Найдено стихов - 36.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Ну вот — всё ладится, идет всё понемногу
Вперед. Надежда есть: жить будем, слава богу!
Вот и устроились! — И светлый день блестит
В грядущем… Поглядишь — и рухнет всё мгновенно,
И всё, что строил ты так долго, постепенно,
В один прекрасный день всё к черту полетит!
Красавица, как райское виденье,
Являлось мне в сияньи голубом;
По сердцу разливалось упоенье,
И целый мир казался мне венком. Небесного зефира дуновенье
Я узнавал в дыхании святом,
И весь я был — молитвенное пенье
И исчезал в парении немом. Прекрасная, я вдохновен тобою;
Но не моей губительной рукою
Развяжется заветный пояс твой. Мне сладостны томления и слёзы.
Другим отдай обманчивые розы:
мне дан цветок нетленный, вековой.
Когда вдали от суеты всемирной
Прекрасная грустит, уединясь, —
Слеза трепещет на лазури глаз,
Как перл на незабудочке сапфирной. Веселием и роскошию пирной
Её улыбка блещет в сладкий час, —
Так два листочка розовых, струясь,
Расходятся под ласкою зефирной. Порой и дождь и светят небеса;
И на лице прелестной сердцегубки
Встречаются улыбка и слеза. Как тягостны приличию уступки!
Лобзаньем осушил бы ей глаза,
Лобзаньем запечатал эти губки!
Воплощенное веселье,
Радость в образе живом,
Упоительное зелье,
Жизнь в отливе огневом,
Кипяток души игривой,
Искры мыслей в море грез,
Резвый блеск слезы шутливой
И не в шутку смех до слез,
Легкой песни вольный голос,
Ум с мечтами заодно,
Дума с хмелем, цвет и колос,
И коронка, и зерно.
Бегун морей дорогою безбрежной
Стремился в даль могуществом ветрил,
И подо мною с кормою быстробежной
Кипучий вал шумливо говорил. Волнуемый тоскою безнадежной,
Я от пловцов чело моё укрыл,
Поникнул им над влагою мятежной
И жаркую слезу в неё сронил. Снедаема изменой беспощадно,
Моя душа к виновнице рвалась,
По ней слеза последняя слилась — И, схваченная раковиной жадной,
Быть может, перл она произвела
Для милого изменницы чела!
Подумаешь: к чему все эти бури —
Гроза страстей? Мне так легко с тех пор,
Как на тебя упал мой бедный взор
И плавать стал очей твоих в лазури.
Мне кажется — я так тебя люблю,
Так хорошо мне было бы с тобою,
Так по себе, что я с моей судьбою
Поладил бы, и на душу мою
Сошла бы та спокойная отрада,
То тихое довольство добрых душ,
Которого не трогай, не нарушь —
И ничего уж более не надо!
Страшно! Небо мглой об ято,
И скала скалу гнетет.
Меж скалами круто сжата
Хлещет пена водоската,
Прыщет, воет и ревет.
Ветер рвет в ласкутья ризу,
Что туман горам соткал;
Я леплюсь по их карнизу,
Тучи сверху, тучи снизу,
Сверху, снизу — ребра скал
Муза! Дай мне голос барда —
Голос в божью высоту!
Я без крыл здесь на лету:
Я — на высях Сен-Готарда,
Я — на Чортовом мосту!
Откуда милый гость? Не с неба ль брошен он?
Златистою каймой он пышно обведен;
На нем лазурь небес, на нем зари порфира. Нет, это сын земли — сей гость земного пира,
Луг — родина ему; из праха он рожден.
Так, видно, чудный перл был в землю посажен,
Чтоб произвесть его на украшенье мира? О нет, чтоб вознестись увенчанной главой,
Из черного зерна он должен был родиться
И корень вить в грязи, во мраке, под землей. Так семя горести во грудь певцу ложится,
И в сердце водрузив тяжелый корень свой,
Цветущей песнею из уст его стремится.
Солнечный свет, как сквозь сито просеян,
Сыплет мелко сквозь частые ветки,
И на тропинку мне падают с неба
Светлые сетки и темные сетки:
Словно опутан, иду я. Прохладно.
В чаще сокрытая птичка щебечет,
И ручеек через камешки змейкой
Вьется и шопотно что — то лепечет.
