Если б боги милосердия
Были боги справедливости,
Если б ты лишалась прелестей,
Нарушая обещания,
Я бы, может быть, осмелился
Быть невольником преступницы.
Но, Аглая, как идет к тебе
Быть лукавой и обманчивой!
Ты изменишь — и прекраснее!
И уста твои румяные
Еще более румянятся
Новой клятвой, новой выдумкой,
Голос, взор твой привлекательней!
И, богами вдохновенная,
Ты улыбкою небесною
Разрушаешь все намеренья
Разлюбить неразлюбимую!
Сколько пленников скитается,
Сколько презренных терзается
Вкруг обители красавицы!
Мать страшится называть тебя
Сыну, юностью кипящему,
И супруга содрогается,
Если взор супруга верного
Хотя раз, хоть на мгновение
Обратится на волшебницу!..
1
Ты благородней и выше других
Вечною силой стремленья.
Ты непропетый, несозданный стих,
Сдавленный крик оскорбленья.
Ты непостижность высокой мечты,
Связанной с тесною долей.
Жажда уйти от своей слепоты,
Жажда расстаться с неволей.
Ты проникаешь сознаньем туда,
Где прекращаются реки.
Другом не будешь ты мне никогда,
Братом ты будешь навеки.
2
Когда я думаю, любил ли кто кого,
Я сердцем каждый раз тебя припоминаю,
И вот, я знаю,
Что от твоей любви — в твоей душе — мертво.
Мертво, как в небесах, где те же день и ночь
Проходят правильно от века и доныне,
И как в пустыне,
Где та же мысль стоит и не уходит прочь.
И вдруг я вздрогну весь — о странный меж людей! —
И я тебя люблю, хоть мы с тобой далеки,
И эти строки
Есть клятва, что и я — не только раб страстей.
3
Я полюбил индийцев потому,
Что в их словах — бесчисленные зданья,
Они растут из яркого страданья,
Пронзая глубь веков, меняя тьму.
И эллинов, и парсов я пойму
В одних — самовлюбленное сознанье,
В других — великий праздник упованья,
Что будет миг спокойствия всему.
Люблю в мечте — изменчивость убранства,
Мне нравятся толпы магометан,
Оргийность первых пыток христиан,
Все сложные узоры христианства
Люблю волну … … …
… … … … … … … … …
4
Зачем волна встает в безбрежном море,
Она сама не знает никогда.
Но в ней и свет, и мрак, и нет, и да,
Она должна возникнуть на просторе.
В своем минутном пенистом уборе,
Уж новых волн стремится череда.
Бездонна переменная вода,
И все должно в согласьи быть, и в споре.
И потому вознесшийся утес,
Храня следы морских бесплодных слез,
Мне застит вид и кажется ненужным.
Я жду свершенья счастья моего.
Я жду, чтоб волны моря, бегом дружным,
Разрушили со смехом и его.
5
О, Христос! О, рыбак! О, ловец
Человеческих темных сердец!
Ты стоишь над глубокой рекой,
И в воде ты встаешь — как другой!
Широка та река, глубока.
Потонули в ней годы, века.
Потонули в реке и мечты
Тех, что были сильнее, чем ты.
О, Христос! О, безумный ловец
Неожиданно темных сердец!
Ты не знал, над какою рекой
Ты стоял, чтоб восстать, как другой!
Я помню: мы вдвоем сидели на скамейке.
Пред нами был покинутый источник
и тихая зелень.
Я говорил о Боге, о созерцании и жизни…
И, чтоб понятней было моему ребенку,
я легкие круги чертил на песке.
И год минул. И нежная, как мать, печаль
меня на ту скамейку привела.
Вот покинутый источник,
та же тихая зелень,
те же мысли о Боге, о жизни.
Только нет безвинно умерших, невоскресших слов,
и нет дождем смытых,
землей скрытых,
моих ясных, легких кругов.
(ворожба)Я ложусь, благословись,
Встану я, перекрестясь,
Из избы пойду дверями,
Из сеней я воротами
Против недруга иду.
