бродили. Был он грустен и красив;
И не сходила с уст одна и та же
Улыбка. Взгляд ресницами закрыв,
Она шла рядом. Лик ее овальный
Прозрачен был и тонок, но не жив.
Качалось солнце, в яркости прощальной,
Над далью моря. Волны на песке
Мы, други, летали по бурным морям,
От родины милой летали далеко!
На суше, на море мы бились жестоко;
И море и суша покорствуют нам!
О други! как сердце у смелых кипело,
Когда мы, содвинув стеной корабли,
Как птицы неслися станицей веселой
Вкруг пажитей тучных Сиканской земли!..
А дева русская Гаральда презирает.
К его выступлению в Генуе.Опять волчица на столбе
Рычит в огне багряных светов…
Судьба Италии — в судьбе
Ее торжественных поэтов.Был Августов высокий век,
И золотые строки были:
Спокойней величавых рек
С ней разговаривал Виргилий.Был век печали; и тогда,
Как враг в ее стучался двери,
Бежал от мирного труда
Изгнанник бледный, Алигьери.Униженная до конца,
Кто пожилых людей слова пренебрежет,
И пылкой юности стремленью покорится,
Тот часто со вредом и поздно вразумится,
Сколь справедлив людей испытанных совет.
Ребята у моря со стариком гуляли,
И как-то на челнок напали,
В которой вздумали они и сами сесть,
И в то же старика хотят ребята ввесть;
Чтоб с ними по морю немного прокатиться.
Солнце играло лучами
Над вечно зыблемым морем;
Вдали на рейде
Блестел корабль, на котором
Домой я ехать собрался.
Да не было ветра попутного, —
И я еще мирно сидел
На белой о́тмели
Пустынного берега
И песнь Одиссея читал —
Скала наклонилась над бездной морской
И в воды отважно глядится;
На ней, недовольный долин красотой,
Орёл бурнокрылый гнездится.
Её обвивает волнистая мгла,
И, в сизом покрове тумана,
Стоит, чуть видна, вековая скала,
Как призрак бойца-великана.
Печально выл ветер, и мраки легли
На землю густым покрывалом,
Как всплывает алый щит над морем,
Издавна знакомый лунный щит, -
Юность жизни, с радостью и горем
Давних лет, над памятью стоит.Море — змеи светов гибких жалят
И, сплетясь, уходят вглубь, на дно.
Память снова нежат и печалят
Дни и сны, изжитые давно.Сколько ликов манят зноем ласки,
Сколько сцен, томящих вздохом грудь!
Словно взор склонен к страницам сказки,
И мечта с Синдбадом держит путь.Жжет еще огонь былой отравы.
Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре,
O, не грусти, ты все мне дорога,
Но я любить могу лишь на просторе,
Мою любовь, широкую как море,
Вместить не могут жизни берега.
Когда Глагола творческая сила
Толпы миров воззвала из ночи,
Любовь их все, как солнце, озарила,
И лишь на землю к нам ее светила
Доктора… они не понимают:
Малярией, говорят, томим.
Мне прописано. Я принимаю
Добрые советы
И хинин.
Это только для меня зацепка —
Оставаться целый день с людьми…
Не придумали еще рецепта
Против неудавшейся любви.
Я червь — я бог!
ДержавинТы не спишь, блестящая столица.
Как сквозь сон, я слышу за стеной
Звяканье подков и экипажей,
Грохот по неровной мостовой…
Как больной, я раскрываю очи.
Ночь, как море темное, кругом.
И один, на дне осенней ночи,
Я лежу, как червь на дне морском.
Где-нибудь, быть может, в эту полночь
Пастух в Нептуновом соседстве близко жил:
На взморье, хижины уютной обитатель,
Он стада малого был мирный обладатель
И век спокойно проводил.
Не знал он пышности, зато не знал и горя,
И долго участью своей
Довольней, может быть, он многих был царей.
Но, видя всякий раз, как с Моря
Сокровища несут горами корабли,
Как выгружаются богатые товары
Посвящается Л. М. Лопатину
Эти мшистые громады
Сердце тянут как магнит.
Что от смертного вам надо,
Что за тайна здесь лежит?
Молвит древнее сказанье,
Что седые колдуны
Правым роком в наказанье
За ужасные деянья
Временами, не справясь с тоскою
И не в силах смотреть и дышать,
Я, глаза закрывая рукою,
О тебе начинаю мечтать.
Не о девушке тонкой и томной,
Как тебя увидали бы все,
А о девочке тихой и скромной,
Наклоненной над книжкой Мюссе.
Приветной тишины и ясной неги полны,
Так ласковы вчера и тихи были волны...
Чуть слышно у бортов резвилася струя,
Мечты старинные свивая надо мною,
И солнечных лучей искристые края,
Купаясь, тешились алмазною игрою.
Но за ночь прошлую померкли небеса,
Во гневе страшные покрыты волны пеной,
Шумят и сердятчя прибрежные леса,
Ошеломленные внезапной переменой.
Играют чайки и порхают,
А кони белые морей,
Вздымаясь в волнах, потрясают
Косматой гривою своей.
День падает; дождем незримым
Закатный омрачен мираж,
И пароход плюется дымом,
Еще черней его панаш.
