По имени — струя,
А по стихам — болото.
Средь мшистого сего и влажного толь грота,
Пожалуй, мне скажи, могила эта чья?
— Поэт тут погребен: по имени струя,
А по стихам — болото.
О! как ты, Суровцов, в восторг меня приводишь,
К забавам что ты всем везде, всегда приходишь!
Дивится всяк тебе, дивится стар и мал,
Что редкостью собой во всем ты граде стал.
Смотревши на твои дары неоцененны,
В веселье, в шутку, в смех живут все приведенны.
Как пальцами двумя играешь в клавесин,
В брянчании ты сем бываешь не своим.
Скрипицу ты когда, играть чтоб, принимаешь,
Играньем всех своим со смеху надрываешь.
Когда ты сделаешь в хвалу кому стихи,
To оные стихи бывают всем в смехи;
В них живность разума и остроты блистанье
В немолчный всех ведут восторг и хохотанье.
В поступках ты легок, как резвенький козел,
А в важности ума — как вьюченный осел.
Прости, что я скотам тебя здесь применяю:
Я свойства тех зверей в тебе лишь обретаю.
До прелестей твоих касается же что,
Довольно ведают все женщины про то:
Прекрасным солнышком они тебя считают;
Ласкаючи тебя, как куколкой играют.
Хотел бы куклой быть равно у женщин я,
Но я не Суровцов, то горька часть моя,
И Фоки Маркыча я имя не имею.
Крушася я о том, печалюсь и жалею.
Я с красными бровьми и в красном парике,
На резвом, так как ты, не езжу рыжаке;
Hе шел я в карусель против врагов сражаться,
Я Шведом никогда не мыслил наряжаться.
Ты разумом широк и хитростью ты быстр;
Без рассужденья, ты — сенатор и министр.
Ударь во сребряный, священный,
Далеко-звонкий, Валка! щит:
Да гром твой, эхом повторенный,
В жилище бардов восшумит. —
Встают. — Сто арф звучат струнами;
Пред ними сто дубов горят;
От чаши круговой зарями
Седые чела в тме блестят.
Но кто там, белых волн туманом
Покрыт по персям, по плечам,
В стальном доспехе светит рдяном,
Подобно синя моря льдам?
Кто, на копье склонясь главою,
Событье слушает времен? —
Не тот ли, древле что войною
Потряс парижских твердость стен?
Так; он пленяется певцами,
Поющими его дела,
Смотря, как блещет битв лучами
Сквозь тму времен его хвала.
Так, он! — Се Рюрик торжествует
В Валкале звук своих побед
И перстом долу показует
На Росса, что по нем идет.
«Се мой», гласит он, «воевода,
Воспитанный в огнях, во льдах,
Вождь бурь полночного народа,
Девятый вал в морских волнах,
Звезда, прешедша мира тропы, —
Которой след огня черты, —
Меч Павлов, щит царей Европы,
Князь славы!» — Се, Суворов, ты!
Се ты, веков явленье чуда !
Сбылось пророчество, сбылось!
Луч, воссиявший из-под спуда,
Герой мой вновь свой лавр вознес!
Уже вступил он в славны следы,
Что древний витязь проложил;
Уж водит за собой победы
И лики сладкогласных лир.
И девятый вал в морских волнах
И вождь воспитанный во льдах,
Затем, что наше дивно чудо,
Как выйдет из-под спуда,
Ушатами и шайкой льет
На свой огонь в Крещенье лед.
Нелепые их рожи
На чучелу похожи;
Чухонский звук имян
В стихах так отвечает,
Как пьяный плошкой ударяет
В пивной пустой дощан.
В Петрополе явился
Парнасский еретик,
Который подрядился
Богов нелепых лик
Стихами воскресить своими
И те места наполнить ими,
Где были Аполлон, Орфей,
Фемида, Марс, Гермес, Морфей.
Как он бывало пел,
Так Грации плясали —
И Грации теперь в печали.