Так хорошо тут. Отрадная свежесть
Льется и в грудь мне и, кажется, в душу…
Так и боюсь я, что грешным дыханьем
Чистого утра святыню нарушу.
Воздуха чистого в легком дыхании
Мне твоей поступи веянье слышится;
На море, белой волны колыхании
Все мне волна твоих персей колышется,
Тополя стройного в лиственном шелесте
Чудится топот твой нежный, таинственный, —
В целой природе твои только прелести
Я созерцаю, о друг мой единственный.
Ты — мое сердце в полудне высокое,
Месяц серебряный, звездочка скромная;
Ты — моя радость и горе глубокое,
День мой блестящий и ночь моя темная.
День был славный. Мы гуляли
Вольной группой вдоль реки,
А кругом — в пролет мелькали
Молодые кулики. ‘Эх! — сказал казак. — Для шутки
Поохотился бы я!
Вот еще кулик! Вот утки!
На несчастье — нет ружья’. Я подумал: ‘Вот! Для шуток
Хочет бить, стрелять… Каков!
Да ружья нет — счастье уток!
Счастье юных куликов! ’
Когда судьба тебя послала
В тернистый, трудный жизни путь
И пищей скорби упитала
Твою взволнованную грудь,
И если небом заповедан
Тебе священный крест любви, —
Живи один! Кому ты предан —
С собой в путь мрачный не зови!
Пусть тяжко с милым нам созданьем
Не разделить судьбы своей,
Но верь: стократно тяжелей
Его терзать своим страданьем!
Праздник большой! Изукрашены здания,
Ночь лучезарнее дня.
Плошки и шкалики — бездна сияния!
Целое море огня!
Но для чего мне все эти фонарики?
Я уступил бы другим
Эти блестящие звездочки, шарики, —
Всё предоставил бы им.
Нужны мне две лишь лампады прекрасные
С чистым елеем любви,
Нужны мне звездочки мирные, ясные —
Синие очи твои.
Когда в ее очах небесных пламень блещет
И полный, звонкий стих в устах ее трепещет,
То бурно катится, сверкает и звучит,
То млеет, нежится, струится и журчит, —
Я жадно слушаю страстей язык могучий
И таю под огнем пронзительных созвучий;
Всё глубже ноет грудь, и сердцу горячей,
И просится слеза из каменных очей.
То на горе, то в долине,
Часом на палубе в море —
Весело мне на чужбине,
Любо гулять на просторе.
После ж веселья чужбины,
Радостей суши и моря —
Дайте родной мне кручины!
Дайте родимого горя!
Недавно был праздник, итак было весело, шумно,
И было так много прекрасных там дев светлокудрых,
Что радостью общей и я увлекался безумно.
Оставив беседу мужей и наставников мудрых. Так часами порой вдаешься в чужое веселье,
И будто бы счастлив, и будто бы сызнова молод;
Но после минувшего пира мне тяжко похмелье,
И в душу вливается все больше язвительный холод. И после стыжусь я, зачем, изменяя порядку,
Как школьник, не во-время я так шалил и резвился,
И совестно, как бы с жизни я взял грешную взятку,
Как будто неправо чужим я добром поживился. И голос упрека в душе так пронзительно звонок
И так повторяется тайным, насмешливым эхом,
Что если бы слезы… заплакал бы я, как ребенок! Нет! Снова смеюсь я, но горьким мучительным смехом.
Время шло. Время шло. Не считали мы дней,
Нас надежда всё вдаль завлекала,
Мы судили-рядили о жизни своей,
А она между тем утекала. Мы всё жить собирались, но как? — был вопрос.
Разгорались у нас разговоры,
Простирались до мук, доходили до слез
Бесконечные споры и ссоры. Сколько светлых минут перепортили мы
Тем, что лучших минут еще ждали,
Изнуряли сердца, напрягали умы
Да о будущем всё рассуждали. Настоящему всё мы кричали: ‘Иди! ’
Но вдруг холодно стало, морозно…
Оглянулись — и видим: вся жизнь — назади,
Так что жить-то теперь уж и поздно!
Не мечи из-под ресницы
Стрел разящих на меня!
Под огнем твоей зеницы
Уж и так повержен я.
