Скучно, девушки, весною жить одной:
Не с кем сладко побеседовать младой.
Сиротинушка, на всей земле одна,
Подгорюнясь ли присядешь у окна —
Под окошком все так весело глядит,
И мне душу то веселие томит.
То веселье — не веселье, а любовь,
От любви той замирает в сердце кровь.
И я выду во широкие поля —
С них ли негой так и веет на тебя;
Свежий запах каждой травки полевой
Вреден девице весеннею порой,
Хочешь с кем-то этим запахом дышать
И другим устам его передавать;
Белой груди чем-то сладким тяжело,
Голубым очам при солнце не светло.
Больно, больно безнадежной тосковать!
И я кинусь на тесовую кровать,
К изголовью правой щечкою прижмусь
И горючими слезами обольюсь.
Как при солнце летом дождик пошумит,
Травку вспрыснет, но ее не освежит,
Так и слезы не свежат меня, младой;
Скучно, девушки, весною жить одной!
Восхитительно играет
Драгоценное вино!
Снежной пеною вскипает,
Златом искрится оно!
Услаждающая влага
Оживит тебя всего:
Вспыхнут радость и отвага
Блеском взора твоего;
Самобытными мечтами
Загуляет голова,
И, как волны за волнами,
Из души польются сами
Вдохновенные слова;
Строен, пышен мир житейской
Развернется пред тобой…
Много силы чародейской
В этой влаге золотой! И любовь развеселяет
Человека, и она
Животворно в нем играет,
Столь же сладостно-сильна:
В дни прекрасного расцвета
Поэтических забот
Ей деятельность поэта
Дани дивные несет;
Молодое сердце бьется,
То притихнет и дрожит,
То проснется, встрепенется,
Словно выпорхнет, взовьется
И куда-то улетит!
И послушно имя девы
Станет в лики звучных слов,
И сроднятся с ним напевы
Вечнопамятных стихов! Дева-радость, величайся
Редкой славою любви.
Настоящему вверяйся
И мгновения лови!
Горделивый и свободный,
Чудно пьянствует поэт!
Кубок взял: душе угодны
Этот образ, этот цвет;
Сел и налил; их ласкает
Взором, словом и рукой;
Сразу кубок выпивает
И высоко подымает,
И над буйной головой
Держит. Речь его струится
Безмятежно весела,
А в руке еще таится
Жребий бренного стекла!
Где те клятвы делись ныне,
Чтобы вечно меня любить,
Рок тобою в злой судбине,
Запретил мне твоею слыть.
Ты мой взор и сердце пленя,
Больше ныне не помнишь меня,
Я лишь стонаю,
И вспоминаю
Прежнее время, свой век губя,
Как жизнь люблю тебя.
Ты в свободе, я в неволе,
Ты в веселье, я в грусти злой,
Только тратишь сто раз боле,
Днесь ты мною, как я тобой:
Я теряю кто только мне льстил,
Ты теряешь кто прямо любил,
Меньше я трачу,
Только я плачу,
Ты тратя больше все ставишь в смех:
Твой, твой и в том успех.
Естьлиж лютый вправду прежде,
Я любима тобой была,
В таковой ли я надежде,
Чтилась быть тебе мила.
Естьли мысли в нас были одни,
Вспомни, вспомни прошедшие дни,
Сколько я страстна,
Столько нещастна,
Вспомни жестокой любовь мою,
И что я слезы лью.
Есть старая песня, печальная песня одна,
И под сводом небесным давно раздается она.
И глупая старая песня — она надоела давно,
В той песне печальной поется всегда про одно.
Про то, как любили друг друга — человек и жена,
Про то, как покорно ему предавалась она.
Как часто дышала она тяжело-горячо,
Головою склоняяся тихо к нему на плечо.
И как божий мир им широк представлялся вдвоем,
И как трудно им было расстаться потом.
Как ему говорили: «Пускай тебя любит она —
Вы не пара друг другу», а ей: «Ты чужая жена!»
И как умирал он вдали изнурен, одинок,
А она изнывала, как сорванный с корня цветок.
Ту глупую песню я знаю давно наизусть,
Но — услышу ее — на душе безысходная грусть.
Та песня — всё к тем же несется она небесам,
Под которыми весело-любо свистать соловьям,
Под которыми слышан страстный шепот листов
И к которым восходят испаренья цветов.
И доколе та песня под сводом звучит голубым,
Благородной душе не склониться во прахе пред ним.
Но, высоко поднявши чело, на вражду, на борьбу,
Видно, звать ей надменно всегда лиходейку-судьбу.
I. СпасениеМы судим, говорим порою так прекрасно,
И мнится — силы нам великие даны.
Мы проповедуем, собой упоены,
И всех зовем к себе решительно и властно.
Увы нам: мы идем дорогою опасной.
Пред скорбию чужой молчать обречены, -
Мы так беспомощны, так жалки и смешны,
Когда помочь другим пытаемся напрасно.Утешит в горести, поможет только тот,
Кто радостен и прост и верит неизменно,
Что жизнь — веселие, что все — благословенно;
Кто любит без тоски и как дитя живет.
Пред силой истинной склоняюсь я смиренно;
Не мы спасаем мир: любовь его спасет.II. НитьЧерез тропинку в лес, в уютности приветной,
Весельем солнечным и тенью облита,
Нить паутинная, упруга и чиста,
Повисла в небесах; и дрожью незаметной
Колеблет ветер нить, порвать пытаясь тщетно;
Она крепка, тонка, прозрачна и проста.
Разрезана небес живая пустота
Сверкающей чертой — струною многоцветной.Одно неясное привыкли мы ценить.
В запутанных узлах, с какой-то страстью ложной,
Мы ищем тонкости, не веря, что возможно
Величье с простотой в душе соединить.
Но жалко, мертвенно и грубо все, что сложно;
А тонкая душа — проста, как эта нить.
