«Люблю тебя» произнести не смея,
«Люблю тебя!» — я взорами сказал;
Но страстный взор вдруг опустился, млея,
Когда твой взор суровый повстречал.
«Люблю тебя!» — я вымолвил, робея,
Но твой ответ язык мой оковал;
Язык мой смолк, и взор огня не мечет,
А сердце все «люблю тебя» лепечет.И звонкое сердечное биенье
Ты слышишь — так, оно к тебе дошло;
Но уж твое сердитое веленье
Остановить его не возмогло…
Люблю тебя! И в месть за отверженье,
Когда-нибудь, безжалостной назло,
Когда и грудь любовию отдышит,
Мое перо «люблю тебя» напишет.
Взгляни на небеса: там стройность вековая.
Как упоительна созвездий тишина!
Как жизнь текущих сфер гармонии полна, —
И как расчетиста их пляска круговая! Но посмотри! меж них неправильно гуляя,
Комета вольная — системам на верна;
Ударами грозит и буйствует она,
Блистательным хвостом полнеба застилая. Зря гостью светлую в знакомых небесах,
Мудрец любуется игрой в ее лучах;
Но робко путь ее и близость расчисляет. Так пылкая мечта — наперсница богов —
Среди медлительных, обкованных умов,
Сверкая, носится и тешит и пугает.
Ты счастья сулишь мне. . Ох, знаю я, да!
Что счастье? — Волненье! Тревога!
Восторги! — бог с ними! Совсем не туда.
Ведет меня жизни дорога. Я знаю, что счастье поднять не легко.
Ну, мне ли тащить эту ношу?
Я с нею, поверь, не уйду далеко,
А скрючусь и вмиг ее сброшу. Я в том виноват ли, что в пылких делах
Порывистых сил не имею,
Что прытко ходить не могу в кандалах,
Без крыльев летать не умею? Устал я, устал. У судьбы под рукой
Душа моя отдыху рада.
Покоя хочу я; мне нужен покой,
А счастья мне даром не надо!
День счастливый, день прекрасный —
Он настал — и полный клир,
Душ отвёрстых клир согласный,
Возвестил нам праздник ясный,
Просвещенья светлый пир. Небесам благодаренье
И владыке русских сил,
Кто в родном соединенье
Старца чуждого рожденье
Пировать благословил! Духом юности моложе —
Он пред нами, ставы сын
Витых локонов пригоже,
Золотых кудрей дороже
Серебро его седин. Не сожмут сердец морозы:
В нас горят к нему сердца.
Он пред нами — сыпьтесь, розы,
Лейтесь, радостные слёзы,
На листы его венца!
Нервы жизни — где вы? где вы?
Где ваш светлый, легкий рой?
Обольстительницы девы,
Обожаемые мной?
Что за ветер вас развеял?
Как я нежил вас в тиши,
Как, прияв в чертог души,
Целомудренно лелеял!
Где ж вы, райские цветы,
Неба утреннего звезды,
Пташки сердца — мечты!
Где ж теперь вы свили гнезды?
Полетел бы я вам вслед,
Но — напрасные усилья!
Оковал желаний крылья
Строгий опыт тяжких бед.
В хладном сердце — лед и вьюга;
Вы же, — в теплые края
Унеслись на лоно юга,
Перелетные друзья!..
Поэта сердце в дар примите!
Вот вам оно! в нем пышет жар.
Молчите вы — ужель хотите
Отринуть мой священный дар?
О, как лукаво вы взглянули!
Понятен мне язык очей:
О прежней вы любви моей
Мне превосходно намекнули.
Вы говорите: ‘Бог с тобой!
Ты перед девою другой
Все сердце сжег, поэт беспечный,
И хочешь искру предо мной
Теперь раздуть в золе сердечной’.
Нет, вы ошиблись, говорю,
Не прежним сердцем я горю:
Оно давно испепелилось,
Из новое родилось, —
И я вам Феникса дарю!
Не тот святитель настоящий
И добрый пастырь душ земных,
Кто облачен в покров блестящий,
В сиянье камней дорогих,
Кто проклинает жизнь людскую,
А сам тельцам служить готов,
Свой любит сан, и честь мирскую,
И преклонение голов, —
Но тот, кто, саном незаметный,
Проклятьем не разя наш слух,
Огнем любви новозаветной
Скорбящих возвышает дух.
Чья жизнь — не ветошь, но обнова,
Кто сердцем понял смысл креста
И в соке мысли, в пище слова
Дает нам кровь и плоть Христа.
Нет, нет! Душа моя не может
Любить и веровать вполне!
Меня, красавица, тревожит
Твоё внимание ко мне.
Я так привык к любви бесплатной
И к неприветливой судьбе,
Что счастье милым быть тебе
Мне дико, странно, непонятно;
В груди суровой и немой
Храня безрадостную твёрдость,
Я так привык питать тоской
Мою страдальческую гордость
И бед числом, числом потерь
Среди счастливцев величаться,
Что светлым счастием теперь
Мне было б стыдно наслаждаться.
Когда вдали от суеты всемирной
Прекрасная грустит, уединясь, —
Слеза трепещет на лазури глаз,
Как перл на незабудочке сапфирной. Веселием и роскошию пирной
Её улыбка блещет в сладкий час, —
Так два листочка розовых, струясь,
Расходятся под ласкою зефирной. Порой и дождь и светят небеса;
И на лице прелестной сердцегубки
Встречаются улыбка и слеза. Как тягостны приличию уступки!
Лобзаньем осушил бы ей глаза,
Лобзаньем запечатал эти губки!