Ты красою всемогущей
Всех богаче в сей стране —
Я убогий, неимущий, —
Дай же милостину мне!
Мне надобно его иль огорчить ужасно
Честнейшей правдою, или схитрить, солгать.
Что ж выбрать? Первое? Но это ведь напрасно:
Он не поймет меня и станет проклинать. Он истину сочтет за личную обиду;
Он с детства рос во лжи и в ней окаменел —
А — добрый человек! Такой почтенный с виду!
Как быть? — Он в кривизне житейской закоснел. Попробую: начну уклончивым намеком —
Вполправды! — Он дрожит… Мне жаль его, ей-ей!
Щажу его — и лгу, и тягостным упреком
Ложится эта ложь на совести моей, — И после я грущу, упреки эти чуя,
И от него ж вопрос наивный слышу я:
‘Что с вами? ’ Но уж тут, чтоб не солгать, молчу я
И только думаю: ‘Мне грустно — от тебя’.
Нет, — смысла жизни не постиг,
Кто в ней клянет недолготечность.
Один блаженства полный миг
Не всю ль обхватывает вечность?
Недолго держится роса,
Блестя слезой, на розе алой,
Но всею бездной небеса
Отражены тут в капле малой. Иной цветок живет лишь день
Но он зато — краса природы,
А неизменно черный пень
Стоит бесчисленные годы.
Когда на тебя устремляю
Я взоры в сердечном бреду, —
Где небо — я, право, не знаю,
И даже земли не найду. Тут, кажется, вьется дорожка,
В тумане мелькают поля,
Но — тут пронеслась твоя ножка
Не верю, что это земля. Есть где-то и солнце с луною,
И звезды, и все чудеса,
Но, ежели ты здесь со мною, —
Не верю, что там небеса.
Ты счастья сулишь мне. . Ох, знаю я, да!
Что счастье? — Волненье! Тревога!
Восторги! — бог с ними! Совсем не туда.
Ведет меня жизни дорога. Я знаю, что счастье поднять не легко.
Ну, мне ли тащить эту ношу?
Я с нею, поверь, не уйду далеко,
А скрючусь и вмиг ее сброшу. Я в том виноват ли, что в пылких делах
Порывистых сил не имею,
Что прытко ходить не могу в кандалах,
Без крыльев летать не умею? Устал я, устал. У судьбы под рукой
Душа моя отдыху рада.
Покоя хочу я; мне нужен покой,
А счастья мне даром не надо!
Я — гордый враг блистательной заразы
Тщеславия, которым полон мир, —
Люблю не вас, огнистые алмазы,
Люблю тебя, голубенький сапфир! Не розою, не лилиею томной
Любуюсь я в быту своем простом:
Мой ландыш мне и беленький и скромный
В уюте под ракитовым кустом. Прелестницы и жрицы буйной моды!
Вы, легкие, — неси вас прочь зефир!
Люблю тебя, дочь кроткая природы,
Тебя, мой друг, мой ландыш, мой сапфир!
Взгляни на небеса: там стройность вековая.
Как упоительна созвездий тишина!
Как жизнь текущих сфер гармонии полна, —
И как расчетиста их пляска круговая! Но посмотри! меж них неправильно гуляя,
Комета вольная — системам на верна;
Ударами грозит и буйствует она,
Блистательным хвостом полнеба застилая. Зря гостью светлую в знакомых небесах,
Мудрец любуется игрой в ее лучах;
Но робко путь ее и близость расчисляет. Так пылкая мечта — наперсница богов —
Среди медлительных, обкованных умов,
Сверкая, носится и тешит и пугает.
Перед нею умиленьем
Свято теплилась душа,
И, проникнут упоеньем,
Я шептал с благоговеньем:
«Боже мой! Как хороша!»
Но чрез миг, пред милым ликом
Страстным пламенем дыша,
Задрожав в восторге диком,
Пал я ниц с безумным криком:
«Черт возьми! Как хороша!»
Когда с тобою встречался я,
Вуаль с твоей шляпки срывал,
К ланитам твоим наклонялся
И очи твои целовал, — Казалось: я с небом встречался
Покров его туч разрывал,
И с алой зарею сближался
И солнца лучи целовал.