Когда в колыбели, дитя, я лежал,
Веселую песню мне дух напевал;
За нею душа улетала далеко,
И песня запала мне в душу глубоко.
Отрадные звуки проснутся порой,
Веселые годы встают предо мной,
И дух напевает — где денется горе? —
Про дальнее небо, про синее море...
Когда я безумной любовью пылал,
Дурную мне песню мой дух напевал;
То звуки блаженства, то стоны печали
Далекие — грудь молодую вздымали.
Душа к ним летела — казалося ей,
Что песня звучала из милых очей;
Но очи не блещут, любовь отлетела,
И звуки затихли, и грудь охладела.
Я в жизни утратой утрату сменял —
Унылую песню мне дух напевал;
И в сумраке ночи на песню печали
Знакомые тени ко мне прилетали.
Напрасно теперь в отдаленном краю
Веселые старые песни пою:
Нет! жизнь обнажилась! Нет! бездна зияет —
Ужасную песню мне дух напевает.
Он был отрок пылкий, русый, синеокий,
Полный жизни, полный юношеских сил.
Он не знал ни горя, ни тоски глубокой,
Ни кипучей злобы, мощной и жестокой —
Все его любили—всех и он любил…
Он был отрок пылкий, русый, синеокий,
Полный жизни, полный юношеских сил.
И благословила мать его, рыдая,
И поцеловал он, плача, мать свою…
Он разстался с школой и с родными, зная,
Что с врагами бьется сторона родная,
Что разбиты братья в роковом бою.
И благословила мать его рыдая,
И поцеловал он, плача, мать свою.
Затаив на сердце жгучия страданья,
Проводила сына до полка она:
Миг разлуки был им мигом испытанья:
« --Ну, сынок, мужайся!»—«Мама, до свиданья!..»
И полки закрыла пыли пелена.—
Затаив на сердце жгучия страданья,
Проводила сына до полка она.
Но когда полки ушли—она вскричала:
«Боже мой! разбита вся душа моя!»
--Сын же, идя, думал: "Мать моя не дала
"Духом пред разлукой, не затрепетала,
«Не паду же духом пред врагом и я!»
Но когда полки ушли, она вскричала:
«Боже мой! разбита вся душа моя!»
М. Р.<оссийского>
Судил мне бог пылать любовью,
Я взором Дамы взят в полон,
Ей в дар несу и явь и сон,
Ей честь воздам стихом и кровью.
Ее эмблему чтить я рад,
Как чтит присягу верный ленник.
И пусть мой взгляд
Вовеки пленник;
Ловя другую Даму, он — изменник.
Простой певец, я недостоин
Надеть на шлем Ее цвета.
Но так гранатны — чьи уста,
Чей лик — так снежен, рост — так строен?
Погибель мне! Нежнее нет
Ни рук, ни шеи в мире целом!
Гордится свет
Прекрасным телом,
А взор Ее сравню я с самострелом.
Любовь вливает в грудь отвагу,
Терпенья дар дает сердцам.
Во имя Дамы жизнь отдам,
Но к Ней вовек я не прилягу.
Служить нам честно долг велит
Синьору в битве, богу в храме,
Но пусть звенит,
Гремя хвалами,
Искусная канцона — только Даме.
20/21 ноября 1909
Как он, измученный, влачился по дороге,
Бряцая звеньями страдальческих цепей,
И как томился он, похоронен в остроге,
Под стражею штыков и ужасом плетей, —
Об этом пели вы, но из его страданий
Вы взяли только то на песни и цветы,
Что и без пошлых фраз и лживых восклицаний
Сплело ему венок нетленной красоты…
Но между строчками его болезненных творений
Прочли ли вы о том, что тягостней тюрьмы,
И тягостней его позора и лишений,
Был для него ваш мир торгашества и тьмы?
Прочли ли вы о том, как он страдал душою,
Когда, уча любви враждующих людей,
Он слышал, как кричал, ломаясь пред толпою,
С ним рядом о любви — корыстный фарисей?
Сочтите ж, сколь раз вы слово продавали,
И новый, может быть прекраснейший цветок,
И новый, может быть острейший терн печали
Вплетете вы в его страдальческий венок!..
Январь 1881
Вы говорили мне — что мы должны расстаться —
Что свет нас осудил — что нет надежды нам;
Что грустно вам — что должен я стараться
Забыть вас, — вечер был; по бледным облакам
Плыл месяц; тонкий пар лежал над спящим садом;
Я слушал вас, и все не понимал:
Под веяньем весны, под вашим светлым взглядом —
Зачем я так страдал?
Я понял вас; вы правы — вы свободны;
Покорный вам, иду — но как идти,
Идти без слов, отдав поклон холодный,
Когда нет мер томлениям души?
Сказать ли, что люблю я вас… не знаю;
Минувшего мне тем не возвратить;
От жизни я любовь не отделяю —
Не мог я не любить.
Но неужель все кончено — меж нами
Как будто не бывало милых уз!
Как будто не сливались мы сердцами —
И так легко расторгнуть наш союз!
Я вас любил… меня вы не любили —
Нет! Нет! Не говорите да! — Меня
Улыбками, словами вы дарили —
Вам душу предал я.
Идти — брести среди толпы мне чуждой
И снова жить, как все живут; а там
Толпа забот — обязанности — нужды, -
Вседневной жизни безотрадный хлам.
Покинуть мир восторгов и видений,
Прекрасное всем сердцем понимать
Не в силах быть — и новых откровений
Больной душе напрасно ждать —
Вот что осталось мне — но клясться не хочу я,
Что никогда не буду знать любви;
Быть может, вновь — безумно — полюблю я,
Всей жаждой неотвеченной души.
Быть может, так; но мир очарований,
Но божество, и прелесть, и любовь —
Расцвет души и глубина страданий —
Не возвратятся вновь.
Пора! иду — но прежде дайте руки —
И вот конец и цель любви моей!