Он шайку Маймистов привел;
Под песни их хрипучи, жалки,
Под заунывный жалкий вой
Не Муз сопляшет строй, —
Кувыркаются Валки.
Бывало храбрых рай он раем называл,
Теперь он в рай нейдет, пусти его в Валкал.
И храбрые души
И нежные уши;
Я слова б не сказал,
Когда, сошедши с трона,
Эрот бы Лелю место дал
Иль Ладе строгая Юнона,
Затем, что били им челом
И доблесть пели наши деды,
А что нам нужды, чьим умом
Юродствовали Ланги, Шведы.
Тебя ль оплакивать я должен,
О Бибиков! какой удар!
Тебе ли кипарисны лозы
И миро я на гроб несу?
Едва успел тобой быть знаем,
Лишен тебя я роком лютым,
Погиб с печали разум мой!
Твои достоинства лишь вспомню,
Сердечны разверзаю раны
И вновь терплю твою я смерть.
Твои заслуги и почтенье
От всей к тебе твоей страны
Уже столь громки и велики,
Что время их не может скрыть.
У всех, кто любит добродетель,
В сердцах твой образ будет вечен.
Внемли! — Там Муз несется стон;
На щит облегшися Беллона,
На лаврах Росс, Минерва плачут,
На блеклых миртах Гименей.
Hе показать мое искусство,
Я здесь тебе стихи пою,
И рифм здесь нет в печальном слоге,
Но благодарности лишь знак.
Усердное мое почтенье
И воздыханий чувство нежно
Я здесь изобразить хочу:
Пускай о том и все узнают,
Что, вместо мавзолея вечна,
Я пролил слезы над тобой.
Иные чтут одну Фортуну,
Смотря на выгоды свои,
И дар поэзии священной
Приносят только ей одной:
Но я пред сей царицей мира
Моих цветов не рассыпаю,
А сыплю их на пепел твой;
Желаю только, чтоб сказали:
«Он верно любит добродетель,
Что пишет ей свои стихи.»
Но чтоб мне смерть твою прехвальну,
Герой! печальнее воспеть,
Оттоль я собрал черны тени,
Где в подвиге погас твой век.
Hе лавр исторгши у Пруссаков,
Hе побеждаючи Сармат;
Ho став отечества щитом,
Крамолу ты разя, скончался.
О, коль такой конец прекрасен!
Он всех других славней побед.
Ты, зря на предстоящих слезных,
Рек: «Жаль отца, жену и чад,
Но награждающа заслуги
Екатерина призрит их;
Отечество жалею больше!»
И с словом сим сомкнул вздыханье;
Но твой и мертвый вскрытый взор
Еще показывал героя,
И молнией грозил ехидне —
И тут раздался страшный гул!
Пустыни вретищем покрылись,
Весна уныла на цветах;
Казань вострепетала в сердце;
Потух горящий воев дух;
Спешат писать увещеванья:
«Мужайтесь, бодрствуйте!» вещают,
Но тщетно!... Нет уже тебя!
Расстроилось побед начало;
Сильнее разлилася язва;
Скрепился в злобе лютый тигр.
Тогда цена твоя позналась
Рыданьем сограждан твоих,
Успехом бунта и крамолы,
Паденьем скорым многих стран.
«Блажен!» рекли российски вожди:
«Он в лучши дни живот оставил,
Когда о нем жалеют все.» —
Славнейший стран опустошитель
Ведет проклятье за собою;
Защитник — славу и любовь.
Ο ты, отечества ревнитель,
Ему до гроба верный сын!
Прости, прости, что оставляю
Воспеть тебе я Россам гимн.
Они, пролив потоки слезны,
Поставят в честь того трофей,
Кого желали зреть цари. —
Их некогда потомок поздний
Прочтет на мраморной гробнице
Сии нелестные слова:
«Он был искусный вождь во бранях,
Совета муж, любитель муз,
Отечества подпора тверда,
Блюститель веры, правде друг;
Екатериной чтим за службу,
За здравый ум, за добродетель,
За искренность души его.