Позабывши о неволе,
Там, далече, в чистом поле,
Раноутренней росою
Освежусь, утрусь зарею,
И зову на бой беду!
Белым светом обнадежен,
Красным светом опригожен,
Я подтычуся звездами,
Солнце красное над нами,
И в сияющей красе,
Как у Господа у Бога,
Из небесного чертога,
Алый день встает, ликуя,
Ненавистника сражу я,
Да возрадуются все!
Торжество любви, или Ком
Увенчаемся венками,
Соплетенными из роз,
Будем пить и веселиться.
Пусть под лирный звук легко
Юная воспляшет дева,
Тирс носящая, обвит
Вкруг зеленой повилицей.
Пусть тут отрок кудреватый,
Сладкий дышущ аромат,
Воспоет под струны лирны
И прольет приятный глас.
Златовласый бог любови
И прекрасный бог вина
Со прелестною Кипридой
Комоса да посетят,
Толь приятного для старых!
Ночь ночи открывает знанье,
Дню ото дня передается речь.
Чтоб славу Господа непопранной сберечь,
Восславить Господа должны Его созданья.
Все от Него — и жизнь, и смерть.
У ног Его легли, простерлись бездны,
О помыслах Его вещает громко твердь,
Во славу дел Его сияет светоч звездный.
Выходит Солнце-исполин,
Как будто бы жених из брачного чертога,
Смеется светлый лик лугов, садов, долин,
От края в край небес идет его дорога.
Свят, свят Господь, Зиждитель мой!
Перед лицом Твоим рассеялась забота.
И сладостней, чем мед, и слаще капель сота
Единый жизни миг, дарованный Тобой!
Пустой случайный разговор,
А в сердце смутная тревога —
Так заглянул глубоко взор,
Так было высказано много… Пустой обмен ничтожных слов,
Руки небрежное пожатье, —
А ум безумствовать готов,
И грудь, волнуясь, ждет объятья.Ни увлеченья, ни любви
Порой не надо для забвенья, —
Настанет миг, — его лови, —
И будешь богом на мгновенье! Ни увлеченья, ни любви
Порой не надо для забвенья, —
Настанет миг, — его лови, —
И будешь богом на мгновенье!
Мудрецы говорят: описать нам Его невозможно,
Трижды темная Тайна, хоть Он — ослепительный Свет.
Лишь скажи утвержденье, — оно уж наверное ложно,
Все реченья о Нем начинаются с возгласа: «Нет».
Нет в Нем скорби, ни жизни, ни смерти, ни снов, ни движенья,
Но, скорбя со скорбящим, с живущим живет Он как брат.
И повсюду, во всем, ты увидишь Его отраженья,
Он в зрачках у тебя, Он твой первый, последний твой взгляд.
Не терзайся, душа, если речь рассказать неспособна
То, что, будучи Словом, бежит от несчетности слов.
Капля каждая — видишь — играет и искрится дробно,
И не капле явить Океан, без теснин берегов.
Мудрецы — говорят. Но не медли, душа, с мудрецами,
Если хочешь побыть с тем, Кто в каждой песчинке пустынь.
Видишь — горы горят снеговыми своими венцами?
Их молчанье — с душой, их молчанье есть область святынь.
Лишь вступи в этот мир, или пенью внимай Океана, —
Ты вздохнешь и поймешь, что беседует Кто-то с тобой,
И закроется в сердце глубокая алая рана,
И утонет душа в Белизне, в глубине голубой.
Все решено, и он спокоен,
Он, претерпевший до конца, —
Знать, он пред богом был достоин
Другого, лучшего венца —Другого, лучшего наследства,
Наследства бога своего, —
Он, наша радость с малолетства,
Он был не наш, он был его… Но между ним и между нами
Есть связи естества сильней:
Со всеми русскими сердцами
Теперь он молится о ней, —О ней, чью горечь испытанья
Поймет, измерит только та,
Кто, освятив собой страданья,
Стояла, плача, у креста…
Может быть, покажется странным кому-то,
Что не замечаем попутной красы,
Но на перегонах мы теряем минуты,
А на остановках — теряем часы.Посылая машину в галоп,
Мы летим, не надеясь на Бога!..
