Пусть я и жил, не любя,
Пусть я и клятвы нарушу, —
Всё ты волнуешь мне душу,
Где бы ни встретил тебя!
О, эти дальние руки!
В тусклое это житье
Очарованье свое
Вносишь ты, даже в разлуке!
И в одиноком моем
Доме, пустом и холодном,
Ни тагана
Нет, ни огня.
На меня, на!
Будет с меняКонскую кость
Жрать с татарвой.
Сопровождай,
Столб верстовой! — Где ж, быстрота,
Крест-твой-цепок?
— Крест-мой-цепок
Хан под сапог.Град мой в крови,
Я шагаю по Москве,
Как шагают по доске.
Что такое — сквер направо
И налево тоже сквер.
Здесь когда-то Пушкин жил,
Пушкин с Вяземским дружил,
Горевал, лежал в постели,
Говорил, что он простыл.
Брожу — не дом же плотничать,
Расположась на росстани!
Так, вопреки полотнищам
Пространств, треклятым простынямРазлук, с минутным баловнем
Крадясь ночными тайнами,
Тебя под всеми ржавыми
Фонарными кронштейнами —Краем плаща… За стойками —
Краем стекла… (Хоть краешком
Стекла!) Мертвец настойчивый,
В очах — зачем качаешься? По набережным — клятв озноб,
Там, где гор сложились груды,
В крепость-дом Громовника,
Диво-гусли-самогуды
В замке спрятаны века.
Много сильных восходило
До скалистой высоты,
Но всегда слабела сила
Ровно-ровно у черты.
Много избранных хотело
Самогуды-гусли взять,
Сегодня мы исполним грусть его —
Так, верно, встречи обо мне сказали,
Таков был лавок сумрак. Таково
Окно с мечтой смятенною азалий.Таков подьезд был. Таковы друзья.
Таков был номер дома рокового,
Когда внизу сошлись печаль и я,
Участники похода такового.Образовался странный авангард.
В тылу шла жизнь. Дворы тонули в скверне,
Весну за взлом судили. Шли к вечерне,
И паперти косил повальный март.И отрасли, одна другой доходней,
Отца на фронт призвали.
И по такой причине
Я должен жить отныне,
Как следует мужчине.
Мать вечно на работе.
Квартира опустела.
Но в доме для мужчины
Всегда найдётся дело.
В том доме было очень страшно жить,
И ни камина жар патриархальный,
Ни колыбелька нашего ребенка,
Ни то, что оба молоды мы были
И замыслов исполнены…
…и удача
От нашего порога ни на шаг
За все семь лет не смела отойти, —
Не уменьшали это чувство страха.
И я над ним смеяться научилась
Тихая ночь, на улицах дрема,
В этом доме жила моя звезда;
Она ушла из этого дома,
А он стоит, как стоял всегда.
Там стоит человек, заломивший руки,
Не сводит глаз с высоты ночной;
Мне страшен лик, полный смертной муки, —
Мои черты под неверной луной.
Автор неизвестен
Перевод Марины Цветаевой
Никому я не открою,
А тебя на свете — нет,
Как сроднился я с тобою
За семь юношеских лет.
Ну и годы! — Семь — не мене! —
Илиад и Одиссей.
По ночам все комнаты черны,
Каждый голос темен. По ночам
Все красавицы земной страны
Одинаково — невинно — неверны.
И ведут друг с другом разговоры
По ночам красавицы и воры.
Мимо дома своего пойдешь —
И не тот уж дом твой по ночам!
Забудь обманно-жаркое богатство
Надменных слов, высокомерных дел.
Для каждого означен здесь предел,
Его же не прейдешь без святотатства.
Нет правды там, где есть хоть тень злорадства.
Но истинно прекрасен тот и смел,
Что пониманье выбрал как удел,
И всех живых прочел умом как братство.
В дни былые сорванец,
Весельчак и веселитель,
А теперь Москвы строитель,
И сенатор, и делец,
О мой давний покровитель,
Сохрани меня, отец,
От соседства шумной тучи
Полицейской саранчи,
И торчащей каланчи,
И пожарных труб и крючий.