Вот этот час — вот этот миг разлуки…
Последний миг — и ряд бесцветных дней.
И снова сон, и снова грустный холод…
О мой творец! не дай мне позабыть,
Что жизнь сильна, что все еще я молод,
Что я могу любить!
К М-руЕще на быстролетный пир,
О друг, мы сведены судьбою.
Товарищ, где наш детский мир,
Где так сроднился я с тобою?
Взгляну на стройный замок тот,
Где бурной жаждой эполета,
В златые отрочества лета,
Кипел незрелый наш народ, —
И целый рой воспоминаний,
То грустно — сладкий, то смешных,
Пробудится в единый миг
В душе, исполненной терзаний.
Там, светских чуждые цепей,
Мы знали только братства узы,
И наши маленькие музы
Ласкали избранных детей.
От охладительной науки
Бежали мы — в тиши мечтать
И непокорливые звуки
Игре созвучий покорять.
Там в упоительной тревоге
Мы обнимались на пороге
Меж детства запоздалым сном
И первым юности огнем,
И чувством дивным закипали,
И слив в безмолвии сердца,
Еще чего — то от творца,
Как недосозданные, ждали, —
И легкой струйкою в крови
Текло предвкусие любви.
Ударил час: мы полетели
Вдоль разных жизненных путей,
Пучину света обозрели,
И скоро сердцем откипели,
Открыли яд на дне страстей.
Под хладным веяньем порока
Поблекла юная мечта;
Душа, как львица, заперта —
Скорбит в железной клетке рока.
В толпе холодной и сухой
К кому приникнуть головой? Где растопить свинец несчастья?
Где грудь укрыть от непогод?
Везде людского безучастья
Встречаешь неизбежный лед
Повсюду чувство каменеет
И мрет под кознями умов;
В насмешках сирая немеет
И мерзнет дружба; а любовь —
В любви ль найдешь еще отраду?
Оставь напрасные мечты!
Любовь — лишь только капля яду
На остром жале красоты. Товарищ, где же утешенье? .
Чу! гром прошел по высотам.
Дай руку! благо провиденье:
Страданье здесь, блаженство — там!
Ключ любви
ее дочери
Она невинна
Талисман, женихОн. Поклон тебе, Абракадабра,
Пришел я сватать Ключ любви.
В сей омут лезу слишком храбро,
Огонь кипит в моей крови.
Она. Авось приданого не спросит,
Когда огонь кипит в крови.
А то задаром черти носят
Под видом пламенной любви.
Он. Советник чином я надворный,
Лишь получил, сейчас женюсь.
Она. Люблю таких, как вы, проворных.
Он. Проворен точно, но боюсь.
Одна из дев. К чему сей страх в делах любви,
Когда огонь кипит в крови.
Он. Сей страх, о дева, не напрасен.
Дева. Твоих сомнений смысл ужасен.
Он. Вопросом дев я удостоен,
Вопрос сей слишком непристоен.
Абракадабра. Не отвечайте, коли так.
Ведь не совсем же вы дурак.
Он. Сей комплимент мне очень лестен,
Я остроумием известен.
Одна из дев. Зачем пришел к нам сей осел?
Он (с остроумием). Осел жениться б не пришел.
Но к делу: кто из них невинна
И кто из них Любови ключ,
Скажи скорее и не мучь.
Она. О, батюшка, ты глуп, как гусь.
Невинны обе, в том клянусь.
Он. Увы! Кто клятвам ныне верит?
Какая мать не лицемерит.Одна из дев, в негодовании показывая на АбракадабруНе лицемерит мать сия.
Он (с насмешкой). Не потому ли, что твоя?
Доколе с нами сей
Она. Клянусь еще, что ты болван.
Он. Болван, но не даюсь в обман.
Одна из дев. Довольно, прочь беги, мерзавец.
Ты скот, осел, христопродавец.Он с глубоким остроумием.Мог продать,
Осел не продал бы Христа.
Дева. Оставь сейчас сии места.
Он. Довольно, дева, дружба дружбой.
Идти на службу
А мне пора тащиться к службе (Уходит.)
Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный…
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И всё, чем я страдал, и всё, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман…
Шуми, шуми послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей,
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
Где рано в бурях отцвела
Моя потерянная младость,
Где легкокрылая мне изменила радость
И сердце хладное страданью предала.
Искатель новых впечатлений,
Я вас бежал, отечески края;
Я вас бежал, питомцы наслаждений,
Минутной младости минутные друзья;
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной… Но прежних сердца ран,
Глубоких ран любви, ничто не излечило…
Шуми, шуми послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан…
Третья вариация
Песня юношей
Чтоб сны приникли к изголовью,
Зажгите, звезды, все огни,
И ты, о, ночь, своей любовью
Слиянье страсти осени!
Еще природа не вверяла
Любви — такую красоту,
Еще луна не озаряла
Такую верную чету.
О, пусть во мгле самозабвенья
Не видит он ее лица!
Бегите, быстрые мгновенья,
И возвращайтесь без конца!
Песня девушек
Вы, феи, ангелы святые,
Склонитесь ласково над ней!
Блюдите, звезды золотые,
Восторг немеркнущих огней!
О, страх! О, радость! Что́ свершится,
Покуда мир окутан сном!
О, мы не знаем! Ночь промчится.
Идем! Идем!
Юноши
О, медли, медли, свет востока,
Свое завистливое око
Скрывай подольше в безднах Сна!
Девушки
Нет, Веспер, нет, вернись скорее!
Пусть лик твой вспыхнет, в блеске млея,
И разомкнется глубина!
Хор
Роскошной неги, Снов лучистых
Раскрыты светлые врата.
Здесь в переливах золотистых
Сойдутся Мощь и Красота.
О, пусть вкруг них светло зажжется
Пурпуровый туман любви,
Пусть чувство их в цветок сольется,
В сердечной вспыхнувши крови!
