Найдено стихов - 77.
На одной странице показано - 20.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале идут более длинные стихи. На следующих страницах стихи становятся короче.
На последней странице Вы найдете самые короткие стихи автора.
1Ночь… в первый раз сказал же кто-то — ночь!
Ночь, камень, снег… как первобытный гений.
Тебе, последыш, это уж невмочь.
Ты раб картинности и украшений.Найти слова, которых в мире нет,
Быть безразличным к образу и краске,
Чтоб вспыхнул белый, безначальный свет,
А не фонарик на грошовом масле.2Нет, в юности не все ты разгадал.
Шла за главой глава, за фразой фраза,
И книгу жизни ты перелистал,
Чуть — чуть дивясь бессмыслице рассказа.Благословенны ж будьте вечера,
Когда с последними строками чтенья
Все, все твердит — «пора, мой друг, пора»,
Но втайне обещает продолженье.3Окно, рассвет… едва видны, как тени,
Два стула, книги, полка на стене.
Проснулся ль я? Иль неземной сирени
Мне свежесть чудится еще во сне? Иль это сквозь могильную разлуку,
Сквозь тускло — дымчатые облака
Мне тень протягивает руку
И улыбается издалека? 4Что за жизнь? никчемные затеи,
Скука споров, скука вечеров.
Только по ночам, и все яснее,
Тихий, вкрадчивый, блаженный зов.Не ищи другого новоселья.
Там найдешь ты истину и дом,
Где пустует, где тоскует келья
О забывчивом жильце своем.5«Понять — простить». Есть недоступность чуда,
Есть мука, есть сомнение в ответ.
Ночь, шепот, факел, поцелуй… Иуда.
Нет имени темней. Прощенья нет.Но, может быть, в тоске о человеке,
В смятеньи, в спешке все договорить
Он миру завещал в ту ночь навеки
Последний свой закон: «понять — простить».
Я не тебя любил, но солнце, свет,
Но треск цикад, но голубое море.
Я то любил, чего и следу нет
В тебе. Я на немыслимом просторе
Любил. Я солнечную благодать
Любил. Что знаешь ты об этом?
Что можешь рассказать
Ветрам, просторам, молниям, кометам?
Да, у меня кружилась голова
От неба, от любви, от этой рощи
Оливковой… Ну да, слова.
Ну да, литература… Надо проще.
Был сад во тьме, был ветерок с высот,
Две-три звезды, — что ж не простого в этом?
Был голос вдалеке: «Нет, только тот,
Кто знал…» — мне одному ответом.
И даже ночь с Чайковским заодно
В своем безмолвии предвечном пела
О том, что все обречено,
О том, что нет ни для чего предела.
«Нет, только тот…» Пойми, я не могу
Ясней сказать, последним снам не вторя,
Я отплываю, я на берегу
Иного, не земного моря.
Я не тебя любил. Но если там,
Где все кончается, все возникает,
Ты к новым мукам, новым небесам
Покорно, медленно… нет, не бывает…
Но если все-таки… не будет, ложь…
От одного к другому воплощенью
Ты предо мной когда-нибудь пройдешь
Неузнаваемой, ужасной тенью,
Из глубины веков я вскрикну: да!
Чрез миллионы лет, но как сегодня,
Как солнце вечности, о, навсегда,
Всей жизнью и всей смертью — помню!
Печально-желтая луна. Рассвет
Чуть брезжит над дымящейся рекою,
И тело мертвое лежит… О, бред!
К чему так долго ты владеешь мною? Туман. Дубы. Германские леса.
Печально-желтая луна над ними.
У женщины безмолвной волоса
Распущены… Но трудно вспомнить имя.Гудруна, ты ли это?. О, не плачь
Над трупом распростертого героя!
Он крепко спит… И лишь его палач
Нигде на свете не найдет покоя.За доблесть поднялась его рука,
Но не боится доблести измена,
И вот лежит он… Эти облака
Летят и рвутся, как морская пена.И лес, и море, и твоя любовь,
И Рейн дымящийся, — все умирает,
Но в памяти моей, Гудруна, вновь
Их для чего-то время воскрешает.Как мглисто здесь, какая тишина,
И двое нас… Не надо утешенья!
