Найдено стихов - 630.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Морския розы—розы белыя,
Оне цветут во время бурь,
Когда валы освирепелые
Морскую мучают лазурь.
И бьют ее, взметают с грохотом,
И возмущают ревом гроз,
И возрощают с мертвым хохотом
Мгновенность пышных белых роз.
Морские розы — розы белые,
Они цветут во время бурь,
Когда валы освирепелые
Морскую мучают лазурь.
И бьют ее, взметают с грохотом,
И возмущают ревом гроз,
И возращают с мертвым хохотом
Мгновенность пышных белых роз.
Умирание — мерещится уму.
Смерть нам кажется. Лишь верим мы во тьму.
Эти сумерки сознанья и души,
Смерть всемирную пред ночью утиши.
Умягчи Морану страшную мольбой.
Зачаруй ее в пустыне голубой.
Разбросай среди жемчужин алый цвет.
Зачаруй. Морана — дева, ты — поэт.
Засвети сияньем звездным брызги слез.
Дай алмазов темноте ее волос.
«Меркнуть рано», прошепчи, — она вздохнет.
Поцелует, усыпит, но не убьет.
О, Луна, ты, взошедшая желтой и дымной над нами,
Посребрившая после свой вечно колдующий круг,
Ты рождаешь те звоны, которые слышим глазами.
Будь мне друг.
Я из верных твоих, из влюбленных, в любви бледнолицых,
Я подругу свою потерял за чертою пустынь,
Где-то там, где-то там. Ты ее на туманных границах
Не покинь.
Мы сейчас — под тобой. Мы блуждаем и молимся розно.
Мой звенящий призыв ты в ней чарами света зажги.
Приведи же ее. О, скорее! Покуда не поздно.
Помоги.
Есть странные люди, безумные люди,
Что живут лишь в стремленьи одном,
В вековом они кружатся, в призрачном чуде,
Под негасимым огнем.
Над ними, под ними проходят планеты,
Сжигаются солнца со свитою лун,
Но эти безумные — ветром одеты,
Их носит, бросает бурун.
Не пьют, не едят. В том какая причина?
Кто знает? Причинен ли в полночь наш бред?
Под ветром летят, как летит паутина,
А смерти им нет.
Красная Горка. Парни и девицы
Друг друга обливают водою ключевой.
Липки березки. Хмельные в небе птицы.
Звон разливается влагою живой.
Красная Горка радостей Пасхальных,
Брызги веселья и влажностей живых,
Светлые встречи взглядов обручальных,
С Неба на Землю — в лучах идущий стих.
Красная горка, таинство мгновений,
Праздник причастья Солнца и Воды,
Розовым цветом утро обновлений
Празднует силу смарагдовой Звезды.
Как я пришел на крутой косогор?
Как отошел от всего?
Лунностью полон небесный простор,
Вольно, воздушно, мертво.
Тихие, вечные волны морей,
Волны морей голубых.
Сердце, молчи, засыпай поскорей,
В лунности песен немых.
Свет лиловатый застывших цветов
Зыбко слагает венцы.
Вещая сказка молчащих волчцов,
Мертвые дремлют волчцы.
Искры малой, но горящей
Ты не угашай: —
Может, вспыхнет свет блестящий,
Разгорится целый Рай.
Весь ведь Мир наш создан, звездный,
Просто так, из Ничего.
Так смотри, не будь морозной,
Свет хорош, люби его.
Литовцы отметили, в давних веках
Великую тайну в двух вещих строках,
Что в треньи времен не сотрутся:
«Змеиную если зажжешь ты свечу,
Все змеи сберутся».
Что в этих строках, я о том умолчу,
Лишь мудро о них вспоминая.
Час вещий теперь. Я свечусь и лечу,
Как птица ночная,
Как птица, быть может, не птица, змея
Крылатая, зыбко-двойная,
На свет, на лесную свечу поспешая
В безвестность, где змеи, где царствует — Я.
Прощальный марш играют в безконечности,
Ты слышишь ли его?
Я слышу. Да. Прости, мои безпечности.
Погасло торжество.
Ушел от нас в ликующей багряности,
Нам радостный пожар.
Он скрылся там, без нас, в безвестной пьяности,
Влюбленно-алый шар.
И мы следим в седеющей туманности,
Где сладко так „Люблю“,
Чтоб в верный путь не впуталось нежданности
И нам, и кораблю.
Прощальный марш играют в бесконечности,
Ты слышишь ли его?
Я слышу. Да. Прости, мои беспечности.
Погасло торжество.
Ушел от нас в ликующей багряности,
Нам радостный пожар.
Он скрылся там, без нас, в безвестной пьяности,
Влюбленно-алый шар.
И мы следим в седеющей туманности,
Где сладко так «Люблю»,
Чтоб в верный путь не впуталось нежданности
И нам, и кораблю.