И пусть, как камень драгоценный,
Их страсть лучи распространит,
И этот праздник незабвенный
Им детский облик подарит!
Ты рушишь покой свободу отнявши,
А повод сама мне к любви подала,
Ты мне надежду подавши,
Опять взяла.
Почто было влечь, когда не склоняться,
Или то забавно, чтоб дух мой терзать.
Уж ты можешь смеяться
Нельзя отстать.
Или ты брав в плен того лишь желала,
Чтоб кровь моя тобою пылала,
А яб влюбясь всеместно грустил,
Жестокой ты нрав и зверской имеешь,
Что введши в грусть о мне не жалеешь,
Довольналь ты, уж я полюбил.Довольствуйся ныне вздыханьем моим,
Я вечно подвластен очам стал твоим,
Свирепствуй как хочешь, я все то терпл.ю,
Нельзя мне покинуть, я очень люблю,
Лишь только помысли, достойноль губить,
Кому дала повод сама ты любить,
Престань меня,
К любви взманя,
Не видючи пользы, всечасно терзать;
Склонися, склонися, коль так ты мила,
Цели мою рану, что ты мне дала,
Или не льзя,
Мне грудь пронзя,
Стесненному духу отрады подать? Я часто видал, что было приятно,
Где вместе случалось бывать мне с тобой;
А ныне то все превратно,
Где ты со мной;
Не хочешь взглянуть и прочь отбегаешь,
Какая причина тебя отвела,
За что ты презираешь,
Иль что мила?
Ах сжалься и дай опять быть в надежде.
Имей тот взор, как видель я прежде,
А я тебя своей почитал.
Спокой мысль мою, за что ты взгордилась,
За что любя ты вдруг разсердилась,
Тоголи я себе ожидалъ?
Разлейтеся по рощам потоки чистых вод,
Мне лучше пасти овцы здесь будет меж болот,
Меж множеством цветочков, между лилей и роз,
Вы вяньте розы, вяньте, валитесь прочь от лоз,
Прекрасна коль пастушка не хочет близ притить,
И сидючи в кусточках, не знает, что любить,
Любви ей лучше мнятся сплетенные венки,
И сидя, режет в рощах березки и кленки.
Престаньте птички песни в дубровах воспевать,
Престаньте сей забавой мне бедну досаждать,
Зефиры прочь за рощи, пусть буря здесь шумит,
Драгая коль пастушка вздыхати мне велит,
Садися красно солнце скоряе за леса;
Закройте густы тучи от глаз мне небеса,
Ступайте волки в стадо, поеште всех овец,
Терзайте мое сердце и сделайте конец;
Пастушка, коль я винен, так видишь чем плачу,
Что чрез твое свирепство сам смерть принять хочу,
Останься радость в стаде, любовь коль не сходна,
Останься, умертвивши, паси овец одна.
Мой зверь — не лев, излюбленный толпою,
Мне кажется, что он лишь крупный пес.
Нет, желтый тигр, с бесшумною стопою
Во мне рождает больше странных грез.
И символ Вакха, — быстрый, сладострастный,
Как бы из стали, меткий леопард,
Он весь как гений вымысла прекрасный,
Отец легенд, зверь-бог, колдун и бард.
Еще люблю я черную пантеру,
Когда она глядит перед собой
В какую-то внежизненную сферу,
Как страшный Сфинкс в пустыне голубой.
Но, если от Азийских, Африканских
Святых пустынь мечту я оторву,
Средь наших дней, и плоских, и мещанских,
Моей желанной — кошку назову.
Она в себе, в изящной миньятюре,
Соединила этих трех зверей.
Есть искры у нее в лоснистой шкуре,
У ней в крови — бродячий хмель страстей
Она проходит в комнатах бесшумно,
Всегда свою преследуя мечту,
Влюбляется внезапно и безумно,
И любит ведьм и любит темноту.
В ее зрачках непознанная чара,
В них фосфор и круги нездешних сфер,
Она пленила страшного Эдгара,
Ей был пленен трагический Бодлер.
Два гения, влюбленные в мечтанья,
Мои два брата в бездне мировой,
Где нам даны безмерные страданья
И беспредельность музыки живой.
Нежный, нежный воздыхатель,
О певец любви и неги!
Ты когда бы лишь увидел
Столько нимф и столько милых,
Без вина бы и без хмелю
Ты во всех бы в них влюбился;
И в мечте иль в восхищеньи
Ты бы видел будто вяве:
На станице птичек белых,
Во жемчужной колеснице,
Как на облачке весеннем,
Тихим воздуха дыханьем
Со колчаном вьется мальчик
С позлащенным легким луком
И туда-сюда летает;
И садится он по нимфам,
То на ту, то на иную,
Как садятся желты пчелы
На цветы в полях младые.
Он у той блистал во взглядах,
У иной блистал в улыбке
И пускал оттуда жалы,
Как лучи пускает солнце.
Жалы были ядовиты,
Но и меду были слаще,
Не летали они мимо,
Попадали они в душу,
И душа б твоя томилась,
Уязвленная любовью, —
Лишь Паллады щит небесный
Утолил твои бы вздохи.
1791
Чредою быстрой льются годы, —
Но, боже мой, еще быстрей
И безвозвратней для людей
Проходят призраки свободы,
Надежды участи иной,
Теней воздушных легкий рой!
И вы — не правда ль? — вы довольно
На свете жили, чтобы знать,
Как что-то надобно стеснять
Порывы сердца добровольно,
Зане — увы! кто хочет жить,
Тот должен жизнь в себе таить!
Блажен, блажен, кто не бесплодно
В груди стремленья заковал,
Кто их, для них самих, скрывал;
Кто — их служитель благородный —
На свете мог хоть чем-нибудь
Означить свой печальный путь!
И вы стремились, вы любили
И часто, может быть, любя
Себя — от самого себя —
С сердечной болью вы таили!..
