В неосвещенной передней я
Молча присела на ларь.
Темный узор на портьере,
С медными ручками двери…
В эти минуты последние
Все полюбилось, как встарь.
Был заповедными соснами
В темном бору вековом
Прежде наш домик любимый.
От слов пустых устала голова,
Глазам в тумане ничего не видно.
Ах, неужели праздные слова
Произносить не странно и не стыдно?
Ведь вся земля такой же Божий Дом,
Как небеса, планеты и созвездья,-
Так отчего же, поселившись в нем,
Мы не боимся Божьего возмездья?
Чу! под окошком звенят колокольчики,
Белые, синие, разных оправ;
Листья ольхи завиваются в кольчики,
Запахи веют с обрызганных трав;
Солнце ко мне проникает приветливо
Длинным лучом, между ставень, сквозь щель;
Где-то гудит, осторожно и сметливо,
К сладким цветам подлетающий шмель;
Все так знакомо… И песня не новая
Сладко ласкает: «Ты дома, дитя!»
Когда я долго дома не бываю,
То снится мне один и тот же сон:
Я в доме нашем ставни открываю,
Хотя давно живёт без ставен он.
Но всё равно я открываю ставни,
Распахиваю окна на рассвет.
Потом во сне же по привычке давней
Я рву жасмин и в дом несу букет.
Отец не доверяет мне жасмина
И ветки все подравнивает сам.
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда, —
Слишком были такими недавними
Отзвучавшие в сумрак года.
До сегодня еще мне снится
Наше поле, луга и лес,
Принакрытые сереньким ситцем
Этих северных бедных небес.
В небе необычно: солнце и луна.
Солнце светит ярко, а луна бледна…
Вдруг толпа на улице, крик на мостовой,
Только уши лошади вижу за толпой.
Что там?
«Да роженица… редкие дела:
Как везли в больницу, тут и родила».
…Кто бежит в аптеку, кто жалеет мать.
Ну, а мне б — ребенка в лоб поцеловать:
Не в дому рожденный!
Есть в городе памяти много домов,
Широкие улицы тянутся вдаль,
Высокие статуи на площадях
Стоят — и сквозь сон улыбаются мне.Есть в городе памяти много мостов,
В нем сорок вокзалов и семь пристаней,
Но кладбищ в нем нет, крематориев нет, -
Никто в нем не умер, пока я живу.Есть в городе памяти маленький дом
В глухом переулке, поросшем травой;
Забито окно, заколочена дверь,
Перила крыльца оплетает вьюнок.…Когда это дело случится со мной, -
Заброшенный дом.
Кустарник колючий, но редкий.
Грущу о былом:
«Ах, где вы — любезные предки?»
Из каменных трещин торчат
проросшие мхи, как полипы.
Дуплистые липы
над домом шумят.
И лист за листом,
тоскуя о неге вчерашней,
Есть у нас, водолазов, порядки —
Погружаясь в глубину,
Просигналить друзьям: «Всё в порядке,
Всё в порядке — иду ко дну».А в воде, всем известно, как дома я,
На судьбу никогда не пенял.
Было б всё хорошо, но знакомая
Ревнует к русалкам меня.Я её на трамвайной площадке
Встретил в прошлую весну,
Посмотрел и сказал: «Всё в порядке,
Всё в порядке — иду ко дну».А в воде, всем известно, как дома я,
Был дом, хотя и не большой,
Однако же: такой
Что выгод хоть комуб достало.
Но как любимое людское слово: «мало.»
(То есть когда берут,
А не дают.)
То мал и этот дом хозяину казался;
И все он в нем не помещался,
Как вдоль и вширь и вверх его ни прибавлял.
Дом наконец, не дом, а целой город стал.
Наряду с отоплением в каждом доме
существует система отсутствия. Спрятанные в стене
ее беззвучные батареи
наводняют жилье неразбавленной пустотой
круглый год, независимо от погоды,
работая, видимо, от сети
на сырье, поставляемом смертью, арестом или
просто ревностью. Эта температура
поднимается к вечеру. Один оборот ключа,
и вы оказываетесь там, где нету
Многозвездная ночь на Самоа,
Смуглоликие люди проходят,
И одни восклицают: — «Талефа!»