Для одних под колесами — гроб,
Для других — просто к цели дорога.До чего ж чумные они человеки:
Руки на баранке, и — вечно в пыли!..
Но на остановках мы теряем копейки,
А на перегонах теряем рубли.Посылая машину в галоп,
Мы летим, не надеясь на Бога!..
Для одних под колесами — гроб,
Для других — просто к цели дорога.
Тот, пред Кем, Незримым, зримо
Все, что в душах у людей,
Тот, пред Кем проходят мимо
Блески дымные страстей, —
Кто, Неслышимый, услышит
Каждый ропот бытия,
Только Тот бессмертьем дышит,
В нераздельно-слитном я.
Тот, в чьем духе вечно новы
Солнце, звезды, ветер, тьма,
Тот, Кому они — покровы
Для сокрытого ума, —
Тот, Кто близко и далеко,
Перед Кем вся жизнь твоя
Точно радуга потока, —
Только Тот есть вечно — я.
Все закаты, все рассветы
В нем возникли и умрут,
Все сердечные приметы
Там зажглись, блистая — тут.
Все лучи в росе горящей
Повторяют тот же лик,
Солнца лик животворящий,
В Солнце каждый луч возник.
Все, что — здесь, проходит мимо,
Словно тень от облаков.
Но очам незримым — зрима
Неподвижность вечных снов.
Он живет, пред Кем проводит
Этот мир всю роскошь сил,
Он, Единый, не уходит,
В час захода всех светил!
Я люблю тебя, Дьявол, я люблю Тебя, Бог,
Одному — мои стоны, и другому — мой вздох,
Одному — мои крики, а другому мечты,
Но вы оба велики, вы восторг Красоты.
Я как туча блуждаю, много красок вокруг,
То на Север иду я, то откинусь на Юг,
То далёко, с Востока, поплыву на Закат,
И пылают рубины, и чернеет агат.
О, как радостно жить мне, я лелею поля,
Под дождём моим свежим зеленеет Земля,
И змеиностью молний и раскатом громо́в
Много снов я разрушил, много сжёг я домов.
В доме тесно и душно, и минутны все сны,
Но свободно-воздушна эта ширь вышины,
После долгих мучений как пленителен вздох,
О, таинственный Дьявол, о, единственный Бог!
Господи Боже, склони свои взоры
К нам, истомленным суровой борьбой,
Словом Твоим подвигаются горы,
Камни как тающий воск пред Тобой!
Тьму отделил Ты от яркого света,
Создал Ты небо, и Небо небес,
Землю, что трепетом жизни согрета,
Мир, преисполненный скрытых чудес!
Создал Ты Рай — чтоб изгнать нас из Рая.
Боже, опять нас к себе возврати,
Мы истомились, во мраке блуждая,
Если мы грешны, прости нас, прости!
Не искушай нас бесцельным страданьем,
Не утомляй непосильной борьбой,
Дай возвратиться к Тебе с упованьем,
Дай нам, о Господи, слиться с Тобой!
Имя Твое непонятно и чудно,
Боже Наш, Отче Наш, полный любви!
Боже, нам горько, нам страшно, нам трудно,
Сжалься, о, сжалься, мы — дети Твои!
Боже неба и земли,
Жалобу мою внемли,
И спаси меня своей сильною рукою!
Я гоним без оборон,
День и ночь от всех сторон,
И душе моей уж нет ни отколь покою.
Стражду мучуся стеня;
Все случаи на меня,
В жаркой ярости своей устремленны злобно.
Как в оковах человек,
Горько проживая век,
Мучится по всякой час, мучусь я подобно.
Во всегдашних я бедахъ;
Тако кормщик на водах,
Страждет, как уже в корабль грозны волны плещут.
И когда в полудни зрак,
Видит лиш единый мрак,
Един от молний свет, кои в мраке блещут.
Не только люди и герои,
Волненье дум тая,
Томятся жаждой в душном зное
Земного бытия.
Но даже царственные боги
Несут тяжелый плен,
Всегда витая на пороге
Все новых перемен.