И, верьте истины словам,
«По вере вашей будет вам!»
И пусть не раз святая вера
Была для вас потрясена,
Пусть жизнь подчас для вас полна
Страдания — награды мера!
И кто страданием святым
Страдал — тот возвеличен им!
Да! словом веры, божьим словом,
На новый жизни вашей год
Я вас приветствую! Пройдет
Для вас, я верю, он не в новом
Стремленьи — хоть одной чертой
Означить бедный путь земной!
Не стоит десятки годов спустя
Словами себя опоганить,
Что снова цыганки
Грегочут, свистят
И топают сапогами.Поют и запляшут —
Гуляет нога,
Ломая зеленые стебли…
И я вспоминаю
Шатры
И луга,
Повозки цыганок и степи… Держите меня…
Это всё не пустяк…
Держите…
Спросите —
куда я? Но снова и гикают, и свистят,
И врут про меня, гадая… Среди обыденных людских племен
В Самаре, в Москве, в Ярославле
Я буду богат, —
И я буду умен,
И буду навеки прославлен…
Прекрасная радость
И ласковый стыд, —
Как жить хорошо на свете!..
Гадалка, прости,
Мы не очень просты,
И мы не зеленые дети.
А наше житье —
Не обед, не кровать, —
К чему мне такие враки?
Я часто от голода околевать
Учился у нашей собаки.
Напрасно, цыганка, трясешь головой.
А завтра…
Айда спозаранок…
Я уйду с толпой цыганок
За кибиткой кочевой.Погуляем мы на свете,
Молодая егоза,
Поглядим, как звезды светят
И восточные глаза.Чтобы пели,
Чтобы пили, —
На поляне визг, —
Под гитару бы любили
На поляне вдрызг, И подковками звеня,
Не ушла бы от меня…
Вы знаете?
Это теперь — пустяк,
Но чудятся тройки и санки,
Отчаянно гикают и свистят,
И любят меня цыганки.
Там, над быстрою рекой,
Есть волшебное окно;
Белоснежною рукой
Открывается оно.
Груди полные дрожат
Из-под тени полотна;
Очи светлые блестят
Из волшебного окна…
И, склонясь на локоток,
Под весенний вечерок,
Миловидна, хороша
Смотрит девица-душа.
Улыбнется — и природа расцветет,
И приятней соловей в саду поет,
И над ручкою лилейной
Вьется ветер тиховейный,
И порхает,
И летает
С сладострастною мечтой
Над девицей молодой,
Но лишь только опускает раскрасавица окно,
Все над Тереком суровым и мертво и холодно.
Улыбнись, душа-девица,
Улыбнись, моя любовь,
И вечерняя зарница
Осветит природу вновь!
Нет! жестокая не слышит
Робкой жалобы моей
И в груди ее не пышет
Пламень неги и страстей.
Будет время, равнодушная краса,
Разнесется от печали светло-русая коса!
Сердце пылкое, живое
Загрустит во тьме ночной,
И страдание чужое
Ознакомится с тобой;
И откроешь ты ревниво
Потаенное окно,
Но любви нетерпеливой
Не дождется уж оно!
Веселый зов весенней зелени,
Разбег морских надменных волн,
Цветок шиповника в расселине,
Меж туч луны прозрачный челн,
Весь блеск, весь шум, весь говор мира,
Соблазны мысли, чары грез, —
От тяжкой поступи тапира
До легких трепетов стрекоз, —
Еще люблю, еще приемлю,
И ненасытною мечтой
Слежу, как ангел дождевой
Плодотворит нагую землю!
Какие дни мне предназначены
И в бурях шумных, и в тиши,
Но цел мой дух, и не растрачены
Сокровища моей души!
Опять поманит ли улыбкой
Любовь, подруга лучших лет,
Иль над душой, как влага зыбкой,
Заблещет молний синий свет, —
На радости и на страданья
Живым стихом отвечу я,
Ловец в пучине бытия
Стоцветных перлов ожиданья!
Приди и ты, живых пугающий,
Неотвратимый, строгий час,
Рукой холодной налагающий
Повязку на сиянье глаз!
В тебе я встречу новый трепет,
Твой лик загадочный вопью, —
Пусть к кораблю времен прицепит
Твоя рука мою ладью.
И, верю, вечностью хранимый,
В тех далях я узнаю вновь
И страсть, и горесть, и любовь,
Блеск дня, чернь ночи, вёсны, зимы!.
Н. М. Карамзин
НА СМЕРТЬ КНЯЗЯ Г. А. ХОВАНСКОГО
Друзья! Хованского не стало!
Увы! нам в гробе всем лежать;
На всех грозится смерти жало:
Лишь тронет, должно умирать!
Иной сидел в златой короне,
Как бог величием сиял,—
Взгляни… венец лежит на троне,
Но венценосец прахом стал.
Гроза земли, людей губитель,
Как Зевс яряся в бурной мгле,
Взывал: «Я мира победитель!»
Но пуля в лоб—герой в земле.
Нарцисс гордился красотою
И жизнь любовью украшал;
Но вдруг скелет махнул косою…
Прости любовь! Нарцисс увял.
Другой сидел над сундуками,
От вора золото стерег;
Но, ах! за крепкими замками
Себя от смерти не сберег!
Она и в пору и не в пору
Велит нам дом переменять;
Младенцев, старцев без разбору
Спешит за гроб переселять.
Блажен, кто, жизнь свою кончая,
Еще надеждою живет
И, мир покойно оставляя,
Без страха в темный путь идет!
Друзья! так умер наш приятель.
Он верил, что есть бог сердец;
Он верил, что миров создатель
И здесь, и там для нас отец.
Чего же под его покровом
Бояться добрым в смертный час?
И там, и там, в жилище новом,
Найдутся радости для нас.—
В те дни, как я был соловьем,
Порхающим с ветки на ветку,
Любил я поглядывать зорким глазком
В окно, на богатую клетку.