У Фонтанного дома, у Фонтанного дома,
у подъездов, глухо запахнутых,
у резных чугунных ворот
гражданка Анна Андреевна Ахматова,
поэт Анна Ахматова
на дежурство ночью встает. На левом бедре ее
тяжелеет, обвиснув, противогаз,
а по правую руку, как всегда, налегке,
в покрывале одном,
приоткинутом
Горбатая улица. Низенький дом.
Кривые деревья стоят под окном.Кривая калитка. Кругом тишина.
И мать, поджидая, сидит у окна.Ей снится — за городом кончился бой,
И сын её снова вернулся домой.Иду как во сне я, ружьё за плечом.
Горбатая улица. Низенький дом.Калитка всё та же, и дворик — всё тот.
Сестра, задыхаясь, бежит из ворот.— Я плачу, прости мне, обнимемся, брат!
Мы думали, ты не вернёшься назад.За годами годы бегут чередой.
Знакомой дорогой иду я домой.Чего ж мне навстречу сестра не идёт?
Чего ж меня мать из окна не зовёт? Забита калитка. Кругом — тишина.
Высокое небо, большая луна.О детство, о юность! О бой за Днепром,
В том сером доме, в этом переулке,
Когда мне было двенадцать лет,
Мы играли, по воскресеньям, в жмурки:
Две девочки, я и хмурый кадет.
Нам было по-детски весело;
Когда же сумрак разливал свою муть,
Мы в старые кресла, —
Отдохнуть, —
Садились по двое:
Я и Манечка,
Ты, кто сейчас на балконе, в том доме дальнем и милом,
Где я когда-то любил, детским томленьем страдал, —
Ты, кто любуешься звездной торжественной, тихою ночью, —
Музыку слышишь ли ты? Слышишь простые слова?
День незабвенный и вечер второго августа! Сердце
Их сохранило и вот — их годовщиною чтит.
Помню: сегодня исполнилось двадцать лет незаметных,
Как я когда-то любил, как я когда то страдал.
Если б родимою ночью не ты, а я любовался, —
Понял бы музыку я, понял — простые слова.
Встречаем друзей на вокзалах
Мы в городе славном своем,
Вчера из Ташкента встречали,
Сегодня из Минска встречали,
А завтра из Киева ждем. Припев:
Добро пожаловать! Добро пожаловать!
Мы ждем друзей у древнего Кремля.
Гостеприимством славится Москва — красавица,
Гостеприимством славится московская земля! Куда вы, друзья, ни пойдете,
В какой ни загляните дом,
В краю, где по дебрям, по рекам
Метелица свищет кругом,
Стоял, запорошенный снегом,
Бревенчатый низенький дом.
Я помню, как звезды светили,
Скрипел за окошком плетень,
И стаями волки бродили
Ночами вблизи деревень…
Хоронила Москва Шукшина,
хоронила художника, то есть
хоронила Москва мужика
и активную совесть.
Он лежал под цветами на треть,
недоступный отныне.
Он свою удивленную смерть
предсказал всенародно в картине.
По стенам опустевшего дома
Пробегают холодные тени,
И рыдают бессильные гномы
В тишине своих новых владений.
По стенам, по столам, по буфетам
Все могли бы их видеть воочью,
Их, оставленных ласковым светом,
Окруженных безрадостной ночью.
Глаза прикрою — вижу дом
И покосившуюся баню.
Туман над утренним прудом.
И нас, мальчишек, в том тумане.
В войну фашисты дом сожгли.
Лишь три избы в селе осталось.
Да пенье птиц, да зов земли.
И рядом бабушкина старость.
Как горько было на Руси!
Куда от памяти мне деться?!
Ночь коротка,
Спят облака,
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука.
После тревог
Спит городок.
Я услышал мелодию вальса
И сюда заглянул на часок.