Они счастливее, чем люди,
Герои равны им,
Но все они скорбят о чуде
Всем существом своим.
В оковах жизни подневольной
Запутанных миров,
Скорбят о вечности безбольной
Непреходящих снов.
И только Он, Кто всех их видит
С незримой высоты,
Кто бледной травки не обидит,
В Чьем лоне я и ты, —
Лишь только Он, всегда блаженный,
Ничем не утомлен,
И жизнь с ее игрой мгновенной
Пред ним скользит, как сон.
Никем не понят и незнаем,
Он любит свет и тьму,
И круг заветный мы свершаем,
Чтобы придти к Нему.
Как луч от Солнца, в жгучем зное,
Сквозь бездну мглы скользим,
И вновь — к Нему, в святом покое,
И вот мы снова — с Ним!
Мечтать о Принце! — Боже, Боже,
Это — бессилье, это позор!
Нет, я не Золушка — это ложь,
Меня зовут — Конквистадор!
Держаться за руку чужую,
Всю жизнь ждать — какая грусть!
Сама до радости доберусь,
Сама счастье завоюю.
Пусть будет долог путь мой тяжкий,
Я — рыцарь, я на все готов.
Ярко горят на солнце пряжки
Моих победных башмаков!
Из дыханья — камень красный,
Из воздушного — ужасный
По громоздкости бесстрастной.
А из камня, из забвенья,
Из земли, отяжеленья —
Изумрудное растенье.
Из растенья, из ночлега
Тайно-жаркого побега —
Зверь, взглянуть — так это нега.
А из зверя, встал из зверя, —
То богатство, иль потеря, —
Человек, всебожность меря.
Из него, из человека, —
То силач, или калека, —
Бог растет в века из века.
Бог встает, за богом боги,
Бесконечные дороги,
Многи мраки, звезды многи.
Это — шесть, но семь — священно,
Выше бога, неизменно,
Что на Вечном — в миге пенно.
Все то, что существует во вселенной, —
Окутано в воздушную одежду,
Окружено Создателем всего.
Среди теней, в движении сплетенных,
Недвижное есть Существо одно,
В недвижности — быстрей, чем пламя мысли,
Над чувствами оно царит высоко,
Хотя они, как боги, в высь парят,
Стремясь достичь того, что непостижно;
Оно глядит на быстрый ток видений,
Как воздух — обнимая все крутом,
И жизненную силу разливая.
Недвижно движет всем; далеко — близко;
Оно внутри вселенной навсегда.
И кто проникновенным взором взглянет
На существа как дышащие в нем,
И на него как Гения Вселенной,
Тогда, поняв, что слитна эта ткань,
Ни на кого не взглянет он с презреньем.
Скройся, бог света! Нивы желают
Влаги прохладной; смертный уныл;
Медленно идут томные кони:
Скройся, бог света, в струях!
Зри, кто из моря в волны кристальны
С милой улыбкой друга манит!
Быстро помчались грозные кони
В царство богини морей!
К персям прекрасной Феб наклонился;
Правит браздами юный Амур;
Богу послушны гордые кони,
Плещутся резво в струях.
С звезднаго неба легкой стопою
Ночь прилетела, с нею любовь.
Феб почивает в неге роскошной,
Спите в обятьях любви!
О Боже, Боже, эта глубь —
Твой голубой живот.
Златое солнышко, как пуп,
Глядит в Каспийский рот.
Крючками звезд свивая в нить
Лучи, ты ловишь нас
И вершами бросаешь дни
В зрачки озерных глаз.
Но в малый вентерь рыбаря
Не заплывает сом.
Не втащит неводом заря
Меня в твой тихий дом.
Сойди на землю без порток,
Взбурли всю хлябь и водь,
Смолой кипящею восток
Пролей на нашу плоть.
Да опалят уста огня
Людскую страсть и стыд.
Взнеси, как голубя, меня
В твой в синих рощах скит.
Пусть кимвалы поют,
Пусть тимпаны звучат,
Богу Нашему гимн,
Стройный гимн возгласят.