В той клетке, я помню, жила
Такая красавица птичка,
Что видеть ее страсть невольно влекла,
Насильно тянула привычка.
Слезами во мраке ночей
Питал я блаженные грезы,
И пел про любовь я в затишье аллей, —
И звуки дрожали, как слезы.
И к месяцу я ревновал…
И часто к затворнице сонной
Я страстные вздохи свои посылал
По ветру, в струе благовонной.
Нередко внимала заря
Моей серенаде прощальной —
В тот час, как, проснувшись, малютка моя
Плескалася в ванне хрустальной.
Однажды гроза пронеслась…
Вдруг, вижу, — окно нараспашку,
И клетка, о радость! сама отперлась,
Чтоб выпустить бедную пташку.
И стал я красавицу звать
На солнце, в зеленые сени —
Туда, где уютные гнезда качать
Слетаются влажные тени.
«Покинь золотую тюрьму!
Будь голосу Бога послушна!» —
Я звал… но к свободе, Бог весть почему,
Осталась она равнодушна.
Бедняжка, я видел потом,
Клевала отборные зерна —
Потом щебетала — не знаю о чем —
Так грустно и так непритворно!
О том ли грустила она,
Что крылышки доля связала?
О том ли, что, рано промчавшись, весна
Навек мои песни умчала?
Один мой друг женился в тридцать лет
на девушке восемнадцатилетней.
Пошли осуды, пересуды, сплетни:
и что он в ней нашёл, и ничего в ней нет.
На взгляд чужой, придирчивый и строгий,
она и впрямь была нехороша,
какой-то длиннорукий, длинноногий
утёнок гадкий, робкая душа.
Что он, мой друг, в ней для себя открыл,
за что её среди других заметил,
никто не знал.
Но он её любил.
Нет таинства таинственней на свете.
Зачем? За что? Поди определи.
Людской удел в любви неодинаков.
Тут что-то от цветения земли,
от роста трав, от созреванья злаков.
Иной росток, пожалуй бы, зачах,
когда б не дождик и не солнце в небе,
но вот он крепнет в солнечных лучах
такой ему счастливый выпал жребий!
Той девушке пришлось бы, верно, жить
тусклее, холоднее, неприметней,
когда б её не вздумал полюбить
хороший человек тридцатилетний.
Он что-то в ней такое разглядел,
чего она б сама не разглядела.
Он на неё восторженно глядел,
она ему в награду хорошела.
Он доверял ей все свои дела,
он всем своим достатком с ней делился.
Она ему ребёнка родила,
и он ей в ноги низко поклонился.
Но ей порой казалось: это сон.
Не может быть! Она гораздо хуже.
Она его не стоит… Почему же
случилось так?
Но вмешивался он.
Ему хватало силы и ума,
любви и сердца и на этот случай.
Он верил ей,
и вот она сама
поверила в себя и стала лучше.
Он был на страже всюду и везде,
его любовь стояла с нею рядом,
в рабочий полдень, в счастье и в беде
он помогал ей восхищённым взглядом.
Она высоко голову несла
под этим взглядом…
Жизнь вперёд бежала…
И девушка, как деревце, росла,
окоренялась, крепла и мужала.
И словно в благодарность за покой,
за то, что не солгал и не обидел,
она и стала к зрелости такой,
какой её он в юности увидел.
Дремавшая глубоко красота
вдруг развернулась пышно и богато,
и всем на свете вдруг открылась та,
которую он угадал когда-то…
И снова удивились все вокруг:
Что с ней случилось? Почему? Откуда?
Какое чудо!
Но молчал мой друг.
Упрямый труд и воля, что за чудо!
Он так хотел.
Не веря чудесам,
уверенно, решительно и властно
свою любовь он выпестовал сам
и оказалось, что она прекрасна.
Ты мила мне дарагая, я подвластен стал тебе
Ты пленила взор и сердце, чувствую любовь в себе,
Твой взорь палит меня,
А я горю стеня,
И возле тебя ищу.
Потерян мой покой,
Где нет тебя со мной,
Я во всех местах грущу.Нет во дни такой минуты, чтоб твой зрак ушел из глаз,
Нет в ночи мне сна покойна, пробужаюсь всякой чась:
Ты рану злу дала,
И сильну власть взяла,
Вечно томной дух пленивь,
Я принудень вздыхать,
Твоих очей искать,
И любить доколе мне.Сжалься, сжалься дарагая, и тоски моей не множ,
Раздели со мною пламень и почувствуй в сердце тож,
Жалей о мне жалей
И мысль ахъ! Туж имей,
Возврати покой назад.
Отведай страсть сию,
И знай, что грудь мою
Твой пронзил приятной взгляд.Вынь болезнь из сердца люту, и всегдашню грусть скончай,
Иль хотя единым взглядом сладку мне надежду дай:
Вздохни хоть раз, вздохни,
Хотя на час вспыхни
Сим огнем, что дух мой жжотъ;
Или мне в грусти сей
К тебе в любви моей
Ни какой надежды нетъ? Будь склонна, я буду верен и до гроба тверд в любви,
Пламень будет вечно тот же, что теперь в моей крови.
Разрушь тьму тяжких дум,
Дай мысль приятну в ум,
Премени печальну страсть:
Мне люту грусть послать
И жизнь веселу дать
Ты одна имеешь власть.
О, что сбылось с тобой, невеста молодая?
Увы! погибла ты, о радости мечтая!
Она уже в тот край несется кораблем,
Где ждет ее любовь с ей милым женихом;
Где, песен свадебных услыша хоры,
Он встретил бы ее пленительные взоры.
Заботливой рукой под ключ положено
В узорных кружевах ночное полотно,
И дивный аромат для локонов небрежных,
И радужный жемчу́г для персей белоснежных.
