Мама в комнате не спит.
Папа в комнате сопит.
И у мамы
И у папы
Недовольный явно вид.
Дочь приветствует в прихожей
Двадцати примерно лет,
На Онегина похожий,
В сапогах казенной кожи,
Бедный, видите ль, поэт!
А за городом, в усадьбе —
Как богат, хотя и сед, —
В сорока верстах от свадьбы
Славный вдовствует сосед.
И у мамы —
Грустный вид.
И у папы —
Грустный вид.
Мама в комнате не спит.
Папа в комнате сопит.
И у мамы
И у папы
Явно недовольный вид.
…Дорогая, дай усесться,
Дай мне место поскорей
Возле… где-нибудь… у сердца,
Рядом с нежностью твоей.
Да не бойся, сделай милость…
Ты взгляни на старый быт:
Мать легла и притворилась,
Что не видит
И что спит.
И никто нас не попросит
Не тушить с тобой огня.
И никто теперь не спросит,
Сколько денег у меня.
Сколько денег,
Сколько душ?
Сколько яблонь,
Сколько груш?
Кто богаче: ты ли, я ли —
И другую ерунду.
А соседа… расстреляли
В девятнадцатом году!
Мне говорят:
Мол, мы не дышим маем,
Мол, юности расцветок не берем.
Ах, чудаки!
Они не понимают:
Мы юношествовали с Октябрем.
Быть современником
Огромной славы: Ленин,
Включать в артерии
Включать в артерииего
Включать в артерии еговысокий ток!
Кто был моложе нас?
Какое поколенье?
Когда, скажите?
Кто?
Мне говорят:
Учитесь трелям Фета,
Льют соловьи,
Грохочет водоем;
Ах, чудаки,
Друзьям, как эстафету,
Мы, умирая,
Песнь передаем.
И эта песнь простреленной, пропетой,
Как кольт,
Как молоток, в работе под рукой.
Какой, скажите мне,
Из всех поэтов
Был больше нас поэт?
Скажите мне,
Какой?
Мне говорят:
История с колена
Вам метит в грудь…
Враг жив… не позабудь…
Ах, чудаки!
Все наше поколенье
Над баррикадами поднять готово грудь.
Нас и не грел
Камин благополучья,
В сибирских рудниках
Нас шлепал адмирал.
Но рабский страх
Нас никогда не мучил.
И никогда
Осмысленней и лучше
Никто еще
Не жил,
Не умирал!..
Тройка мчится. Тройка скачет…
П. Вяземский
Мчится тройка, скачет тройка,
Колокольчик под дугой
Разговаривает бойко.
Светит месяц молодой.
В кошеве широкой тесно;
Как на свадьбе, топоча,
Размахнулась, ходит песня
От плеча и до плеча!
Гармонист и запевала
Держит песню на ремне,
Эта песня побывала
И в станице и в Кремле.
Ветер по снегу елозит:
Закружит — и следу нет,
Но глубокие полозья
Оставляют в сердце след.
Как он близок, как понятен,
Как народ к нему привык.
Звонких песен, ярких пятен
Выразительный язык!
Мчится тройка, смех игривый
По обочинам меча.
Пламенеет в конских гривах
Яркий праздник кумача.
Кто навстречу: волк ли, камень?
Что косится, как дурной,
Половецкими белками
Чистокровный коренной?
Нет, не время нынче волку!
И, не тронув свежий наст,
Волк уходит втихомолку,
Русской песни сторонясь.
А она летит, лихая,
В белоснежные края,
Замирая, затихая,
Будто молодость моя…
Вошел и сказал:
«Как видишь, я цел,
Взять не сумели
Враги на прицел.
И сердце не взяли,
И сердце со мной!
И снова пришел я,
Родная, домой.
Свинцовые ночи
Не ждут впереди!»
И орден
Пылал у него на груди.
А очи — как дым!
А сердце — как дым!
Так радостно жизнь уберечь
Так радостно жизнь уберечьмолодым!
И больно сказала
Седая мать:
«Мой милый,
Устала я плакать и ждать.
Я знаю, как много
Страданий в бою.
Но больше боялась
За совесть твою.
Скажи:
Человеком
На фронте ты был?..»