Есть только ночь. Есть желтая луна,
И только Славы и Добра крушенье.
По широким мостам… Но ведь мы все равно не успеем,
Эта вьюга мешает, ведь мы заблудились в пути
По безлюдным мостам, по широким и черным аллеям
Добежать хоть к рассвету, и остановить, и спасти.Просыпаясь дымит и вздыхает тревожно столица.
Рестораны распахнуты. Стынет дыханье в груди.
Отчего нам так страшно? Иль, может быть, все это снится, Ничего нет в прошедшем, и нет ничего впереди? Море близко. Светает. Шаги уже меряют где-то,
Но как скошены ноги, я больше бежать не могу.
О еще б хоть минуту! И щелкнул курок пистолета,
Все погибло, все кончено… Видишь ты, — кровь на снегу.Тишина. Тишина. Поднимается солнце. Ни слова.
Тридцать градусов холода. Тускло сияет гранит.
И под черным вуалем у гроба стоит Гончарова,
Улыбается жалко и вдаль равнодушно глядит.
Вот жизнь, — пелена снеговая,
И ночи, и здесь тишина, —
Спустилась, лежит и не тает,
Меня сторожит у окна.
Вот, будто засыпано снегом,
Что кроет и кроет поля,
Рязанское белое небо
Висит над стенами кремля.
И тонко поют колокольни,
И мерно читают псалмы
О мире убогом и дольнем,
О князе печали и тьмы.
Ах, это ли жизнь молодая!
Скорей бы лошадку стегнуть,
Из тихого, снежного края
В далекий отправиться путь.
Стучат над мостами вагоны,
Стучит и поет паровоз…
Так больно и грустно влюбленных,
Тяжелый, ты часто ли вез?
Есть стрелы, которыми ранен
Смертельно и радостно я,
Есть город, уснувший в тумане,
Где жизнь оборвалась моя.
Над серой и шумной рекою
Мы встретимся, — я улыбнусь,
Вздохну, — и к снегам, и к покою
В пречистую пустынь вернусь.
Был вечер на пятой неделе
Поста. Было больно в груди.
Все жилы тянулись, болели,
Предчувствуя жизнь впереди.Был зов золотых колоколен,
Был в воздухе звон, а с Невы
Был ветер весенен и волен,
И шляпу срывал с головы.И вот, на глухом перекрестке
Был незабываемый взгляд,
Короткий, как молния, жесткий,
Сухой, словно кольта разряд, Огромный, как небо, и синий,
Как небо… Вот, кажется, все.
Ни красок, ни зданий, ни линий,
Но мертвое сердце мое.Мне было шестнадцать, едва ли
Семнадцать… Вот, кажется, все.
Ни оторопи, ни печали,
Но мертвое сердце мое.Есть память, есть доля скитальцев,
Есть книги, стихи, суета,
А жизнь… жизнь прошла между пальцев
На пятой неделе поста.
Сияла ночь. Не будем вспоминать
Звезды, любви, — всего, что прежде было.
Пылали дымные костры, и гладь
Пустого поля искрилась и стыла.Сияла ночь. Налево над рекой
Остановился мост ракетой белой.
О чем нам говорить? Пойдем со мной,
По рюмке коньяку, да и за дело.Сияла ночь. А может быть, и день,
И, может быть, февраль был лучше мая,
И заметенная, в снегу, сирень,
Быть может, шелестела, расцветая, Но было холодно. И лик луны
Насмешливо глядел и хмурил брови.
«Я вас любил… И как я ждал весны,
И роз, и утешений, и любви!»Ночь холодней и тише при луне,
«Я вас любил. Любовь еще, быть может…»
— Несчастный друг! Поверьте мне,
Вам только пистолет поможет.
Гдe ты теперь? За утёсами плещет море,
По заливам льдины плывут,
И проходят суда с трёхцветным широким флагом.
На шестом этаже, у дрожащего телефона
Человек говорит: «Мария, я вас любил».
Пролетают кареты. Автомобили
За ними гудят. Зажигаются фонари.