Прощай, друг Карл! Еще на здешнем поле
Увидимся ль? Едва ли… Разве там_?
Покорствуя верховной божьей воле,
Воспримем то, что свыше дастся нам!
С ребячества мы сблизились друг с другом,
И север, юг не разделили нас, —
Напротив, мы сомкнули север с югом —
И с Питером Одесса обнялась!
Люди — дети, право, дети.
Что ни делайте, всегда
Им всего милей на свете
Вкус запретного плода.
Человек — всегда ребенок,
Говоришь ему: ‘Не тронь! ’ —
Из хранительных пеленок
Всё он тянется в огонь.
Иногда с ним просто мука:
‘Дай мне! Дай! ’ — ‘Нельзя. Тут бука’.
— ‘Цацу дай! ’ — ‘Нельзя никак’.
Рвется, плачет он. Досада!
‘На, бесенок! На! ’ — ‘Не надо’.
— ‘Да ведь ты просил? ’ — ‘Я — так…’
Не обиженный судьбами,
Награжденный за мечты,
Повергаю перед вами
Вам знакомые цветы.
Вы их, сирых, обласкали,
Из безвестности немой
К свету путь им указали
Благосклонной похвалой.
И теперь, чтоб вышел краше
Скудный сбор стихов моих,
Светлый вид улыбки вашей
Отпечатайте на них.
От дерзких помыслов и хищности людей
Ограждена святынею несчастья,
Ты в старческой душе моей
Зажгла всю молодость, всю девственность участья, Я мало жизнью дорожу.
Пускай меня к могиле годы клонят!
У гробовой доски ‘Довольно! ’ — я скажу,
Довольно! — да! Я был тобою понят, В себе не уронив душевной высоты,
Ты моего кумира не разбила, —
Участья моего не оттолкнула ты
И благодарностью меня не оскорбила.
Нахмуренным челом простерся он высоко
Пятою он земли утробу придавил;
Курится и молчит, надменный, одинокой,
Мысль огнеметную он в сердце затаил… Созрела — он вздохнул, и вздох его глубокой
Потряс кору земли и небо помрачил,
И камни, прах и дым разбросаны широко,
И лавы бурный ток окрестность обкатил. Он — гений естества! И след опустошенья,
Который он простер, жизнь ярче осветит.
Смирись — ты не постиг природы назначенья! Так в человечестве бич — гений зашумит —
Толпа его клянет средь дикого смятенья,
А он, свирепствуя, — земле благотворит.
Нива зеленым ковром покрывается,
Всё так роскошно цветет,
Солнышко ярче, весна улыбается…
Птичка так сладко поет,
Всем как-то весело, всё оживилося,
Грустно лишь мне одному.
Сердце заныло и тяжко забилося, —
Жду из Парижа жену.
Веселый нрав — Ваш дар природный,
В Вас жизнь кипит — хвала творцу!
И пуще шляпки самой модной
Живая радость Вам к лицу;
Так дай же бог шутя, с улыбкой
Весь так пройти Вам жизни путь,
Чтоб не случилось и ошибкой
Вам ни заплакать, ни вздохнуть!
В альбом Е. А. КарлгофВы новой жизнию дарили
Меня в тот памятный мне час,
Когда стихи мои хвалили
Хвалой мне лестной в первый раз.
Не дорожу я криком света,
Весь мир мне холоден и пуст,
Но мило мне из ваших уст
Именование поэта.
Итак, да буду я певец,
Да буду возвеличен вами
И мой сомнительный венец
Пусть блещет вашими лучами.
Гора с своих плеч уже сбросила пышный халат,
В полях зашептали колосья: читают намазы;
И молится лес — и в кудрях его майских блестят,
Как в четках калифа, рубины, гранаты, топазы. Цветами осыпан весь луг; из летучих цветков
Висит балдахин: это рой золотых мотыльков!
Сдается, что радуга купол небес обогнула!
А там — саранча свой крылатый кортеж потянула. Там злится вода, отбиваясь от лысой скалы;
Отбитые, снова штурмуют утес тот валы;
Как в тигра глазах, ходят искры в бушующем море: Скалистым прибрежьям они предвещают грозу,
Но влага морская колышется где — то внизу:
Там лебеди плавают, зыблется флот на просторе.