В раздумье сладостном и негой смущена,
Прелестная стоит на палубе одна,
Пленяясь ярких волн блестящей синевою
И полуночных звезд таинственной красою;
Но вихрь вдруг налетел и, вьяся в пеленах,
Схватил ее, помчал, — она уже в волнах!
Она уже в волнах, невеста молодая!
Уж над прекрасною шумит волна морская!
Один лишь тихий стон был вестью роковой
О жалкой участи любви ее земной;
И волны подняли, клубяся, вой унылый
Над раннею ее холодною могилой.
Увы! желанных дней прекрасной не видать!
Невеста!.. жениху тебя уж не встречать!
Утратил он с тобой любви своей надежду.
Не наряжалась ты во брачную одежду,
Не билась грудь твоя под светлым жемчуго́м,
И — не украсила ты локоны венцом.
В вечерней комнате сидели мы втроем.
Вы вспомнили безмолвно о четвертом.
Пред первым, тем, кто презирался чертом,
Четвертый встал с насмешливым лицом…
Увидевший вскричал, а двое вас —
Две женщины с девической душою —
Зажгли огонь, пугаясь бледнотою
Бессильного осмыслить свой рассказ…
…Утрела комната. И не было троих.
Все разбрелись по направленьям разным.
Служанка Ваша, в любопытстве праздном,
Сдувала пыль. И вдруг раздался крик:
У письменного — скрытного — стола
Увидела подгорничная в страхе,
Что голова хозяина… на плахе!
Все через миг распалось, как вода.
…А заденела комната, с письмом
От Вашего врага пришел рассыльный.
И в том письме, с отчаяньем бессильным
Молили Вас прийти в презренный дом:
Ребенок умирал. Писала мать.
И Вы, как мать, пошли на голос муки,
Забыв, что ни искусству, ни науке
Власть не дана у смерти отнимать.
…Вы вечером страдали за порыв,
И призраки Вам что-то намекали…
А жизнь пред Вами в траурном вуале
Стояла, руки скорбно опустив.
И показав ряд родственных гробов,
Смертельный враг духовных одиночеств,
Грозила Вам мечом своих пророчеств,
Любовь! ты — жизнь, как жизнь — всегда любовь.
Об ней зарей и вечером об ней
Крушится он, и плачет, и стенает;
Так в темну ночь, тоскуя, соловей,
Когда ловец жестокий похищает
Его еще не вскормленных детей,
Поет и бор унывно оглашает.
Но, утомясь, невольно легким сном
Забылся он перед румяным днем.И та, о ком душа в тоске мечтала,
Чело в звездах, под светлой пеленой,
В чудесном сне очам его предстала,
Блистательна божественной красой,
Но и в красе небесной сохраняла
Знакомый вид любви его земной.
«О милый друг, взгляни, как я прекрасна,
Как весела: твоя печаль напрасна!
Ты дал мне всё: нетленным ты венцом
Меня венчал, — а меч обманут мглою.
Что бренный мир! Уж я перед творцом;
Я в жоре дев бессмертною, святою
Живу, люблю, молюся об одном
И жду тебя… и вечный пред тобою
Возблещет свет — и взор пленится твой
Красой небес, и в них моей красой.Стремися к нам душою неизменной;
Волненьям чувств упорствуй и живи;
Люблю тебя, друг сердца незабвенный,
И не таюсь теперь в моей любви!»
Рекла; в очах блеснул огонь священный,
Невиданный у смертных на земли, —
И вдруг, в своем сияньи утопая,
В лазурной тме исчезла дева рая.
Великие мне были искушенья.
Я головы пред ними не склонил.
Но есть соблазн… соблазн уединенья…
Его доныне я не победил.Зовет меня лампада в тесной келье,
Многообразие последней тишины,
Блаженного молчания веселье —
И нежное вниманье сатаны.Он служит: то светильник зажигает,
То рясу мне поправит на груди,
То спавшие мне четки подымает
И шепчет: «С Нами будь, не уходи! Ужель ты одиночества не любишь?
Уединение — великий храм.
С людьми… их не спасешь, себя погубишь,
А здесь, один, ты равен будешь Нам.Ты будешь и не слышать, и не видеть,
С тобою — только Мы, да тишина.
Ведь тот, кто любит, должен ненавидеть,
А ненависть от Нас запрещена.Давно тебе моя любезна нежность…
Мы вместе, вместе… и всегда одни;
Как сладостна спасенья безмятежность!
Как радостны лампадные огни!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .О, мука! О, любовь! О, искушенья!
Я головы пред вами не склонил.
Но есть соблазн, — соблазн уединенья,
Его никто еще не победил.
Взлелеянный на лоне вдохновенья,
С дея́тельной и пылкою душой,
Я не пленен небесной красотой,
Но я ищу земного упоенья.
Любовь пройдет, как тень пустого сна,
Не буду я счастливым близ прекрасной.
Но ты меня не спрашивай напрасно:
Ты, друг, узнать не должен, кто она.
Навек мы с ней разлучены судьбою,
Я победить жестокость не умел.
Но я ношу отказ и месть с собою,
Но я в любви моей закоренел.
Так вор седой заглохшия дубравы
Не кается еще в своих грехах:
Еще он путников, соседей страх,
И мил ему товарищ — нож кровавый!..
Стремится медленно толпа людей
До гроба самого от самой колыбели,
Игралищем и рока и страстей,
К одной, святой, неизяснимой цели.
И я к высокому в порыве дум живых,
И я душой летел во дни былые,
Но мне милей страдания земные:
Я к ним привык и не оставлю их...
Вам леса, вам одним тайну свою я обявлю,
Стражду день, стражду ночь, стражду, внимайте я люблю,
Что ни зрю, все уже больше днесь меня не веселит,
Как ни тщусь весел быть, дух сопротивляясь мне, грустит.
Грусти вздохи влекут,
Часто слезы текут,
Воли отлучен,
И в плену забвен,
Без надежды слезы лью,
Эхо, ты скорбь сложи,
И любезной скажи,
Как в тоске моей,
Я грущу об ней,
Дай ей знать тоску мою.