(Полонянка степей Половецких.)
Звук зурны звенит, звенит, звенит, звенит,
Звон стеблей, ковыль, поет, поет, поет,
Серп времен горит, сквозь сон, горит, горит,
Слезный стон растет, растет, растет, растет.
Даль степей, не миг, не час, не день, не год,
Ширь степей, но нет, но нет, но нет путей,
Тьма ночей, немой, немой тот звездный свод,
Ровность дней, в них зов, но чей, но чей, но чей?
Мать, отец, где все, где все — семьи моей?
Сон весны — блеснул, но спит, но спит, но спит,
Даль зовет, за ней, зовет, за ней, за ней,
Звук зурны звенит, звенит, звенит, звенит.
Чем тоньше влажный прах, чем Влага безтелесней,
Тем легче пенности слагают кружева.
Чем ты в своих мечтах свободней и небесней,
Тем обольстительней, чудесней
Твои слова.
Ты вся — воплощенье поющей струны,
И есть в тебе отсвет Луны,
Ты — звонкая.
Но также ты — тихий смолкающий звон,
И мнится, безгрешно влюблен
В ребенка я.
Я тонкое тело твое полюбил,
Как свет и бряцанье кадил,
Взнесенное.
Но жду я, чтоб, детскость свою потеряв,
Ты стала — травинка меж трав,
Зажженная.
Тонкий бисер капелек росистых
На растеньи с множеством кистей.
В небесах лазурно-свеже-чистых
Тихий смех оконченных дождей.
Сердце-уводящая улыбка,
Хризолит ликующий разлит.
И вдали, за садом, чья-то скрипка
О далеких-близких говорит.
Только ты меня можешь вести по путям,
Где горячая молния — там.
Только ты мне отрада, и правый мой суд,
Если обруч я выкую — тут.
Лишь одна есть рука, и в ночи, и средь дня,
Для горячего в беге коня.
Лишь один есть стрелец, что умеет в мету
Без ошибки попасть на лету.
Лишь с тобой мой полет — чрез простор темноты,
Хоть за край, если в пропасти — ты.
И с хоругвью в ветрах, за тобой я лечу,
Гром готовится встретить нас — чу!
Я ткач, я напевная птица,
Пленен я искусными гнездами.
Во всем мне желанна зарница,
Везде взнесена мной светлица,
С лазурными юными звездами.
Я тку золотые улыбки
На лицах еще не целованных,
И ножки мелькают как рыбки,
И ручки, воздушны и гибки,
Трепещут в руках заколдованных.
Вот она, неоглядная тишь Океана, который зовется Великим, —
И который Моаной зовут в Гавайики, в стране Маори.
Человек островов, что вулканами встали, виденьем возник смуглоликим,
И кораллы растут, и над синей волной — без числа острова-алтари.
Тихая поветерь в Белом дышет море.
Тихая поветерь. Можно плыть в просторе.
Мы моленье Ветру вслух произносили:—
Не серчай. Дай льготу. Будь потише в силе.—
На Восток смотрели. Западу шептали.
Напекли блинов мы, наварили каши.
Бросили лучинки, и поплыли в вале,
За крестом лучинным. В ветре лодки наши.
Тихая поветерь, вей, Праматерь Моря,
Рыбарей баюкай, с бледными не споря.
Тихая поветерь в Белом дышит море.
Тихая поветерь. Можно плыть в просторе.
Мы моленье Ветру вслух произносили: —
Не серчай. Дай льготу. Будь потише в силе. —
На Восток смотрели. Западу шептали.
Напекли блинов мы, наварили каши.
Бросили лучинки, и поплыли в вале,
За крестом лучинным. В ветре лодки наши.
Тихая поветерь, вей, Праматерь Моря,
Рыбарей баюкай, с бледными не споря.
Твои глаза — простор души твоей,
В них вечный бег играющего вала,
В них синий сон загрезивших морей,
Гляжу, гляжу, и все для сердца мало.
Крылатая, ты вся поешь: — «Ликуй!»
И много снов в душе у каждой птицы,
Но лучший миг, — когда чрез поцелуй
На бездну глаз наброшены ресницы.
Две их, две их, в вихре танца, пронеслись передо мной.
Всплески пляски, огнь румянца, сеть мантилии сквозной.
Рты гранатно приоткрыты, зубы — жемчуг в два ряда,
Очи ярки, в очи влиты — звезды, Небо, и вода.
Не простая, не речная, а морская, синий вал,
В два вместился водоема, и, блеснувши, задремал.
Там вечны сны блаженные
В прозрачной мгле мечты,
Там вечны сокровенные
Виденья Красоты.
Нетленным светом нежности
Там все озарено,
Там счастие Безбрежности,
Где слито все в одно.