Он умер, трон обороняя:
Стой, путник! стой благоговейно!
Здесь Бибикова прах сокрыт!»
Дианин светлый блеск, ефирну чистоту,
Аврорин зря восход, румяны небеса,
Не вижу там нигде толику лепоту,
Как блещет на лице изящная краса
В девице здесь младой.
Приятный птиц напев, где роз цветут куста,
Не тешит столько слух, столь взор не веселит,
Коль здесь влекут в восторг прекрасные уста,
И нежит сколько грудь, и сердце сколь бодрит
Умильный, нежный тон.
Не так роса живит завядшие листы
И жаждущим полям не столь дает прохлад,
Лобзание одно толикой красоты
Колико в чувства льет нежнейших нам прохлад,
Нежнейших нам утех.
Елиза, образ твой — подобье вешних дней,
Румяность на щеках — то розовы шипки,
Блещащий луч от струй — то ясный взгляд очей,
Телесна белизна — лилейные цветки;
Повсюду ты весна.
Любовию самой хоть Психа и владела
И в древности слыла богиней божества;
Но то едва ль прекраснее имела,
Виною было что над богом торжества,
Чем ты в грудях пленишь.
Приятный ветерок, чтоб локон твой взвевать,
Конечно, для того всечасно здесь летает,
Чтоб боле там еще утех себе снискать,
Любезнее тебя, чем Флору, лобызает,
Любовницу свою.
Не для того ль наряд виссоны дорогой,
Уборы на тебе, блистающий алмаз,
Что мыслишь ты взманить любовников к себе
И прелестям придать сугубых тьму зараз
К победе всех сердец.
Нет, нет, конечно, сей не мнишь ты суеты,
Обычай лишь людской не хочешь презирать,
На что тебе желать умножить красоты,
Природа коль в тебе ту тщится расточать
Прещедрою рукой?
Согласно зря в тебе красы пресветла рая,
Желании в тебе и мысли всех стремят,
Считают прелести и не находят края,
Дивятся, и никто очей не насытят, —
Вот толь ты хороша.
Весельи и игры, приятности и смех
В жилище у тебя вседневно настоят,
Учтива ты ко всем, равно ласкаешь всех,
И все тебя за то взаимно равно чтят
И хвалят без лукавств.
Угрюма старость лет, холодна в коей кровь,
Без скук сидит и та, твой слыша разговор;
В юнейших же сердцах растет тогда любовь,
Коль счастье кто найдет узреть твой нежный взор,
Услышать сладкий глас.
Прелестницы сердец из зависти тебе
Плетут хотя хулы, но тайно говорят:
Куда как хороша, — на помысле себе,
И тайно воздохнув, алтарь они курят
Твоей тем красоте.
Сколь нежностей в тебе и сколь в тебе красот,
Не менее того души похвальных свойств
Сияют на тебе и нравственных доброт,
Осанку ж мне твою и прочих тела стройств
Возможно ль описать!
Мне слышится теперь, Елиза, ты поешь
Моих трудов стихи, и мой на песнях строй,
И речи те всем в чувства слаще льешь
Чрез свой приятный глас, где слог невнятен мой,
Груба где мысль моя.
Счастливь меня всегда, счастливь сим, красота,
Который ничего не льстится ввек хотеть,
Как твой зреть зрак, с тобой спрягать свои уста,
В стихах тебя хвалить, чистейший жар иметь,
Почетный дух к тебе.
1776
Живущая в кругах небес
У Существа существ всех сущих,
Кто свет из вечной тмы вознес
И твердь воздвиг из бездн борющих,
Дщерь мудрости, душа богов!
На глас моей звенящей лиры
Оставь гремящие эфиры
И стань среди моих стихов!
Возлегши на твоих персях,
Наполнясь твоего паренья,
Я зрю, — блистает свет в очах;
Я мню, — перо творит веленья!
Восторгся дух зарей в чертог!