И глухо сказал он:
«Семнадцать убил…»
И годы — как дым,
И радость — как дым,
Так горестно жизнь потерять
Так горестно жизнь потерятьмолодым!..
И больше никто
Говорить не мог.
И молча солдат
Ступил за порог,
А сзади, как водная
Муть глубока,
Глазами старухи
Смотрела тоска.
Он шел к горизонту,
Тоска — впереди,
И орден…
Дрожал у него на груди…
Ах, бедная мать!
Ах, добрая мать!
Кого нам любить?
Кого проклинать?
Наш старый дом, что мог он ждать?
Что видел он, мой терем дивный?
Покой снегов,
Тоску дождя,
Побои бешеного ливня.
И думалося — будут дуть
Печаль и ветер бесконечно
В его березовую грудь,
В его развинченную печку.
Но этот день
Совсем иной,
Еще невиданный доныне,
Он сделал осень нам — весной
И холод сделал нам теплынью!
В сыром углу,
Сырой стеной —
Где только мыши были прежде —
Величественно предо мной
Прошли возможные надежды.
И в этот день
Больная мать
Впервые, кажется, забыла
Чужих и близких проклинать,
Чужим и нам
Просить могилы.
Наш старый дом, что мог он ждать?
Что видел он, мой терем дивный?
Покой снегов,
Тоску дождя,
Побои бешеного ливня.
В перчатках счастье — не берут.
Закрытым ртом — не пообедать.
Был путь мой строг,
Был путь мой крут,
И тяжела была победа.
Но в прошлом рытвины преград.
И слышал я,
Соседки ныне
Моей старушке говорят
Об умном и хорошем сыне.
Не дивимся, если хлопец
Ходит с дивчиной за тын.
А дивимся, если хлопец
Ходит по двору один.
Мы таких сейчас к ответу —
Хоть в каком он будь чину:
«Есть супруга или нету?
Если нет, то почему?»
Побалакаем. Расспросим.
Вызовем. Поговорим.
Не согласен? Перебросим
На работу
В Крым.
Пусть попробует на юге,
Где сама земля как печь,
От воды
От водыи от супруги
Хлопец сердце уберечь!
…Не дивимся, если дядя
Ходит с дивчиной за тын,
А боимся, если дядя
Долго ходит холостым.
Мы таких сейчас к ответу:
«Почему и отчего
Промышляете
Промышляетеи нету,
Дядя,
Дядя,саду своего?»
Побалакаем. Расспросим.
Вызовем. Поговорим.
Не согласен? Перебросим
На работу,
Но… в Нарым.
Пусть на Севере далеком.
Где снегов белеет гладь,
Где, насколько хватит око.
Человека не видать,
Где медведь идет по следу,
Где и птице негде сесть,
Пусть попробует к соседу
В сад супружеский залезть!
На Карпатах,
На Карпатах,
Под австрийский
Свист и вой,
Потерял казак папаху
Вместе с русой головой.
Задремавший подорожьем
Ветер дрогнул,
И с полей
Он пошел зеленой дрожью
По букетам тополей.
Он подался до Кубани,
День ли,
Два ли протекло —
Он добрался до Кубани,
Свистнул в желтое стекло.
В хате девка молодая,
Позабыв про хоровод,
На бубнового
На бубновогогадает,
На червового кладет.
Или девке это снится?
Вышла девка —
Ни души.
Тишь,
И лунные лисицы
Шнырят по двору в тиши.
И смекнула молодая:
Этот посвист
Не к добру,
И стоит она, рыдает
На порхающем ветру…
…И гремим,
И протестуем,
И терзаем
Мы любя.
Эту песенку простую
Написал я
Для тебя.
В ней, наивной
И напевной,
Много доброго тепла.
Чтобы более душевной
Ты, любимая, была.
Нам,
Прошедшим зной и снежность,
Нам,
Вдыхавшим пыль и дым, —
Нам нужны
Друзья и нежность
Много больше, чем другим.
У мастера дочки
Похожи, как точки,
И обе блондинки,
И обе в кудряшках;
Мне нравится младшая,
Старшая — Яшке.
Мне нравится Вера,
Товарищу — Варя.
Мы ходим по скверу,
Сидим на бульваре.