Хоть я с вами почти незнаком
БашиловуВ дни былые сорванец,
Весельчак и веселитель,
А теперь Москвы строитель,
И сенатор, и делец,
О мой давний покровитель,
Сохрани меня, отец,
От соседства шумной тучи
Полицейской саранчи,
И торчащей каланчи,
И пожарных труб и крючий.
Не трогай в темноте
Того, что незнакомо,
Быть может, это — те,
Кому привольно дома.Кто с ними был хоть раз,
Тот их не станет трогать.
Сверкнет зеленый глаз,
Царапнет быстрый ноготь, -Прикинется котом
Испуганная нежить.
А что она потом
Затеет? мучить? нежить? Куда ты ни пойдешь,
Везде полдневная истома,
Остановились жернова,
Все тихо в доме и вне дома,
Не дрогнет яблони листва.
Кружатся пчелы роем сонным,
А из подвала домовой,
Укрыт меж сеном благовонным,
Хитро кивает головой.
Дарю небесного патрона моего
Патрону моему земному!
Да будет он покров хозяину и дому!
Да лирой звучною его
Сосед мой восхищенный
Сперва его сестер, небесных, чистых Муз,
Полюбит и введет в свой дом уединенный;
Потом с харитами заключит свой союз;
Потом, привыкнувши красавиц не чуждаться,
На мать всех радостей, Киприду, бросит взор;
Зелёные рощи, зелёные рощи,
Вы горькие правнуки древних лесов,
Я — брат ваш, лишенный наследственной мощи,
От вас ухожу, задвигаю засов.А если я из дому вышел, уж верно
С собою топор прихвачу, потому
Что холодно было мне в яме пещерной,
И в городе я холодаю в дому.Едва проявляется день на востоке,
Одетые в траурный чад площадей
Напрасно вопят в мегафоны пророки
О рощах-последышах, судьях людей.И смутно и боязно в роще беззвучной
Бесшумно ходили по дому,
Не ждали уже ничего.
Меня привели к больному,
И я не узнала его.
Он сказал: «Теперь слава Богу,
И еще задумчивей стал,
Давно мне пора в дорогу,
Я только тебя поджидал.
Вот город мой теперь. А вот мой дом.
Ведь насовсем со всем своим добром
Сюда мы переехали вчера.
Стою средь незнакомого двора.
Не знает пёс, что я хозяин тут.
И я не знаю, как его зовут.
Пойду, пройдусь по улице моей…
Что за народ, что за дома на ней?
Сегодня всё не ясно. Всё не так.
Никто не друг. Зато никто не враг.
Черная вилась дорога,
Дождик моросил,
Проводить меня немного
Кто-то попросил.
Согласилась, да забыла
На него взглянуть,
А потом так странно было
Вспомнить этот путь.
Плыл туман, как фимиамы
Тысячи кадил.
Два дерева хотят друг к другу.
Два дерева. Напротив дом мой.
Деревья старые. Дом старый.
Я молода, а то б, пожалуй,
Чужих деревьев не жалела.
То, что поменьше, тянет руки,
Как женщина, из жил последних
Вытянулось, — смотреть жестоко,
Как тянется — к тому, другому,
Они сражаются в полях,
Все позабывшие в боях,
Не забывая лишь о том,
Что где-то есть родимый дом,
Что дома ждет, тоскуя, мать
И не устанет вечно ждать,
Что плачет милая жена,
В такие дни всегда верна,
И дети резвою гурьбой
Играют беззаботно «в бой».
Н. В. Анненской
Солнце скрылось на западе
За полями обетованными,
И стали тихие заводи
Синими и благоуханными.
Сонно дрогнул камыш,
Пролетела летучая мышь,
Рыба плеснулась в омуте…
«О, тени тень, всесильный человек,
Проспавший самого себя, я знаю:
Премудрость скрыта, равная Синаю,
В твоей златовенчанной голове.
Кто б ни был ты, привет твоей листве,
Снежинкам, ручейкам, цветам и маю,
Я человечество воспринимаю,
Бессмертье видя в бренном естестве».