Ты красива, Самоанка,
Ты смугла.
Но Севильская Испанка
Тоже капля, что пришла
Из кипящего котла.
Все вы, все островитяне —
Красота.
Все же я во вражьем стане.
Там в России, там в тумане —
Сердце, воля, широта.
Любви не знать, и не звенеть ничем.
Ни торжеством. Ни именем высоким.
Ни подвигом. Будь лучезарно-нем.
Ночным будь Небом, тихим и стооким.
Полдневным часом. Солнечным лучом,—
Что видит все, не мысля ни о чем.
Жезл, мой жезл, которым скалы
Разверзал я для ручья,
Брошен. Поднят. И опалы
Светят сверху. Где змея?
Жезл, мой жезл, которым царства
Укреплял я в бытии,
Блещет. Кончены мытарства.
Сплел с жезлом я две змеи.
Я хотел бы быть последним между первыми вождями,
Я держал бы стремя богу, видя сонмы звезд над нами,
Я служил бы как невольник тем, в которых все — свобода,
Я бы каплей, каплей вспыхнул в пресеченьи Небосвода.
Спросил я весеннюю божью коровку:
Зачем одеваешься в красную кровку?
Наряд у сестренки твоей — золотой.
Но малая божья рубинка молчала,
И двигала крылья, и их расцвечала,
Раскрыла — и прочь от вопросов, домой.
Словно свечечки пасхальныя,
Пасхи—легкой смены снов,
Словно в светлый миг венчальныя
Нити нежных жемчугов,—
Расцвечаясь в осененности,
Отсвечают с высоты
Первой призрачной влюбленности
Почки, ветви, и листы.
Степь глухая спит спокойно,
Сном обята безпробудным,
А над ней нависли стройно
Хоры звезд, в сияньи чудном.
Звезды искрятся, сверкая
Вспышкой ласки и привета,
Но безмолвна степь глухая,
Ночи сумраком одета.
Степь глухая спит спокойно,
Сном обята беспробудным,
А над ней нависли стройно
Хоры звезд, в сияньи чудном.
Звезды искрятся, сверкая
Вспышкой ласки и привета,
Но безмолвна степь глухая,
Ночи сумраком одета.
Лазарь в своих пеленах,
Страх в изумленных глазах.
Тайна дрожит там, сквозя,
То, что промолвить нельзя.
Будет он снова живым,
Тленье исчезло как дым.
Только до смерти, в зрачках,
Будет за радостью — страх.
Искры малой, но горящей
Ты не угашай: —
Может, вспыхнет свет блестящий,
Разгорится целый Рай.
Весь ведь Мир наш создан, звездный,
Просто так, из Ничего.
Так смотри, не будь морозной,
Свет хорош, люби его.
Блаженно, став на грань предела,
Не жаждать больше ничего.
Ты так красиво опьянела
От приближенья моего.
Сейчас последняя завеса
Совсем растает между нас.
О, как красиво в храме леса,
Неповторяемости час!
Ртом, от бетеля красным,
Ртом, от любви заалевшим,
Ртом, в страстях полновластным,
Ртом, как плодом созревшим, —
Она меня напоила,
Она меня заласкала,
И весь я — горящая сила,
И весь я — «Еще! Мне мало!»
Я держу себя на грани
Обольстительных безумий,
В нежно-радужном тумане,
Между волн, в поющем шуме.
В гуле тающих веселий,
Бросив мысль во власть зарницы,
Я в лазурной колыбели,
Я в чертоге Райской птицы.
Рыдальщица! Зачем рыдать?
Смотри на Море.
Была там буря, стала гладь.
И в тихом твой мертвец уборе.
Мертвец ли? Только он уснул.
Смотри на Море.
От вод идет растущий гул.
Все капли в громком разговоре.
Пальма кокоа, прямая колонна,
В небе лазурном застыла взнесенно.
Листья, забывшие трепет усилья,
Словно гигантского коршуна крылья.
Очерк изваянный, пальма кокоа,
Лик твой есть остров, чье имя Самоа.
Если гирляндой гремучей
В Небе ты молнии свяжешь,
Если ты властен над тучей,
Ты Громовержец тогда.
Все же ты, снова и снова,
Нам никогда не расскажешь,
Есть ли без боли живого,
В Небе златая звезда.
Золотые столбы лучей
Отразились в немом пруду.
Разливаются крики грачей,
Я весною к тебе приду.
Еще слышится талый снег
В холодке красноватых зорь.
Но минут неизбежен бег,
И когда я приду, не спорь.
Если капли дождевые
С неба падают на землю, —
На просторе поля всходы
Разрастутся пышной нивой!
Если искры светлой мысли
В душу падают глубоко, —
В тайниках сокрытых сердца
Вспыхнут чувства молодые!
Бедная ты замарашка,
Серенький робкий зверок,
Ты полевая ромашка,
Никем не любимый цветок.
Ты и не знаешь, как манит
Прелесть незнатных полей,
Вид твой души не обманет,
Ты всех мне красавиц милей.
Млад-младенец, не тумань,
Мы не в лесе, прочь, отстань,
Не красуйся предо мной,
Не пьяни, как гул лесной.
Не буди в душе грехи,
Уходи скорей на мхи,
Уходи на зыбь болот,
Млад-младенец, Старший ждет.