Спускаемся к лодкам,
Катаемся в лодке.
И так протекает
Вечер короткий.
Пора расходиться.
«Всего… до свиданья».
Мы молча плетемся
Вдвоем со свиданья
По улицам сонным
Вдоль сонных заборов —
И тут начинаются
Старые споры:
«Какая красивей?»
«Какая умнее?»
…Ни он и ни я —
Мы хитрить не умеем!
«По-моему, Варя».
— «По-моему, Вера».
Товарищ бледнеет,
Я делаюсь серым.
Мы оба, насупясь,
Глядим друг на друга,
Но я… обнимаю
Влюбленного друга:
«Ну, ладно…
Довольно глядеть исподлобья
Они интересные девушки
Обе,
И умницы — обе,
И очень похожи!»
…На нас с изумленьем
Смотрит прохожий.
А мы и не видим.
Для нас не в новинку,
Поспорив, обняться
И топать в обнимку.
Мальчишку шлепнули в Иркутске.
Ему семнадцать лет всего.
Как жемчуга на чистом блюдце,
Блестели зубы
У него.
Над ним неделю измывался
Японский офицер в тюрьме,
А он все время улыбался:
Мол, ничего «не понимэ».
К нему водили мать из дому.
Водили раз,
Водили пять.
А он: «Мы вовсе незнакомы!..»
И улыбается опять.
Ему японская «микада»
Грозит, кричит: «Признайся сам!..»
И били мальчика прикладом
По знаменитым жемчугам.
Но комсомольцы
На допросе
Не трусят
И не говорят!
Недаром красный орден носят
Они пятнадцать лет подряд.
…Когда смолкает город сонный
И на дела выходит вор,
В одной рубашке и в кальсонах
Его ввели в тюремный двор.
Но коммунисты
На расстреле
Не опускают в землю глаз!
Недаром люди песни пели
И детям говорят про нас.
И он погиб, судьбу приемля.
Как подобает молодым:
Лицом вперед,
Обнявши землю,
Которой мы не отдадим!
Далеко мы с тобою
И близко,
И не ближе семейных границ.
Потому так растет переписка
Долгих взглядов
И длинных ресниц.
Но работает
Очень не точно
И трагически для двоих
Эта
Слишком воздушная
Слишком воздушнаяпочта
Поцелуев и вздохов твоих.
Мне неясен
Начальник усатый…
Как ты
Глаз от меня
Ни таи,
Я боюсь,
Не найдут адресата
Эти милые письма мои…
Слишком дорого стоит общенье
И невыгодно, наконец,
Неналаженное сообщенье
Двух
По сути обычных
Сердец!
Я уверен,
Когда мы покроем
Всю страну
Распорядком торца,—
Вдвое,
Может быть, даже и втрое
Будут ближе друг к другу
Сердца.
Но пока…
Отвечайте скорее!
Я с депешей
К наркому стучусь:
«Что мне делать,
Товарищ Андреев,
С этим транспортом
Экстренных чувств?..
Я готов
Хоть на пушкинских дрогах!..
Но, бровей ее темных темней,
Далека,
Бесконечна дорога
Занесенных разлукой путей».
Пионерская песня
По ду-плу пу-сто-му дя-тел
Два ча-са дол-бит под-ряд.
Он к ко-стру как пред-се-да-тель
Со-би-ра-ет мой от-ряд…
Утро будет синим-синим,
Синим будет небосвод,
И под синей парусиной
Лагерь лесом проплывет.
Мы подбили крепко ноги,
Подковали каблуки,
И далекие дороги
Далеко недалеки!
Мы горячим сердцем видим
Все четыре стороны:
Если Гитлер —
Если Гитлер —ненавидим!
Если Либкнехт —
Если Либкнехт —влюблены!..
Далеко, за синим морем,
Есть такие города,
Где о берег солью, горем
Бьет немецкая вода.
Мы в немецкие ворота
Грянем как-нибудь опять…
Мы их вызовем: «Эй, кто там!
Поднимайтесь! Будет спать!»
И на площади базарной
Вскинет каску динамит,
И винтовкой по казармам
Бунт солдатский прогремит!!