Продрогшая девочка бьётся продать спички.Гдe ты теперь? На стотысячезвёздном небе
Миллионом лучей белеет Млечный путь,
И далеко, у глухогудящих сосен, луною
Озаряемая, в лесу, века и века
Угрюмо шумит Ниагара.Гдe ты теперь? Иль мой голос уже, быть может,
Без надежд над землёй и ответа лететь обречен,
И остались в мире лишь волны,
Дробь звонков, корабли, фонари, нищета, луна, водопады?
Еще и жаворонков хор
Не реял в воздухе, луга не зеленели,
Как поступь девяти сестер
Послышалась нежней пастушеской свирели.Но холодно у нас. И снег
Лежит. И корабли на реках стынут с грузом.
Под вербой талою ночлег
У бедного костра едва нашелся Музам.И, переночевав, ушли
Они в прозрачные и нежные долины,
Туда, на синий край земли,
В свои «фиалками венчанные» Афины.Быть может, это — бред… Но мне
Далекая весна мечтается порою,
И трижды видел я во сне
У северных берез задумчивую Хлою.И, может быть, мой слабый стих
Лишь оттого всегда поет о славе мира,
Что дребезжит в руках моих
Хоть и с одной струной, но греческая лира.
Ночь… и к чему говорить о любви?
Кончены розы и соловьи, Звезды не светят, леса не шумят,
Непоправимое… пятьдесят.С розами, значит, или без роз,
Ночь, — и «о жизни покончен вопрос».… И оттого еще более ночь,
Друг, не способный понять и помочь, Друг моих снов, моего забытья,
Счастье мое, безнадежность моя, Розовый идол, персидский фазан,
Птица, зарница… ну, что же, я пьян, Друг мой, ну что же, так сходят с ума,
И оттого еще более тьма, И оттого еще глуше в ночи,
Что от немеркнущей белой свечи, Если сознание, то в глубине,
Если душа, то на самом дне, —Луч беспощадный врезается в тьму:
Жить, умирать — все одно одному.
Ложится на рассвете легкий снег.
И медленно редеют острова,
И холодеет небо… Но хочу
Теперь я говорить слова такие,
Чтоб нежностью наполнился весь мир,
И долго, долго эхом безутешным
Мои стихи ложились бы… Хочу,
Чтоб через тысячи глухих веков,
Когда под крепким льдом уснет, быть может,
Наш опустелый край, в иной стране,
Иной влюбленный, тихо проходя
Над розовым, огромным, теплым морем
И глядя на закат, вдруг повторил
Твое двусложное, простое имя,
Произнося его с трудом…
И сразу
Бледнее неба, был бы он охвачен
Мучительным и непонятным счастьем,
И полной безнадежностью, и чувством
Бессмертия земной любви.
Патрон за стойкою глядит привычно, сонно,
Гарсон у столика подводит блюдцам счет.
Настойчиво, назойливо, неугомонно
Одно с другим — огонь и дым — борьбу ведет.Не для любви любить, не от вина быть пьяным.
Что знает человек, который сам не свой?
Он усмехается над допитым стаканом,
Он что — то говорит, качая головой.За все, что не сбылось. За тридцать лет разлуки,
За вечер у огня, за руки на плече.
Еще за ангела… и те, иные звуки…
Летел, полуночью… за небо, вообще! Он проиграл игру, он за нее ответил,
Пора и по домам. Надежды никакой.
— И беспощадно бел, неумолимо светел
День занимается в полоске ледяной.
Летит паровоз, клубится дым.
Под ним снег, небо над ним.По сторонам — лишь сосны в ряд,
Одна за другой в снегу стоят.В вагоне полутемно и тепло.
Запах эфира донесло.Два слабых голоса, два лица.
Воспоминаньям нет конца!«Милый, куда ты, в такую рань?»
Поезд останавливается. Любань.«Ты ждал три года, остался час,
она на вокзале и встретит нас».Два слабых голоса, два лица,
Нет на свете надеждам конца… Но вдруг на вздрагивающее полотно
Настежь дверь и настежь окно.«Нет, не доеду я никуда,
нет, не увижу ее никогда! О, как мне холодно! Прощай, прощай!
Надо мной вечный свет, надо мной вечный рай».
Был дом, как пещера. О, дай же мне вспомнить
Одно только имя, очнуться, понять!
