Покрывались цветом липы,
Пели в рощах соловьи, —
И меня лобзали нежно
Губки милые твои.
А потом желтели липы,
Каркал ворон на сосне;
И простилась ты со мною,
Кникс холодный сделав мне.
Пел соловей, и липа цвела,
Приветно смеялось светило дня;
К себе на грудь ты меня привлекла
И, обняв, целовала меня.
Угрюмо туманился солнечный лик,
Листы опадали под хрип ворон;
И холоден был расставанья миг,
И ты мне отвесила светский поклон.
Липа их могилу тенью покрывает;
Меж кудрявых веток пташка распевает.
На траве зеленой сели у могилы
Парень деревенский со своею милой.
Тихо и печально ветерок лепечет,
Сладко и уныло пташечка щебечет.
Приумолкли парень и его зазноба…
Отчего — не знаю, только плачут оба.
И липы цвели, и гремел соловей,
И солнце рвалось веселее блеснуть, —
А ты обнимала меня горячей,
И знойно лобзала, и льнула на грудь.
Но глянула осень… уж лист упадал,
Послало и солнце прощальный привет, —
Тогда я «прощайте» учтиво сказал,
А ты мне учтиво присела в ответ.
Пышно липа цвела; заливался в кустах соловей;
Солнце смехом приветным смеялось;
Ты, целуя меня, обнимала рукою своей,
Полной грудью ко мне прижималась.
Но опали листы, глухо ворон в лесу прокричал,
Солнце мертвенным взором смотрело,
И друг другу «прости» без волнения каждый сказал,
И превежливо мне ты присела.
Под Липами, мой друг, найдешь
Ты сердцу пищи много:
Красавиц здесь не перечтешь,
Усеяна дорога.
Да, здесь их самый пышный цвет,
Украшенных шелками…
Недаром на́звал их поэт
«Ходячими цветками».
Какие шали на плечах!
А шляпки, а платочки!
И что за дивный блеск в очах!
А шеи-то, а щечки!
Липа вся под снежным пухом,
Ветер ходит по полянам,
Облака немые в небе
Облекаются туманом.
Лес безжизнен, дол пустынен,
Все кругом темно, уныло.
Стужа в поле, стужа в сердце,
Сердце сжалось и застыло.
Вдруг качнулись ветви липы,
С них пушинки полетели…
Весь обсыпан, грустно молвишь:
«Дождался́ опять метели!»
Но вглядись — и сердце вздрогнет:
То не снег, не иней льдистый,
То цветов весенних белых
Рой пушистый, рой душистый.
Чары чудные свершились!
Дышит маем зимний холод,
Снег стал вешними цветами —
И опять ты сердцем молод!
Куда ни посмотришь — под липой, в тени,
С подружкою паренек;
А я-то — господь, спаси, сохрани! —
Один как перст, одинок.
Увижу таких вот счастливцев двоих —
И тоской сжимается грудь:
И я ведь любимой моей жених,
Да только не близкий к ней путь.
Терпел я разлуку как только мог,
Но больше не в силах ждать.
Я вырежу трость, увяжу узелок,
Отправлюсь но свету блуждать.
Пройдет в пути и день и другой,
И город увижу я вдруг;
Стоит он в устье, над рекой,
Три грозных башни вокруг.
Вот тут-то конец тревоге моей,
Настанут светлые дни;
Вот тут-то бродить мне с подружкою, с ней,
Под липами, в тени.
Под тенью лип гуляет молодежь,
У каждаго подруга под рукой…
Но отчего же, Боже, отчего-ж
Лишь я брожу один с своею тоской?
Волнуюсь я, и грусть моя сильна,
Когда другой с возлюбленной идет…
И у меня подруга есть одна,
Но только далеко она живет.
Разлуку с ней терпел я долгий срок,
Но больше у меня терпенья нет:
Возьму свой посох я и узелок,
И посмотрет отправлюсь белый свет.
Пойду вперед, все вперед, пока
Не встанет шумный город предо мной
И не блеснет знакомая река;
В том городе три башни за стеной.
Там пропадет моя тоска-змея,
Там радость я желанную найду,
Там под руку с подругой нежной я
Под липами душистыми пойду.
Под тенью лип гуляет молодежь,
У каждого подруга под рукой…
Но отчего же, Боже, отчего ж
Лишь я брожу один с своею тоской?
Волнуюсь я, и грусть моя сильна,
Когда другой с возлюбленной идет…
И у меня подруга есть одна,
Но только далеко она живет.
Разлуку с ней терпел я долгий срок,
Но больше у меня терпенья нет:
Возьму свой посох я и узелок,
И посмотрет отправлюсь белый свет.
Пойду вперед, все вперед, пока
Не встанет шумный город предо мной
И не блеснет знакомая река;
В том городе три башни за стеной.
Там пропадет моя тоска-змея,
Там радость я желанную найду,
Там под руку с подругой нежной я
Под липами душистыми пойду.