Воздуха чистого в легком дыхании
Мне твоей поступи веянье слышится;
На море, белой волны колыхании
Все мне волна твоих персей колышется,
Тополя стройного в лиственном шелесте
Чудится топот твой нежный, таинственный, —
В целой природе твои только прелести
Я созерцаю, о друг мой единственный.
Ты — мое сердце в полудне высокое,
Месяц серебряный, звездочка скромная;
Ты — моя радость и горе глубокое,
День мой блестящий и ночь моя темная.
Бегун морей дорогою безбрежной
Стремился в даль могуществом ветрил,
И подо мною с кормою быстробежной
Кипучий вал шумливо говорил. Волнуемый тоскою безнадежной,
Я от пловцов чело моё укрыл,
Поникнул им над влагою мятежной
И жаркую слезу в неё сронил. Снедаема изменой беспощадно,
Моя душа к виновнице рвалась,
По ней слеза последняя слилась — И, схваченная раковиной жадной,
Быть может, перл она произвела
Для милого изменницы чела!
Красавица, как райское виденье,
Являлось мне в сияньи голубом;
По сердцу разливалось упоенье,
И целый мир казался мне венком. Небесного зефира дуновенье
Я узнавал в дыхании святом,
И весь я был — молитвенное пенье
И исчезал в парении немом. Прекрасная, я вдохновен тобою;
Но не моей губительной рукою
Развяжется заветный пояс твой. Мне сладостны томления и слёзы.
Другим отдай обманчивые розы:
мне дан цветок нетленный, вековой.
Взором твоим я утешен,
Жадно смотрю тебе в очи;
С блеском полудня в них смешан
Мрак соблазнительной ночи.
Пью я блаженство и муку,
Слушая детский твой лепет;
Страстно схватив твою руку,
Чувствую жар я и трепет;
Вырваться сердце готово;
Грудь и томится и млеет;
Хочется вымолвить слово:
Сохнет язык и немеет.
Нету ни воли, ни силы!
Нет ни мольбы, ни заклятий!
Мертвый — хочу из могилы
Кинуться в пламень объятий
Солнечный свет, как сквозь сито просеян,
Сыплет мелко сквозь частые ветки,
И на тропинку мне падают с неба
Светлые сетки и темные сетки:
Словно опутан, иду я. Прохладно.
В чаще сокрытая птичка щебечет,
И ручеек через камешки змейкой
Вьется и шопотно что — то лепечет.
Так хорошо тут. Отрадная свежесть
Льется и в грудь мне и, кажется, в душу…
Так и боюсь я, что грешным дыханьем
Чистого утра святыню нарушу.
От дерзких помыслов и хищности людей
Ограждена святынею несчастья,
Ты в старческой душе моей
Зажгла всю молодость, всю девственность участья, Я мало жизнью дорожу.
Пускай меня к могиле годы клонят!
У гробовой доски ‘Довольно! ’ — я скажу,
Довольно! — да! Я был тобою понят, В себе не уронив душевной высоты,
Ты моего кумира не разбила, —
Участья моего не оттолкнула ты
И благодарностью меня не оскорбила.
Я — гордый враг блистательной заразы
Тщеславия, которым полон мир, —
Люблю не вас, огнистые алмазы,
Люблю тебя, голубенький сапфир! Не розою, не лилиею томной
Любуюсь я в быту своем простом:
Мой ландыш мне и беленький и скромный
В уюте под ракитовым кустом. Прелестницы и жрицы буйной моды!
Вы, легкие, — неси вас прочь зефир!
Люблю тебя, дочь кроткая природы,
Тебя, мой друг, мой ландыш, мой сапфир!
Люди — дети, право, дети.
Что ни делайте, всегда
Им всего милей на свете
Вкус запретного плода.
Человек — всегда ребенок,
Говоришь ему: ‘Не тронь! ’ —
Из хранительных пеленок
Всё он тянется в огонь.
Иногда с ним просто мука:
‘Дай мне! Дай! ’ — ‘Нельзя. Тут бука’.
— ‘Цацу дай! ’ — ‘Нельзя никак’.
Рвется, плачет он. Досада!
‘На, бесенок! На! ’ — ‘Не надо’.
— ‘Да ведь ты просил? ’ — ‘Я — так…’
Подумаешь: к чему все эти бури —
Гроза страстей? Мне так легко с тех пор,
Как на тебя упал мой бедный взор
И плавать стал очей твоих в лазури.
Мне кажется — я так тебя люблю,
Так хорошо мне было бы с тобою,
Так по себе, что я с моей судьбою
Поладил бы, и на душу мою
Сошла бы та спокойная отрада,
То тихое довольство добрых душ,
Которого не трогай, не нарушь —
И ничего уж более не надо!
Что такое счастье наше?
Други милые, оно —
Бытия в железной чаше
Перл, опущенный на дно.
Кто лениво влагу тянет
И боится, что хмельна,
Слабый смертный, — не достанет
Он жемчужного зерна!
Кто ж, согрев в душе отвагу,
Вдруг из чаши дочиста
Гонит жизненную брагу
В распаленные уста —
Вот счастливец! — Дотянулся —
Смело чашу об земь хлоп!
Браво! Браво! — Оглянулся:
А за ним отверстый гроб!
Страшно! Небо мглой объято,
И скала скалу гнетет.
Меж скалами круто сжата
Хлещет пена водоската,
Прыщет, воет и ревет.
Ветер рвет в ласкутья ризу,
Что туман горам соткал;
Я леплюсь по их карнизу,
Тучи сверху, тучи снизу,
Сверху, снизу — ребра скал
Муза! Дай мне голос барда —
Голос в божью высоту!
Я без крыл здесь на лету:
Я — на высях Сен-Готарда,
Я — на Чортовом мосту!