Пойте священные песни
В честь Вседержителя-Бога,
Он за народ Свой смиренный
Поднял десницу Свою.
С северных гор, из далекой земли,
Полчища вражьи Ассура пришли,
Как саранча, не десятки, а тьмы,
Конница их заняла все холмы.
Враг грозил, что пределы мои он сожжет,
Что мечом моих юношей он истребит,
И о камень младенцев моих разобьет.
И расхитит детей,
И пленит дочерей,
Дев прекрасных пленит.
Но Господь-Вседержитель рукою жены
Низложил всех врагов Иудейской страны.
Не от юношей пал Олоферн-великан,
Не рукою своей с ним сражался титан.
Но Юдифь красотою лица своего
Погубила его.
Громче звените, кимвалы,
Пойте звучнее, тимпаны,
Господу Нашему Богу
Песнь вознесем до Небес.
Так и хочется перекреститься на Солнце,
Потому что в нем больше, чем в ком-нибудь, Бог —
Полевого, лесного предвестник зелёнца
И румянца на лицах, гонящего вздох!
Этот воздух, пьянительный и богомольный,
Говорит, что начнется на днях ледоход,
Говорит мне о Пасхе, такой колокольной,
Что еще на Земле я остался на год…
Что еще — о, восторг! — ты, загарная бронза,
Позлатишь мой мертветь начинающий лик…
Так и хочется перекреститься на Солнце,
Потому что я Бога в нем видеть привык!
Иногда в пустыне возникают голоса, но никто не знает, откуда они.
Слова одного бедуина
1
О, Господи, молю Тебя, приди!
Уж тридцать лет в пустыне я блуждаю,
Уж тридцать лет ношу огонь в груди,
Уж тридцать лет Тебя я ожидаю.
О, Господи, молю Тебя, приди!
Мне разум говорит, что нет Тебя,
Но слепо я безумным сердцем верю,
И падаю, и мучаюсь, любя.
Ты видишь, я душой не лицемерю,
Хоть разум мне кричит, что нет Тебя!
О, смилуйся над гибнущим рабом!
Нет больше сил стонать среди пустыни,
Зажгись во мраке огненным столбом,
Приди, молю Тебя, я жду святыни.
О, смилуйся над гибнущим рабом!
2
Только что сердце молилось Тебе,
Только что вверилось темной судьбе, —
Больше не хочет молиться и ждать,
Больше не может страдать.
Точно задвинулись двери тюрьмы,
Душно мне, страшно от шепчущей тьмы,
Хочется в пропасть взглянуть и упасть,
Хочется Бога проклясть.
3
О, Даятель немых сновидений,
О, Создатель всемирного света,
Я не знаю Твоих откровений,
Я не слышу ответа.
Или трудно Тебе отозваться?
Или жаль Тебе скудного слова?
Вот уж струны готовы порваться
От страданья земного.
Не хочу славословий заемных, —
Лучше крики пытаемых пленных,
Если Ты не блистаешь для темных,
И терзаешь смиренных!
4
О, как Ты далек! Не найти мне Тебя, не найти!
Устали глаза от простора пустыни безлюдной.
Лишь кости верблюдов белеют на тусклом пути,
Да чахлые травы змеятся над почвою скудной.
Я жду, я тоскую Вдали вырастают сады.
О, радость! Я вижу, как пальмы растут, зеленея.
Сверкают кувшины, звеня от блестящей воды.
Все ближе, все ярче! — И сердце забилось, робея
Боится и шепчет «Оазис!» — Как сладко цвести
В садах, где, как праздник, пленительна жизнь молодая.
Но что это? Кости верблюдов лежат на пути!
Все скрылось Лишь носится ветер, пески наметая.
5
Но замер и ветер средь мертвых песков,
И тише, чем шорох увядших листов,
Протяжней, чем шум Океана,
Без слов, но, слагаясь в созвучия слов,
Из сфер неземного тумана,
Послышался голос, как будто бы зов,
Как будто дошедший сквозь бездну веков
Утихший полет урагана.