И другие примолвят: — «Тофа́!»
Это значит: — «Люблю тебя! Здравствуй!»
Также значит: — «Прощай! Ты желанный!»
Смуглоликие люди исчезли,
Их тела потонули в ночи.
Заливаются в ветках цикады,
Опять в глуши, опять досуг
Страдать и телом и душою,
И одиночества недуг
Кормить привязчивой тоскою.
Ох, этот корм! Как горек он!
С него душа не пополнеет,
Не вспыхнет кровь, а смертный сон
Скорей крылом на жизнь повеет!
Но я, в укор моей судьбе,
Судьбе, враждующей со мною,
— Плохо приходится старому лешему,
Мне, горемычному, брат домовой!
Всюду дороги — телегам и пешему,
Летось от пса я ушел чуть живой,
Сын было думал помочь мне, — да где ж ему,
Бок ему месяц лечил я травой.
— Плохо, брат леший, и мне, домовому,
Фабрики всюду, везде корпуса,
Жить стало негде, дом каменный к дому,
В рощах ненаглядных
Здесь чертог пред вами.
Камень стен громадных
Весь увит цветами:
По столбам взбегают,
По карнизам вьются,
Мрамор обнимают,
К позолоте жмутся;
Расстилаясь тканью,
Съединя все краски,
Ты, чьи сны ещё непробудны,
Чьи движенья ещё тихи,
В переулок сходи Трёхпрудный,
Если любишь мои стихи.
О, как солнечно и как звёздно
Начат жизненный первый том,
Умоляю — пока не поздно,
Приходи посмотреть наш дом!
По улицам с детства знакомым
Иду я сегодня опять
И каждому саду, и каждому дому
Мне хочется «здравствуй!» сказать.
Здравстуй, город мой родной, мой город, мой город!
Ты, словно сад, расцветаешь весной, любимый мой город!
По ленте бульваров зелёных, где столько простора и света,
Когда-то бродил я, влюблённый, всю ночь до рассвета.
Из храма, где обряд венчальный
Связал их жребий и сердца,
В свой новый дом, с зеркальной спальной,
Он вез ее из-под венца.И колыхалася карета,
И жутко было им вдвоем:
Ей — в красоте полурасцвета —
Ему — с поблекнувшим лицом.Не зимний холод, — желтый глянец
Ей непривычного кольца
Сгонял пленительный румянец
С ее «поникшего лица… И колыхалася карета;
Пока не грянул гром Войны,
Бродили мы вокруг Стены,
Крича при встрече строго:
«Мой дом — вот здесь, твой дом — вон там,
Так разойдемся ж по домам»…
И… шли своей дорогой.
Но звякнул меч: «Война! Война!»
И пала старая Стена!..
И, вот, взглянув, впервые,
Дом, как флакон, – хоть пробкой запечатай, –
Сухим цветочным запахом налит.
В браслетах желтых шершень полосатый,
Кружась, по светлой комнате звенит, –
И плавают лучистые квадраты.
Над кафельною печкой, поперек
Просторной этой комнаты протянут
Тугой струною бронзовый шнурок:
На нем грибы коричневые вянут, –
Клонится колос родимый.
Боже, — внемли и подъемли
С пажитей, с пашни
Клубы воздушного дыма, —
Дымные золота земли!
Дома покой опостылил.
Дом покидаю я отчий…
Облаков башни
В выси высокие вылил, —
Орлы и львы соединились,
Героев храбрых полк возрос,
С громами громы помирились,
Поцеловался с Шведом Росс.
Сияньем Север украшайся,
Блистай Петров и Карлов дом;
Екатерина утешайся
Под лаврами олив плодом.
Цыганская песня
Ох валенки да валенки да, ух неподшиты, стареньки.
Э-ай, нэ-нэ, ой да, ух неподшиты, стареньки.
Ой нельзя валенки носить да, ой да к миленькой ходить.