Над соснами тучи редели. У дома
Никто на порог нас не вышел встречать.Мужчины с охоты вернулись. Звенели
И перекликались протяжно рога.
Как лен были волосы над колыбелью,
И ночь надвигалась, темна и долга.Откуда виденье? О чем этот ветер?
Я в призрачном мире сбиваюсь с пути.
Безмолвие, лес, одиночество, верность…
Но слова единственного не найти.Был дом, как пещера. И слабые, зимние,
Зеленые звезды. И снег, и покой,
Конец, навсегда. Обрывается линия.
Поэзия, жизнь, я прощаюсь с тобой!
Остров был дальше, чем нам показалось.
Зеркало озера, призрачный нег,
С неба снежинки… ну самая малость…
Лишь обещаньем заоблачных нег.С неба снежинки… а впрочем, какому
Летом и снегу небесному быть?
В памяти только… сквозь сонную дрему…
Воображение… к ниточке нить.Остров и снег. Не в России, а где — то,
Близко глядеть, а грести — далеко.
Было слепое и белое лето,
Небо, как выцветшее молоко.Что ж, вспоминай, это все, что осталось,
И утешения лучшего нет.
С неба снежинки, сомнения, жалость,
За морем где — то, за тысячи лет.
Там солнца не будет… Мерцанье
Каких — то лучей во мгле,
Последнее напоминанье
О жизни и о земле.Там солнца не будет… Но что — то
Заставит забыть о нем,
Сначала полудремота,
Полупробужденье потом.Там ждет нас в дали туманной
Покой, и мир, торжество,
Там Вронский встретится с Анной,
И Анна простит его.Последние примиренья,
Последние раз ясненья
Судеб, неведомых нам.Не знаю как будто храм
Немыслимо — совершенный,
Где век начнется нетленный,
Как знать? Быть может, блаженный… Но солнца не будет там.
Если дни мои, милостью Бога,
На земле могут быть продлены,
Мне прожить бы хотелось немного,
Хоть бы только до этой весны.Я хочу написать завещанье.
Срок исполнился, все свершено:
Прах — искусство. Есть только страданье,
И дается в награду оно.От всего отрекаюсь. Ни звука
О другом не скажу я вовек.
Все постыло. Все мерзость и скука.
Нищ и темен душой человек.И когда бы не это сиянье,
Как могли б не сойти мы с ума?
Брат мой, друг мой, не бойся страданья,
Как боялся всю жизнь его я…
Мы всё томимся и скучаем,
Мы равнодушно повторяем,
Что есть иной и лучший край.
Но если здесь такие встречи,
Если не сон вчерашний вечер,
Зачем нам недоступный рай? И всё равно, что счастье мчится,
Как обезумевшая птица,
Что я уже теряю вас,
Что близких дней я знаю горе,
Целуя голубое море
У дерзких и весёлых глаз.Лишь хочется летать за вами
Над закарпатскими полями,
Пролить отравленную кровь
И строгим ангелам на небе
Сказать, что горек был мой жребий
И не увенчана любовь.
Железный мост откинут
И в крепость не пройти.
Свернуть бы на равнину
С опасного пути? Но белый флаг на башне,
Но узкое окно!
О, скучен мир домашний,
И карты, и вино! Я знаю — есть распятья
И латы на стенах,
В турецкой темной рати
Непобедимый страх.Пустыни, минареты,
И дым, и облака.
И имя Баязета,
Пронзившее века.Белеют бастионы
За мутною рекой,
Знамена и короны
Озарены луной.И на воротах слово, —
Старинно и темно, —
Что на пути Христовом
Блаженство суждено.
Звенит гармоника. Летят качели.
«Не шей мне, матерь, красный сарафан».
Я не хочу вина. И так я пьян.
Я песню слушаю под тенью ели.Я вижу город в голубой купели,
Там белый Кремль — замоскворецкий стан,
Дым, колокольни, стены, царь-Иван,
Да розы и чахотка на панели.Мне грустно, друг. Поговори со мной.
В твоей России холодно весной,
Твоя лазурь стирается и вянет.Лежит Москва. И смертная печаль
Здесь семечки лущит, да песню тянет,
И плечи кутает в цветную шаль.