Там, где пиршествуют Ангелы, где пирует Дух Святой,
Там, где в синем светит ладане огнь червонно-золотой,
Там, где кедрами Ливанскими нам упрочен потолок,
Где, являя изобилие, смотрит лилия в поток,
Где любому сотрапезнику умащенья есть в ларцах,
Где в глаза былому безднику смотрят вестники в венцах,
Где с восторженностью жаркою вечно вновь глядят глаза,
Где вменилась в перстни яркие грозовая бирюза,
Где завесы златотканные весь являют звездный свод,
Где летает птица странная и всегда к весне зовет,
Где, покуда всяк обедает, вечно музыка слышна,
А никто-никто не ведает, чей напев и чья струна,
Я иду, и в светы пирные я веду тебя, сестра,
И венец твой — злат-сапфировый, башмачок — из серебра.
В сердце дремлет талисман,
Точно дальний ропот Моря, —
Я звездою осиян,
Я живу с Судьбой не споря.
Я внимаю каждый час
Не словам людей случайным, —
В сердце слушаю рассказ,
Где сияют тайны тайнам.
Потому среди людей
Я всегда лучом отмечен, —
Полюс мыслей и страстей,
Верный в верном, верным встречен.
Счесть в лесу хотел я сосны:
Сбился в пьяном духе смол.
Счесть с тобой хотел я весны:
Поцелуям счет не свел.
Счесть хотел цветочки луга,
Кашки розовой полки.
Да взглянули друг на друга,
В войске спутались значки.
Все лицо — в цветочной пыли,
Мир горит, во мгле сквозя.
И обнявшись мы решили:
Ничего считать нельзя.
Сухой туман, когда цветенье нив —
Проклятье дней, хлебов плохой налив.
У нив зарницы даже — на счету,
Сухой Перун — сжигает рожь в цвету.
Сухой Перун — роняет в травы ржу,
И чахнет цвет, что радовал межу.
Перун желает молний — из зарниц,
Небесных — должен он пьянить девиц.
Я не верила, я поверила,
Что весами нам златоткаными
Всем Судьба в мирах путь отмерила
С ворожащими талисманами.
И тоской в лесу вся изранена,
Вот свиданья жду в светлой чаще я.
А Луна пьянит, притуманена,
Наклоненная, ворожащая.
* * *
Стучи, тебе откроют. Проси, тебе дадут.
— О, Боже! Для чего же назначен Страшный Суд?
В расщелинах древних ступенчатых слов
Таятся глаза сновидений.
Там змеи забытых заветов и ков,
Дремотные грузные тени.
Заросшая лестница. Терем немой.
Под крышей гнездятся лишь совы.
Постранствуешь в мире, и тянет домой,
И древние манят основы.
Всхожу на ступени. Проснулась змея.
И встречен при входе я Змеем.
О, здравствуй, старинная правда моя,
Мы выявить клад наш сумеем.
Наклонись над колодцем, — увидишь ты там,
Словно грязная яма чернеется,
Пахнет гнилью и плесень растет по краям,
И прозрачной струи не виднеется.
Но внизу, в глубине, среди гнили и тьмы,
Там где пропасть чернеется мглистая,
Как в суровых обятьях угрюмой тюрьмы,
Робко бьется струя серебристая.
Завершены часы священных оргий.
Я знал. Любил. Безумствую. Люблю.
Застыв, как тень, в паническом восторге,
Биения моих терзаний длю.
Благоговейно, гимнами хорала,
Во мне поет бессмертная любовь.
Не говори, что блеска в жизни мало.
Благослови. Люби. Не прекословь.
Стройность линий и гармонию
Я люблю.
Травы в нежном благовонии
Окроплю.
Волны вышние эфирности
Я люблю.
Новолунности и пирности
В ласках длю.
Быть в весенней затененности
Я люблю.
Я влюблюсь в цветок влюбленности,
И влюблю.
Страстью зачался мир,
Страсть — в ясновиденьи глаз,
Страсть — в многозвонности лир,
В страсти — костер для нас!
Страсть — волшебство слепоты,
Не боящейся в пропасть упасть,
Страсть — это ждущая ты,
Славьте слепую страсть!
Страна, которая молчит, вся в белом-белом,
Как новобрачная, одетая в покров, —
Что будет тронут им, любующимся, смелым,
Несущим солнечность горячих лепестков.
Страна, которая всех дольше знает зиму,
И гулкую тюрьму сцепляющего льда, —
Где нет конца огням и тающему дыму,
Где долгий разговор ведет с звездой звезда.
Страна, которая за празднествами Мая,
Чуть лето глянет ей, спешит сказать: «Я сплю», —
Страна великая, несчастная, родная,
Которую, как мать, жалею и люблю.