Страны вселенныя, взирайте,
Божествен образ познавайте:
Великость в человеке — Бог!
Светила красныя небес,
Теперь ко мне не наклоняйтесь;
Дубравы, птицы, звери, лес,
Теперь на глас мой не сбирайтесь:
Для вас высок сей песни тон.
Народы! вас к себе сбираю,
Великость вам внушить желаю,
И вы, цари! оставьте трон.
Ногою став на черный понт,
Чрез мрак и чрез пары стремящи
Тавр всходит в вышний горизонт;
Не может вихрь его ярящий
Нимало сердце колебнуть:
Он бурей треск уничтожает,
Он молний блеск пренебрегает,
Бессилен гром его тряхнуть.
Высокий дух чрез все высок,
Всегда он тверд, что ни случится:
На запад, юг, полнощь, восток
Готов он в правде ополчиться.
Пускай сам Бог ему грозит,
Хотя в пыли, хоть на престоле,
В благой своей он крепок воле
И в ней по смерть, как холм, стоит.
Из мрачной древности времен
Великий дух мне в слух разится;
Алкид, геройством возбужден,
Прогнать из света злобу тщится.
Он в путь течет средь бездн, средь блат,
Из корней горы исторгает,
Горами страшными бросает,
Шагами потрясает ад.
Когда богам не можно быть
Никак со слабостьми людскими,
То должен человек сравнить
Себя делами им своими.
На что взноситься в звездный трон?
Петра Великого лишь зрети,
Его кто может дух имети,
Богам подобен будет он.
Востока царь, полсвета страх,
Подсолнечной желатель трона,
Не тем велик в моих глазах
Попратель града Вавилона,
Что скипетры под ним лежат,
Но что, быть мнивши кубок с ядом,
Приял, не возмутился взглядом,
Яко божественный Сократ.
Судьбина если не дала
Кому престолом обладати,
Творити Титовы дела,
Щедроты смертным изливати, —
И в нижней части можно быть.
Пресвыше, как носить корону:
Чем быть подобному Нерону,
То лучше Епиктитом слыть.
Терпеть, страдать и умереть
С неколебимою душою,
Такою ревностью гореть,
Мужался Регул каковою, —
Преславно тако кончить дни!
Бездушные Сарданапалы
Сто раз пред Белизаром малы,
Хотя блаженствуют они.
Небесный дар, краса веков,
К тебе, великость лучезарна,
Когда средь сих моих стихов
Восходит мысль высокопарна,
Подай и сердцу столько сил,
Чтоб я тобой одной был явен,
Тобой в несчастьи, в счастьи равен,
Одну бы добродетель чтил.
Луны у нас в полудни нет,
Она средь нощи нам блистает,
А если солнце день дает, —
По бурях краше нам сияет.
Велик напастьми человек!
В горниле злато как разжженно
От праха зрится очищенно,
Так наш бедами бренный век.
Услышьте, все земны владыки,
И все державныя главы!
Еще совсем вы не велики,
Коль бед не претерпели вы!
Надлежит зло претерть пятой,
Против перунов ополчиться,
Самих небес не устрашиться
Со добродетельной душой.
Богини, радости сердец,
Я здесь высот не выхваляю:
Помыслит кто, что был я льстец;
Затем потомкам оставляю
Гремящу, пышну ону честь:
Россия чувствует, налоги,
Судьбы небес как были строги
Монархини сей дух вознесть.
Она пожары, язвы, глад,
Свирепы бунты укротила;
Всех зол зиял на нас как ад,
Она беды все отвратила:
Магмету стерла гордый рог;
Превыше смертных щедрой власти,
Была покров нам в лютой части,
Как был на нас Сам в гневе Бог.
Уже дымятся алтари
Душе превыспренней, парящей,
Среди побед, торжеств зари
Своим величеством светящей:
Россия празднует жену.
Но что за гром мне ударяет?
Екатерине мир взывает:
Ты свергла Змия и Луну!
1774