6
«Я откроюсь тебе в неожиданный миг,
И никто не узнает об этом,
Но в душе у тебя загорится родник,
Озаренный негаснущим светом
Я откроюсь тебе в неожиданный миг
Не печалься Не думай об этом
Ты воскликнул, что Я бесконечно далек,
Я в тебе, ты во Мне, безраздельно
Но пока сохрани только этот намек: —
Все — в одном Все глубоко и цельно.
Я незримым лучом над тобою горю,
Я желанием правды в тебе говорю».
7
И там, где пустыня с Лазурью слилась,
Звезда ослепительным ликом зажглась
Испуганно смотрит с немой вышины, —
И вот над пустыней зареяли сны.
Донесся откуда-то гаснущий звон,
И стал вырастать в вышину небосклон.
И взорам открылось при свете зарниц,
Что в небе есть тайны, но нет в нем границ.
И образ пустыни от взоров исчез,
За небом раздвинулось Небо небес.
Что жизнью казалось, то сном пронеслось,
И вечное, вечное счастье зажглось.
С.Л. Вот голос томительно звонок —
Зовет меня голос войны, —
Но я рад, что еще ребенок
Глотнул воздушной волны.Он будет ходить по дорогам
И будет читать стихи,
И он искупит пред Богом
Многие наши грехи.Когда от народов — титанов,
Сразившихся, — дрогнула твердь,
И в грохоте барабанов,
И в трубном рычании — смерть, —Лишь он сохраняет семя
Грядущей мирной весны,
Ему обещает время
Осуществленные сны.Он будет любимец Бога,
Он поймет свое торжество,
Он должен! Мы бились много
И страдали мы за него.
Красной калиной покой свой убрав,
Принеся в него много лесных, стреловидных, как
будто отточенных, трав,
Я смотрю, хорошо ль убрана моя хата,
И горит ли в ней серебро, ярко ли злато.
Все как и нужно кругом.
Мысли такие же в сердце, сверкают, цветятся огнем.
Сердце колдует.
Что это? Что это там за окном?
Дрогнула молния в Небе! Темнеет оно. Негодует?
Или довольно, что в этом вот сердце пожар?
Ветер прерывисто дует.
Гром.
Гулко гремит за ударом удар.
Длится размах грозового раската.
Светится золотом малая хата.
И, опоясан огнем,
В брызгах, в изломах червленого злата,
В рокотах струн,
Сея алмазы продольным дождем,
В радостях бури, в восторге возврата,
Мчится — Перун.
Волос, Белес, бог пышных стад,
Бог изумрудностей в Апреле,
Прими не грозовой раскат,
Текучесть льющихся рулад
Моей пастушеской свирели.
Бог мирных дней. Белее, Волос,
Уж в наших долах отшумели
Игранья первых громких гроз,
И стебли светлые овес
Поит росой под звук свирели.
Бог нежных трав, Волос, Белее,
Ты кроткий друг забав при деле,
Ты пращур мой, ты дух чудес.
Ты дед Баяна. Чу, как лес
Поет под звук моей свирели.
Бог сочных трав, Велес, Волос,
Твои луга не оскудели,
Звенит и светит сенокос,
Чу, сколько песен понеслось
В ответ на зов моей свирели.
Бог тучных нив. Волос, Велес,
В честь бога — жатвы подоспели,
И меж снопами, в честь Небес,
Куст ржи завитый не исчез,
Закрут воскрес, под звук свирели.
Чу, колокольчики звенят,
Нежней, чем гомон птиц в Апреле,
Стада идут с возами в ряд,
Волос, Велес, бог пышных стад,
Год спет. Домой, под зов свирели.
Камень Иоанна, нежный изумруд,
Драгоценный камень ангелов небесных, —
Перед теми двери Рая отомкнут,
Кто тебя полюбит в помыслах чудесных, —
Цвет расцветшей жизни, светлый изумруд!
Твердая опора запредельных тронов,
Яшма, талисман апостола Петра, —
Храм, где все мы можем отдохнуть от стонов
В час когда приходит трудная пора, —
Яшма, украшенье запредельных тронов!