Варварска мука та, естьли любя, любовь таить,
И не сметь предприять лютые страсти обявить.
Кто в таких горестях смеет их любезно расказать,
Тот хотя в жалобах может облегченье сыскать.
Что ж ах, зляе сего!
Я лишен и того,
Лишь глаза мочу,
Стражду и молчу,
И не знаю, что я стал,
О беда, зла беда,
Кто страдал так когда,
Как страдаю я,
Злость твою тая,
Чей кого так взор терзал?
…Вот как звучала она, руна битв, песнь о крови
и железе, о смерти храбрых, о славе подвигов их,
о счастье быть норманном и о любви к родине, —
…вот как звучала песнь, в которой волки моря
черпали мудрость для жизни и силу для подвигов.Мы рубились мечами в пятьдесят одной битве.
Много пролито нами алой крови врагов!
Мы на крыльях служили скоттам, бриттам обедню,
Много мы положили в землю храбрых людей,
И в чертоги Одина мы проводили
В битвах с людом Эрина храбро павших норманн.
Облеченные славой и с богатой добычей,
От потехи кровавой мчимся мы отдыхать,
Крики боли, проклятья позади нас остались,
Ждут нас женщин объятия, ждут нас песни любви.
Битвы, трупы, руины — позади нас остались.
И — морей властелины — мы рабы впереди.
Славой воинов горды, женщин ей мы оделим,
И родные фиорды будут храбрых венчать.
Дни пройдут, и норманны, молодые орлята,
Снова ринутся в бой на Зеленый Эрин.
Мы живем только в битвах, мы хотим
только славы,
Чтоб в Валгале с Одином было весело нам.
Мы рубились мечами в пятьдесят одной битве,
Много пролито нами алой крови врагов!
Тихие равнины
Ель, ветла, береза,
Северной картины
Облачная даль.
Серенькое море,
Серенькое небо,
Чуется в вас горе,
Но и прелесть есть.
Праздничным нарядом
Воздух, волны, горы,
Расцветая садом,
Облачает юг.
Вечным воскресеньем
Там глядит природа,
Вечным упоеньем
Нежится душа.
Будничные дети
Будничной природы,
Редко знаем эти
Праздничные дни.
День-деньской нам труден,
Жизнь не без лишений,
Темен кров наш, скуден
Наш родной очаг,
Но любовь и ласки
Матери, хоть бедной,
Детям — те же ласки,
Та же все любовь.
В рубище убогом
Мать — любви сыновней
Пред людьми и Богом
Та же друг и мать.
Чем она убоже,
Тем для сердца сына
Быть должна дороже,
Быть должна святей.
Грех за то злословить
Нашу мать-природу,
Что нам изготовить
Пиршеств не могла.
Здесь родных могилы;
Здешними цветами
Прах их, сердцу милый,
Усыпаем мы.
Не с родного ль поля
Нежно мать цветами
Украшала, холя
Нашу колыбель?
Все, что сердцу мило,
Чем оно страдало,
Чем живет и жило,
Здесь вся жизнь его.
Струны есть живые
В этой тихой песне,
Что поет Россия
В сумраке своем.
Те родные струны
Умиляют душу
И в наш возраст юный,
И в тени годов;
Им с любовью внемлю,
Им я вторю, глядя
На родную землю,
На родную мать.
Слова и улыбки ее, как птицы,
Привыкли, чирикая беззаботно,
При встречах кокетничать и кружиться,
Незримо на плечи парней садиться
И сколько, и где, и когда угодно!
Нарядно, но с вызовом разодета.
А ласки раздаривать не считая
Ей проще, чем, скажем, сложить газету,
Вынуть из сумочки сигарету
Иль хлопнуть коктейль коньяка с «Токаем».
Мораль только злит ее: — Души куцые!
Пещерные люди! Сказать смешно!
Даешь сексуальную революцию,
А ханжество — к дьяволу за окно!
—Ох, диво вы дивное, чудо вы чудное!
Ужель вам и впрямь не понять вовек,
Что «секс-революция» ваша шумная
Как раз ведь и есть тот «пещерный век»!
Когда ни души, ни ума не трогая,
В подкорке и импульсах тех людей
Царила одна только зоология
На уровне кошек или моржей.
Но человечество вырастало,
Ведь те, кто мечтает, всегда правы.
И вот большинству уже стало мало
Того, что довольно таким, как вы.
И люди узнали, согреты новью,
Какой бы инстинкт ни взыграл в крови,
О том, что один поцелуй с любовью
Дороже, чем тысяча без любви!
И вы поспешили-то, в общем, зря
Шуметь про «сверхновые отношения»,
Всегда на земле и при всех поколениях
Были и лужицы и моря.
Были везде и когда угодно
И глупые куры и соловьи,
Кошачья вон страсть и теперь «свободна»,
Но есть в ней хоть что-нибудь от любви?!
Кто вас оциничивал — я не знаю.
И все же я трону одну струну:
Неужто вам нравится, дорогая,
Вот так, по-копеечному порхая,
Быть вроде закуски порой к вину?
С чего вы так — с глупости или холода?
На вечер игрушка, живой «сюрприз»,
Ведь спрос на вас только пока вы молоды,
А дальше, поверьте, как с горки вниз!
Конечно, смешно только вас винить.
Но кто и на что вас принудить может?
Ведь в том, что позволить иль запретить,
Последнее слово за вами все же.
Любовь не минутный хмельной угар.
Эх, если бы вам да всерьез влюбиться!
Ведь это такой высочайший дар,
Такой красоты и огней пожар,
Какой пошляку и во сне не снится!
Рванитесь же с гневом от всякой мрази,
Твердя себе с верою вновь и вновь,
Что только одна, но зато любовь
Дороже, чем тысяча жалких связей!