Все сильней и сильней опьяняющий запах цветов;
поднялись над травой вереницы ночных мотыльков;
то луна — не луна, — точно светит далекий пожар.
Разлился́ по волнам засверкавшим белеющий пар…
Иль туман в океан от меня уползает змеей?
Иль видений ночных выступает обманчивый рой?
Города ли встают, острова ли по морю вдали?
Иль за темной волной убегают на юг корабли?
Тихо меркнет заря; все бледнее, бледнее волна,
под зарей золотой полосами синеет она.
А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер,
Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.Спой нам, ветер, про дикие горы,
Про глубокие тайны морей.
Про птичьи разговоры,
Про синие просторы,
Про смелых и больших людей! Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет:
Кто весел — тот смеется,
Я не тебя любил, но солнце, свет,
Но треск цикад, но голубое море.
Я то любил, чего и следу нет
В тебе. Я на немыслимом просторе
Любил. Я солнечную благодать
Любил. Что знаешь ты об этом?
Что можешь рассказать
Ветрам, просторам, молниям, кометам?
Белы волны на побережьи моря,
Днем и в полночь они шумят.
Белых цветов в поле много,
Лишь на один из них мои глаза глядят.
Глубже воды в часы прилива,
Смелых сглотнет их алчная пасть.
Глубже в душе тоска о милой,
Ни днем, ни в полночь мне ее не ласкать.
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля.
Холодок бежит за ворот,
Шум на улицах сильней.
С добрым утром, милый город, —
Сердце Родины моей! Кипучая,
Могучая,
Никем непобедимая, —
Мы в тюрьме изведанных пространств…
Старый мир давно стал духу тесен,
Жаждущему сказочных убранств.
О, поэт пленительнейших песен,
Ты опять бежишь на край земли…
Но и он тебе ли неизвестен?
Как ни пенят волны корабли,
Как ни манят нас моря иные, —
Из лепрозария лжи и зла
Я тебя вызвала и взяла
В зори! Из мертвого сна надгробий —
В руки, вот в эти ладони, в обе,
Раковинные — расти, будь тих:
Жемчугом станешь в ладонях сих!
О, не оплатят ни шейх, ни шах
Не прячьтесь от дождя! Вам что, рубашка
Дороже, что ли, свежести земной?
В рубашке вас схоронят. Належитесь.
А вот такого ярого сверканья
Прохладных струй, что льются с неба (с неба!),
Прозрачных струй, в себе дробящих солнце,
И пыль с травы смывающих,
И листья
Полощущих направо и налево,
Их вам увидеть будет не дано.
Послушайте все — о-го-го! э-ге-гей! —
Меня, попугая, пирата морей.Родился я в тыща каком-то году
В банано-лиановой чаще.
Мой папа был папапугай какаду,
Тогда ещё не говорящий.Но вскоре покинул я девственный лес —
Взял в плен меня страшный Фернандо Кортес.
Он начал на бедного папу кричать,
А папа Фернанде не мог отвечать,
Не мог — не умел — отвечать.И чтоб отомстить, от зари до зари
Учил я три слова, всего только три,
Кто пожилых людей совет пренебрегает
И пылкой юности страстям одним внимает,
Тот часто со вредом и поздно узнает,
Сколь справедлив людей испытанных совет.
Робята у́ моря со стариком гуляли
И как-то на челнок напали,
В который вздумали они и сами сесть,
И в то же старика хотят робята ввесть,
Чтоб с ними по морю немного прокатиться.
Едва приподнимутся флаги
Над ровною гладью залива
И дрогнут в зеленых глубинах
Прожорливых рыб плавники, —
Над берегом белые чайки
Взвиваются стаей крикливой,
И, кончив последнюю вахту,
Мерцают вдали маяки.
Синеет высокое небо,
1
Всё помнит о весле вздыхающем
Мое блаженное плечо…
Под этим взором убегающим
Не мог я вспомнить ни о чем…
Твои движения несмелые,
Неверный поворот руля…
И уходящий в ночи белые
Неверный призрак корабля…
И в ясном море утопающий
Небо полночное звезд мириадами
Взорам бессонным блестит;
Дивный венец его светит Плеядами,
Альдебараном горит.
Пышных тех звезд красоту лучезарную
Бегло мой взор миновал,
Все облетел, но, упав на Полярную,
Вдруг, как прикованный, стал. Тихо горишь ты, дочь неба прелестная,
После докучного дня;
Томно и сладостно, дева небесная,
В снежной мгле угрюмы вопли вьюги,
Всем сулят, с проклятьем, час возмездий…
Та же ль ночь, в иных краях, на юге,
Вся дрожит, надев убор созвездий?
Там, лучистым сферам дружно вторя,
Снизу воды белым блеском светят;
Легкой тенью режа фосфор моря,
Челны след чертой огнистой метят.
Над лиманской солью невеселой
Вечер намечается звездой…
Мне навстречу выбегают села,
Села нависают над водой…
В сумраке, без формы и без веса,
Отбежав за синие пески,
Подымает черная Одесса
Ребра, костяки и позвонки…
Что же? Я и сам еще не знаю,
Где присяду, где приют найду: