Найдено стихов - 67.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Там, где — нибудь, когда — нибудь,
У склона гор, на берегу реки,
Или за дребезжащею телегой,
Бредя привычно за косым дождем,
Под низким, белым, бесконечным небом,
Иль много позже, много дальше,
Не знаю что, не понимаю как,
Но где — нибудь, когда — нибудь, наверно…
«Понять — простить». Есть недоступность чуда,
Есть мука, есть сомнение в ответ.
Ночь, шёпот, факел, поцелуй… Иуда.
Нет имени темней. Прощенья нет.Но, может быть, в тоске о человеке,
В смятеньи, в спешке всё договорить
Он миру завещал в ту ночь навеки
Последний свой закон: «понять — простить».
Тихим, темным, бесконечно — звездным,
Нет ему ни имени, ни слов,
Голосом небесным и морозным,
Из — за бесконечных облаков,
Из — за бесконечного эфира,
Из — за всех созвездий и орбит,
Легким голосом иного мира
Смерть со мной все время говорит.Я живу, как все: пишу, читаю,
Соблюдаю суету сует…
Но, прислушиваясь, умираю,
Голосу любимому в ответ.
Стихам своим я знаю цену.
Мне жаль их, только и всего.
Но ощущаю как измену
Иных поэзий торжество.Сквозь отступленья, повторенья,
Без красок и почти без слов,
Одно, единое виденье,
Как месяц из-за облаков, То промелькнет, то исчезает,
То затуманится слегка,
И тихим светом озаряет,
И непреложно примиряет
С беспомощностью языка.
Приглядываясь осторожно
К подробностям небытия,
Отстаивая, сколько можно,
Свое, как говорится, «я», Надеясь, недоумевая,
Отбрасывая на ходу
«Проблему зла», «проблему рая»,
Или другую ерунду, Он верит, верит… Но не будем
Сбиваться, повышая тон.
Не об яснить словами людям,
В чем и без слов уверен он.Над ним есть небо голубое,
Та бесконечность, вечность та,
Где с вялой дремой о покое
О жизни смешана мечта.
Еще переменится все в этой жизни — о, да!
Еще успокоимся мы, о былом забывая.
Бывают минуты предчувствий. Не знаешь когда.
На улице, дома, в гостях, на площадке трамвая.Как будто какое — то солнце над нами встает,
Как будто над нами последнее облако тает,
И где — то за далью почти уж раскрытых ворот
Один только снег бесконечный и белый сияет.
Им счастие даже не снится,
И их обмануло оно.
Есть в мире лишь скука. Глядится
Скучающий месяц в окно.Пьют чай, разбирают газеты,
Под долгие жалобы вьюг,
И думают, думают: «Где ты
Теперь, мой забывчивый друг?»
Ни с кем не говори. Не пей вина.
Оставь свой дом. Оставь жену и брата.
Оставь людей. Твоя душа должна
Почувствовать — к былому нет возврата.Былое надо разлюбить. Потом
Настанет время разлюбить природу,
И быть все безразличней, — день за днем,
Неделю за неделей, год от году.И медленно умрут твои мечты.
И будет тьма кругом. И в жизни новой
Отчетливо тогда увидишь ты
Крест деревянный и венок терновый.
Под ветками сирени сгнившей,
Не слыша лести и обид,
Всему далекий, все забывший,
Он, наконец, спокойно спит.Пустынно тихое кладбище,
Просторен тихий небосклон,
И воздух с каждым днем все чище,
И с каждым днем все глубже сон.А ты, заботливой рукою
Сюда принесшая цветы,
Зачем кощунственной мечтою
Себя обманываешь ты?
Если дни мои, милостью Бога,
На земле могут быть продлены,
Мне прожить бы хотелось немного,
Хоть бы только до этой весны.Я хочу написать завещанье.
Срок исполнился, все свершено:
Прах — искусство. Есть только страданье,
И дается в награду оно.От всего отрекаюсь. Ни звука
О другом не скажу я вовек.
Все постыло. Все мерзость и скука.
Нищ и темен душой человек.И когда бы не это сиянье,
Как могли б не сойти мы с ума?
Брат мой, друг мой, не бойся страданья,
Как боялся всю жизнь его я…
Всю ночь слова перебираю,
Найти ни слова не могу,
В изнеможеньи засыпаю
И вижу реку всю в снегу,
Весь город наш, навек единый,
Край неба бледно — райски — синий,
И на деревьях райский иней… Друзья! Слабеет в сердце свет,
А к Петербургу рифмы нет.
Тянет сыростью от островов,
Треплет ветер флаг на пароходе,
И глаза твои, как две лагуны,
Отражают розовое небо.Мимолетный друг, ведь все обман,
Бога нет и в мире нет закона,
Если может быть, что навсегда
Ты меня оставишь. Не услышишь
Голоса зовущего. Не вспомнишь
Этот летний вечер…
Ни музыки, ни мысли… ничего.
Тебе давно чистописанья мало,
Тебе давно игрой унылой стало,
Что для других — и путь, и торжество.Но навсегда вплелся в напев твой сонный,
Ты знаешь сам, — вошел в слова твои,
Бог весть откуда, голос приглушенный,
Быть может, смерти, может быть, любви.
Там солнца не будет… Мерцанье
Каких — то лучей во мгле,
Последнее напоминанье
О жизни и о земле.Там солнца не будет… Но что — то
Заставит забыть о нем,
Сначала полудремота,
Полупробужденье потом.Там ждет нас в дали туманной
Покой, и мир, торжество,
Там Вронский встретится с Анной,
И Анна простит его.Последние примиренья,
Последние раз ясненья
Судеб, неведомых нам.Не знаю как будто храм
Немыслимо — совершенный,
Где век начнется нетленный,
Как знать? Быть может, блаженный… Но солнца не будет там.
За слово, что помнил когда-то
И после навеки забыл,
За все, что в сгораньях заката
Искал ты, и не находил, И за безысходность мечтанья,
И холод, растущий в груди,
И медленное умиранье
Без всяких надежд впереди, За белое имя спасенья,
За темное имя любви
Прощаются все прегрешенья
И все преступленья твои.
Девятый век у северской земли
Стоит печаль о мире и свободе,
И лебеди не плещут. И вдали
Княгиня безутешная не бродит.О Днепр, о солнце, кто вас позовет
По вечеру кукушкою печальной,
Теперь, когда голубоватый лед
Все затянул, и рог не слышен дальний, И только ветер над зубцами стен
Взметает снег и стонет на просторе,
Как будто Игорь вспоминает плен
У синего, разбойничьего моря?
Что там было? Ширь закатов блеклых,
Золоченых шпилей легкий взлет,
Ледяные розаны на стеклах,
Лед на улицах и в душах лед.
Разговоры будто бы в могилах,
Тишина, которой не смутить…
Десять лет прошло, и мы не в силах
Этого ни вспомнить, ни забыть.
Тысяча пройдет, не повторится,
Не вернется это никогда.
На земле была одна столица,
Все другое — просто города.
По широким мостам… Но ведь мы все равно не успеем,
Эта вьюга мешает, ведь мы заблудились в пути
По безлюдным мостам, по широким и черным аллеям
Добежать хоть к рассвету, и остановить, и спасти.Просыпаясь дымит и вздыхает тревожно столица.
Рестораны распахнуты. Стынет дыханье в груди.
Отчего нам так страшно? Иль, может быть, все это снится, Ничего нет в прошедшем, и нет ничего впереди? Море близко. Светает. Шаги уже меряют где-то,
Но как скошены ноги, я больше бежать не могу.
О еще б хоть минуту! И щелкнул курок пистолета,
Все погибло, все кончено… Видишь ты, — кровь на снегу.Тишина. Тишина. Поднимается солнце. Ни слова.
Тридцать градусов холода. Тускло сияет гранит.
И под черным вуалем у гроба стоит Гончарова,
Улыбается жалко и вдаль равнодушно глядит.
Милый, дальний друг, простите,
Если я вам изменил.
Что мне вам сказать? Поймите,
Я вас искренне любил.Но года идут не ровно,
И уносятся года,
Словно ветер в поле, словно,
В поле вешняя вода.Милый, дальний друг, ну что же,
Ветер стих, сухи поля,
А за весь мой век дороже
Никого не помню я.
Был дом, как пещера. О, дай же мне вспомнить
Одно только имя, очнуться, понять!
Над соснами тучи редели. У дома
Никто на порог нас не вышел встречать.Мужчины с охоты вернулись. Звенели
И перекликались протяжно рога.
Как лен были волосы над колыбелью,
И ночь надвигалась, темна и долга.Откуда виденье? О чем этот ветер?
Я в призрачном мире сбиваюсь с пути.
Безмолвие, лес, одиночество, верность…
Но слова единственного не найти.Был дом, как пещера. И слабые, зимние,
Зеленые звезды. И снег, и покой,
Конец, навсегда. Обрывается линия.
Поэзия, жизнь, я прощаюсь с тобой!
Но смерть была смертью. А ночь над холмом
Светилась каким-то нездешним огнем,
И разбежавшиеся ученики
Дышать не могли от стыда и тоски.
А после… Прозрачную тень увидал
Один. Будто имя свое услыхал
Другой… И почти уж две тысячи лет
Стоит над землею немеркнущий свет.
Патрон за стойкою глядит привычно, сонно,
Гарсон у столика подводит блюдцам счет.
Настойчиво, назойливо, неугомонно
Одно с другим — огонь и дым — борьбу ведет.Не для любви любить, не от вина быть пьяным.
Что знает человек, который сам не свой?
Он усмехается над допитым стаканом,
Он что — то говорит, качая головой.За все, что не сбылось. За тридцать лет разлуки,
За вечер у огня, за руки на плече.
Еще за ангела… и те, иные звуки…
Летел, полуночью… за небо, вообще! Он проиграл игру, он за нее ответил,
Пора и по домам. Надежды никакой.
— И беспощадно бел, неумолимо светел
День занимается в полоске ледяной.
Он милостыни просит у тебя,
Он — нищий, он протягивает руку.
Улыбкой, взглядом, молча, не любя
Ответь хоть чем — нибудь на эту муку.А впрочем, в муке и блаженство есть.
Ты не поймешь. Блаженство униженья,
Слов сгоряча, ночей без сна, бог весть
Чего… Блаженство утра и прощенья.
Нам Tristia — давно родное слово.
Начну ж, как тот: я родился в Москве.
Чуть брезжил день последнего, Второго,
В апрельской предрассветной синеве.Я помнить не могу, но помню, помню
Коронационные колокола.
Вся в белом, шелестящем, — как сегодня! —
Мать, улыбаясь, в детскую вошла.Куда, куда? Мы недоумеваем.
Какой-то звон, сиянье, пустота…
Есть между младенчеством и раем
Почти неизгладимая черта.Но не о том рассказ…
За все, за все спасибо. За войну,
За революцию и за изгнанье.
За равнодушно — светлую страну,
Где мы теперь «влачим существованье».Нет доли сладостней — все потерять.
Нет радостней судьбы — скитальцем стать,
И никогда ты к небу не был ближе,
Чем здесь, устав скучать,
Устав дышать,
Без сил, без денег,
Без любви, в Париже…
Из голубого океана,
Которого на свете нет,
Из — за глубокого тумана
Обманчиво — глубокий свет.Из голубого океана,
Из голубого корабля,
Из голубого обещанья,
Из голубого… la-la-la…Голубизна, исчезновенье,
И невозможный смысл вещей,
Которые приносят в пенье
Всю глубь бессмыслицы своей.
О том, что смерти нет, и что разлуки нет,
И нет земной любви предела,
Не будем говорить. Но так устроен свет,
Где нам дышать судьба велела.И грустен мне, мой друг, твой образ, несмотря
На то, что ты и бодр и молод,
Как грустно путнику в начале сентября
Вдруг ощутить чуть слышный холод.
Так бывает: ни сна, ни забвения,
Тени близкие бродят во мгле,
Спорь, не спорь, никакого сомнения,
«Смерть и время царят на земле».Смерть и время. Добавим: страдание,
… Ну, а к утру, без повода, вдруг,
Счастьем горестным существования
Тихо светится что — то вокруг.
Слушай — и в смутных догадках не лги.
Ночь настает, и какая: ни зги! Надо безропотно встретить ее,
Как не сжималось бы сердце твое.Слушай меня, но не слушай людей.
Музыка мира все глуше, бедней.Космос, планеты, восторги, война —
Жизнь, говорят, измениться должна. (Да, это так… Но не поняли вы:
«Тише воды, ниже травы»).
«О если где — нибудь, в струящемся эфире,
В надзвездной вышине,
В невероятной тьме, в невероятном мире,
Ты все же внемлешь мне, То хоть бы только раз…»
Но длилось промедленье,
И, все слабей дыша,
От одиночества и от недоуменья
Здесь умерла душа.
Звенит гармоника. Летят качели.
«Не шей мне, матерь, красный сарафан».
Я не хочу вина. И так я пьян.
Я песню слушаю под тенью ели.Я вижу город в голубой купели,
Там белый Кремль — замоскворецкий стан,
Дым, колокольни, стены, царь-Иван,
Да розы и чахотка на панели.Мне грустно, друг. Поговори со мной.
В твоей России холодно весной,
Твоя лазурь стирается и вянет.Лежит Москва. И смертная печаль
Здесь семечки лущит, да песню тянет,
И плечи кутает в цветную шаль.
Ну, вот и кончено теперь. Конец.
Как в мелодраме, грубо и уныло.
А ведь из человеческих сердец
Таких, мне кажется, немного было.Но что ему мерещилось? О чем
Он вспоминал, поверяя сну пустому?
Как на большой дороге, под дождем,
Под леденящим ветром, к дому, к дому.Ну, вот и дома. Узнаешь? Конец.
Все ясно. Остановка, окончанье.
А ведь из человеческих сердец…
И это обманувшее сиянье!
Нам в юности докучно постоянство,
И человек, не ведая забот,
За быстрый взгляд и легкое убранство
Любовь свою со смехом отдает.Так на заре веселой дружбы с Музой
Неверных рифм не избегает слух,
И безрассудно мы зовем обузой
Поэзии ее бессмертный дух.Но сердцу зрелому родной и нежный
Опять сияет образ дней живых,
И точной рифмы отзвук неизбежный
Как бы навеки замыкает стих.
Без отдыха дни и недели,
Недели и дни без труда.
На синее небо глядели,
Влюблялись… И то не всегда.И только. Но брезжил над нами
Какой — то божественный свет,
Какое — то легкое пламя,
Которому имени нет.
Как холодно в поле, как голо
И как безотрадны очам
Убогие русские села
(Особенно по вечерам).Изба под березой, болото,
По черным откосам ручьи,
Невесело жить здесь, но кто-то
Мне точно твердит: «Поживи, Недели, и зимы, и годы,
Чтоб выплакать слезы тебе,
И выучиться у природы
Ее безразличью к судьбе».