Камень огневой неверного Фомы,
Яркий хризолит оттенка золотого, —
Ты маяк сознанья над прибоем тьмы,
Чрез тебя мы в Боге убедимся снова, —
Хризолит прекрасный мудрого Фомы!
Символы престолов, временно забытых,
Гиацинт, агат, и дымный аметисте —
После заблуждений, сердцем пережитых,
К небу возвратится тот, кто сердцем чист, —
Легкий мрак престолов, временно забытых!
Радость высших духов, огненный рубин,
Цвета красной крови, цвета страстной жизни, —
Между драгоценных камней властелин,
Ты нам обещаешь жизнь в иной отчизне, —
Камень высших духов, огненный рубин!
В нас любящие женщины, порою,
Находят добродетелей запас.
Мы в их сердцах то боги, то герои,
А их сердца, что пъедестал для нас.
Как-будто мы и вправду так красивы
И так умны. Скорей наоборот.
Но никакие доводы не в силах
Столкнуть нас с незаслуженных высот.
Пока не хлынет разочарованье,
И все в обычном свете предстает,
А бывший бог, улегшись на диване,
Других высот уже не признает.
Так как же нужно и любить и жить,
Чтоб пъедесталы не давали трещин,
Чтобы высоты в сердце заслужить
И быть достойным заблуждений женщин.
Мне чужды ваши рассуждения: —
«Христос», «Антихрист», «Дьявол», «Бог».
Я нежный иней охлаждения,
Я ветерка чуть слышный вздох.
Мне чужды ваши восклицания: —
«Полюбим тьму», «Возлюбим грех».
Я причиняю всем терзания,
Но светел мой свободный смех.
Вы так жестоки — помышлением,
Вы так свирепы — на словах.
Я должен быть стихийным гением,
Я весь в себе — восторг и страх.
Вы разделяете, сливаете,
Не доходя до бытия
Но никогда вы не узнаете,
Как безраздельно целен я.
Я — в стране, что вечно в белое одета,
Предо мной — прямая долгая дорога.
Ни души — в просторах призрачного света,
Не с кем говорить здесь, не с кем, кроме Бога.
Все что было в жизни, снова улыбнется,
Только для другого, — нет, не для меня.
Солнце не вернется, счастье не проснется,
В сердце у меня ни ночи нет, ни дня.
Но еще влачу я этой жизни бремя,
Но еще куда-то тянется дорога.
Я один в просторах, где умолкло время,
Не с кем говорить мне, не с кем, кроме Бога.
Восходила от Востока туча сильная, гремучая,
Туча грозная, великая, как жизнь людская — длинная,
Выпадала вместе с громом Книга Праотцев могучая,
Книга-Исповедь Глубинная,
Тучей брошенная к нам,
Растянулась, распростерлась по равнинам, по горам.
Долины та Книга будет — описать ее нельзя,
Поперечина — померяй, истомит тебя стезя,
Буквы, строки — чащи — леса, расцвеченные кусты,
Эта Книга — из глубинной беспричинной высоты.
К этой Книге ко божественной,
В день великий, в час торжественный,
Соходились сорок мудрых и царей,
Сорок мудрых, и несчетность разномыслящих людей.
Царь Всеслав до этой Книги доступается,
С ним ведун-певец подходит Светловзор,
Перед ними эта книга разгибается,
И глубинное писанье рассвечается,
Но не полно означается узор.
Велика та Книга — взять так не поднять ее,
А хотя бы и поднять — так не сдержать ее,
А ходить по ней — не выходить картинную,
А читать ее прочесть ли тьму глубинную.
Но ведун подходит к Книге, Светловзор,
И подходит царь Всеслав, всепобедительный,
Дух у них, как и у всех, в телесный скрыт цветной убор,
Но другим всем не в пример горит в них свет нездешний, длительный.
Царь Славянский вопрошает, отвечает Светловзор.
«Отчего у нас зачался белый вольный свет,
Но доселе, в долги годы, в людях света нет?
Отчего у нас горит Солнце красное?
Месяц светел серебрит Небо ясное?