Э-ай, нэ-нэ, ой да, ну да к миленькой ходить.
Ой ты, Коля, коля-Николай да, сиди ты дома, дома да, не гуляй.
Э-ай, нэ-нэ, ой да, ну да сиди ты дома, дома, не гуляй
Я себе построил дом посреди дубравы.
Посадил вокруг него шелковые травы.
И серебряным его окружил я тыном.
И живу теперь я в нем полным властелином.
В этом доме — терема, не один, четыре.
В этом доме свет и тьма радостней, чем в мире.
Светит солнце с потолка, за день не сгорает.
Месяц с звездами в ночах серебром играет.
По дому бродит привиденье.
Весь день шаги над головой.
На чердаке мелькают тени.
По дому бродит домовой.
Везде болтается некстати,
Мешается во все дела,
В халате крадется к кровати,
Срывает скатерть со стола.
Ног у порога не обтерши,
Вбегает в вихре сквозняка
Когда распускаются легкие маки
И светлы деревья зеленые знаки,
Когда от земли отрываются злаки,
Когда бы то ни было, — ты мне знакомо,
Средь трав и раскатов далекого грома
Упрямое чувство любимого дома.
Когда по дорогам раскинутся лужи,
Окутает изморозь тальники стужей,
Листву непролазные ветры закружат…
Доля бесталанная,
Что жена сварливая,
Не уморит с голода,
Не накормит досыта.
Дома — гонит из дому,
Ведет в гости на горе,
Ломит, что ни вздумает,
Поперек да надвое.
Ах, жена сварливая
Пошумит — уходится,
Если ехать вам случится
От **** на *,
Там, где Л. струится
Меж отлогих берегов, —
От большой дороги справа,
Между полем и селом,
Вам представится дубрава,
Слева сад и барский дом.
Летом, в час, как за холмами
Имея общий дом и общую контору,
Какие-то честные торгаши
Наторговали денег гору;
Окончили торги и делят барыши.
Но в дележе когда без спору?
Заводят шум они за деньги, за товар, —
Как вдруг кричат, что в доме их пожар.
«Скорей, скорей спасайте
Товары вы и дом!»
Кричит один из них: «ступайте:
Напилася я пьяна,
Не дойду я до дому,
Довела меня тропка дальняя
До вишневого сада.
Там кукушка кукует,
Мое сердце волнует.
Ты скажи-ка мне, расскажи-ка мне,
1.
В РСФСР топливный кризис.
2.
Чтоб холод зубьями не скалил градусов сто,
3.
вот это постановление издало СТО.
4.
Намсамостоятельная заготовка дров разрешена.
5.
Ежели у тебя холод в доме,
Там — в улице стоял какой-то дом,
И лестница крутая в тьму водила.
Там открывалась дверь, звеня стеклом,
Свет выбегал, — и снова тьма бродила.
Там в сумерках белел дверной навес
Под вывеской «Цветы», прикреплен болтом.
Там гул шагов терялся и исчез
На лестнице — при свете лампы жолтом.
Там наверху окно смотрело вниз,
Завешанное неподвижной шторой,
В земных телах подземная душа,
В своем же доме все они не дома,
Тревожит их планет других истома.
Дышать им нечем: дышат не дыша.
Луч солнечный — угрозней палаша
В глубоком преломленье водоема.
Жизнь на Юпитере кому знакома,
Что жизнь земных дворцов и шалаша?
Небрежностью людей иль прихотью судьбы
В один и тот же час, и рядом,
От свечки вспыхнули обои здесь; там на дом
Выкидывало из трубы!
«Чего же было ждать? — сказал советник зрелый,
Взирая на пожар. — Вам нужен был урок;
Я от такой беды свой домик уберег».
— «А как же так?» — спросил хозяин погорелый,
«Не освещаю в ночь, а в зиму не топлю».
— «О нет! Хоть от огня я ныне и терплю,
Гале Дьяконовой
Мама стала на колени
Перед ним в траве.
Солнце пляшет на причёске,
На голубенькой матроске,
На кудрявой голове.
Только там, за домом, тени…
Маме хочется гвоздику