По ду-плу пу-сто-му дя-тел
Два ча-са дол-бит под-ряд.
Он к ко-стру как пред-се-да-тель
Со-би-ра-ет мой от-ряд…
«Пан вы старый или паныч,
Ехать в гости глядя на ночь?!
Посудите трошки:
Шляхом — танки, в пуще — пал,
Лошадь встала — пан пропал…»
— «Цыц, ты… хлоп! У князя — бал.
Ставь кобылу в дрожки!»
— «Воля пана… Я могу;
Только где достать дугу:
Без дуги не можно…»
— «Брешешь… бисов ты слуга, —
Нет дуги… а вот дуга!»
— «За́раз, пан вельможный.
Есть дуга… а где же кнут?..
За́раз, пан, я тут как тут:
Кнут возьму в конюшне.
Лезьте в дрожки…»
Пан залез.
Ночь. Темно. Пылает лес.
Торопиться нужно.
Вожжи взял. Да где же кнут?
«Хлоп, скоре-е-е!» — «Пан, я т-у-у-ут…»
— «Где ты есть?»
— «Да вот я!..»
Пан — за кнут. И видит вдруг:
Кто-то лошадь, как гайдук,
Держит за поводья.
«Матка бозка!.. Кто вы есть?!»
Командир: «Имею честь…» —
И, к фуражке звездной
Руку вежливо подняв,
Говорит: «Пан… хлопец прав,
В гости ехать поздно».
Пылает пыль.
Закат глубок.
Закат и золото
Тумана.
Звенит мой
Дымный котелок,
Позвякивает бердана.
И все растет
Дорожный шов…
Последний дом
Смывают дали…
Я не простяся,
Так ушел.
Меня не провожали.
Любовь и дружба,
Вам пылать
И в дым побед
И в дым пожарищ!
…Не плакала
Старуха мать,
Не обнимал
Товарищ.
Рули, солдатское весло!
Я молча
Старую покинул,
Я знаю:
Старой тяжело
Смотреть
На душегуба
Сына.
Ах, мать,
И я тоской томим,
Но мне ясна
Сноровка века.
И ты, родимая,
Пойми
Закон земли
И человека.
Ну кто из нас,
Подумай, — зверь?
Мы мучаемся, убивая,
И ты, пожалуйста,
Не верь
Неумным краснобаям.
Но знаем мы:
Предел тревог
В боях,
В смертях
И ранах!..
……………………………………….
Звенит мой
Дымный котелок,
Позвякивает бердана,
А в сердце
Теплый водоем,
И я кричу соседу:
«Эй, кабардинец,
Попоем
Про матерей
И про
Победу!»
Партизанская песня
Маруся, Маруся, зеленые очи,
Родная сибирская кровь!
Как вспомню — так вздрогну, так память
Как вспомню — так вздрогну, так памятьгрохочет
Огнем партизанских боев.
…Гремят батареи, гудят переправы,
Строчит пулемет, как швея.
Винтовка и лошадь, да звезды, а справа,
Маруся, кожанка твоя!
Мы близкие люди, мы дети предместий,
И ты говоришь мне сквозь гром:
«Мы вместе играли, мы выросли вместе
И вместе, наверно, умрем».
А враг не сдается. А пуля не дремлет,
Строчит пулемет, как швея!
И ты покачнулась, и тихо на землю
Упала кожанка твоя!
Я помню тот вечер, я знаю то место,
Где грустно сказала она:
«…Мы вместе играли, мы выросли вместе,
Но я умираю… одна».
Маруся, Маруся, зеленые очи,
Родная сибирская кровь!
Как вспомню — так вздрогну, так память грохочет
Огнем партизанских боев.
По Кузнецкой улице
Ехал поп на курице…
Едет батюшка пешком,
Тарантас накрыт мешком —
А навстречу аккурат
Подымается отряд.
Дескать, батя, что везешь?
Дескать, стой, владыко!
Дескать, ми-и-и-ленькие, ро-о-о-жь.
Дескать, батя… а не врешь?
Дескать, покажи-ка.
Заглянули в тарантас.
Увидали… вот так раз!
В девятнадцатом году…
Ну и батя, ловко! —
В огороде, во саду
Родилась винтовка?!
Знаменитый урожай.