Отчею сияют ночью звезды дружные,
А при звездах все ж глубоки ночи темные?
Зори утренни, вечерние — жемчужные?
Дробен дождик, ветры буйные — бездомные?
Отчего у пас ум-разум, помышления?
Мир-народ, как Море, сумрачный всегда?
Отчего всей нашей жизни есть кружение?
Наши кости, наше тело, кровь-руда?»
И ведун со взором светлым тяжело дышал,
Перед Книгою Глубинной он ответ царю держал.
«Белый свет у нас зачался от хотенья Божества,
От великого всемирного Воления.
Люди ж темны оттого, что воля света в них мертва,
Не хотят в душе расслышать вечность пения.
Солнце красное — от Божьего пресветлого лица,
Месяц светел — от Божественной серебряной мечты,
Звезды частые — от риз его, что блещут без конца,
Ночи темные — от Божьих дум, от Божьей темноты
Зори утренни, вечерние — от Божьих жгучих глаз,
Дробен дождик — от великих, от повторных слез его,
Буйны ветры оттого, что есть у Бога вещий час,
Неизбежный час великого скитанья для него.
Разум наш и помышленья — от высоких облаков,
Мир-народ — от тени Бога, светотень живет всегда,
Нет конца и нет начала — оттого наш круг веков,
Камень, Море — наши кости, наше тело, кровь-руда».
И Всеслав, желаньем властвовать и знать всегда томим,
Светловзора вопрошал еще, была беседа длинная
Книгу Бездны, в чьи листы мы каждый день и час глядим,
Он сполна хотел прочесть, забыл, что Бездна — внепричинная,
И на вечность, на одну из многих вечностей, пред ним.
Заперлась, хотя и светит, Книга-Исповедь Глубинная.
Мы здесь построим на скале
Храм третьего завета:
Нам третий, новый дан завет;
Страдание отпето.
Душа от двойственности злой
Навек освободилась,
И наконец-то глупость мук
Телесных прекратилась!
Ты слышишь бога в мраке воли?
Стоусто он вещает.
Над нашей головой мильон
Его огней сверкает!
Его присутствие равно
И свет и мрак волнует;
Бог — все что в них заключено,
Он в нашем поцелуе.
Уж льды в реках прошли,
Звеня в скопленьи тесном,
Уж молнии цвели
На Дереве небесном
А дерево росло,
Во славу Человека,
С ветвей своих, светло,
Роняя медь и млеко.
Роняя чудо-сны,
Основу песнопенья,
С воздушной вышины
Лучистые каменья.
Исполни же теперь,
Перун, слова обета,
Раскрой в темницах дверь,
И выпусти мне лето
Скорей, скорей, Перун,
Что должно, то исполни,
И дай мне звоны струн,
И дай цветы из молнии!
О, жизнь моя без хлеба,
Зато и без тревог!
Иду. Смеётся небо,
Ликует в небе бог.
Иду в широком поле,
В унынье тёмных рощ,
На всей на вольной воле,
Хоть бледен я и тощ.
Цветут, благоухают
Кругом цветы в полях,
И тучки тихо тают
На ясных небесах.
Хоть мне ничто не мило,
Всё душу веселит.
Близка моя могила,
Но это не страшит.
Иду. Смеётся небо,
Ликует в небе бог.
О, жизнь моя без хлеба,
Зато и без тревог!
Державные боги,
Властители радостных стран!
Устал я от трудной дороги,
И пылью покрылися ноги,
И кровью из ран.
«Так надо, так надо», —
Мне вещий ваш ворон твердит.
В чертогах небесных отрада, —
За труд и за муки награда,
За боль и за стыд.
Меня бы спросили,
Хочу ли от вас я венца!
Но вашей покорен я силе,
Вы тайно меня победили,
И к вам я иду до конца.
А есть и короче,
Прямой и нетрудный есть путь,
Лишь только в безмолвии ночи
Мгновенною молнией в очи
Себе самовольно блеснуть.
Его отвергаю,
Я вам покориться хочу.
Живу и страдаю, и знаю,
Что ваши пути открываю,
Иду и молчу.