«Ну-ка, батя… подезжай».
У попа в глазах черно.
«Господи Исусе…»
(Трехлинейное зерно
Не в поповском вкусе!)
Комиссар протер очки.
«Что же, благочинный,
Угадали мужички
Волка под овчиной?»
Да как взглянет на лицо,
Да как скинет ружьецо!
«На заборе про актрис
Интересно пишут…
Ну-ка, батя… становись.
Почитай афиши!..»
По Кузнецкой улице
Поп лежит на улице.
А на гору аккурат
Подымается отряд.
Я люблю пережитые были
В зимний вечер близким рассказать…
Далеко, в заснеженной Сибири,
И меня ждала старуха мать.
И ходила часто до порогу
(Это знаю только я один)
Посмотреть на белую дорогу,
Не идет ли к ней бродяга-сын.
Только я другой был думой занят.
По тайге дорога шла моя.
И пришли к ней как-то партизаны
И сказали,
Что повешен я.
Вскипятила крепкий чай покорно,
Хоть и чаю пить никто не смог,
И потом надела черный
Старый бабушкин платок.
А под утро, валенки надвинув,
В час, когда желтеет мгла,
К офицерскому ушла овину —
И овин, должно быть, подожгла.
Отпевать ее не стала церковь.
Поп сказал:
«Ей не бывать в раю».
Шомполами в штабе офицерском
Запороли мать мою!..
Вот когда война пройдет маленько
И действительную отслужу,
Я в Сибирь,
В родную деревеньку,
Непременно к матери схожу.
Мы с тобой
На открытой платформе
Под убийственным встали огнем.
Так давай, современник,
По форме
И по совести
Грудь застегнем.
Так давай, сотоварищ,
В обтяжку
Подтяни гимнастерку свою,
Не годится —
Душа нараспашку —
Рядовому болтаться в строю!
Если все-таки
Будет неловко
И неладно
В солдатской груди,
Ты тогда поднимись
И винтовку
По врагу разряди,
Разряди!
Табака при себе
Не имея,
Ты, смотри.
Не закуривай с ним…
Не всегда я
Такое умею,
Не всегда я
Бываю таким!
Забывая пароль
И уставы,
Непременные в деле таком,
Я нередко
У самой заставы
Толковал и курил
С земляком.
Вы дурную чувствительность эту
Не усваивайте,
Друзья!
То, что можно, пожалуй,
Поэту,
То бойцу
Ни в какую нельзя…
Отгремят,
Успокоятся бури,
Отдымит
И рассеется чад, —
Вот тогда
И споем,
И покурим,
И обнимем знакомых девчат.
Когда утрачивают пышность кудри
И срок придет вздохнуть наедине,
В неторопливой тишине
К нам медленно подходит мудрость.
Издалека. Спокойствием блистая
(Будильник скуп! Будильник слаб!),
Как к пристани направленный корабль,
Она величественно вырастает…
Но вот пришла. И многое — на убыль:
Непостоянство, ветреность, порыв…
И перламутровый разлив
Уж редко открывает губы.
И пусть потом нам девушка приснится,
Пусть женщина перерезает путь, —
Мы поглядим не на тугую грудь,
Мы строго взглянем под ресницы.
И пусть — война. Воинственным азартом
Не вспыхнем, нет, и сабли не возьмем.
Есть умный штаб. Есть штаб, и в нем
Мы прокорпим над паутиной карты.
И ждем побед,
Но в том же мерном круге
(Победы ждем без ревностей глухих)
Не как лукавую любовницу — жених,
Как муж — степенную и верную супругу.
Хорошо в груди носить надежды,
Если дома —
И огонь и хлеб.
Пуст мой сад,
И дом мой пуст, как прежде.
Слеп мой сад,
И дом мой слеп.
Мне давно, как радость, неизвестен
Аромат покоя и вина.
Не поет с весны веселых песен
Утомленная жена.
Да, в такой ли траурной одежде —
Песни петь,
Плясать ту-степ?!
Хорошо в груди носить надежды,
Если дома —
И огонь и хлеб…
_____
На Восток покоем многоводья
Ветер водит дымные суда…
Нет, не ветер!
Это уголь водит,
Это воля —
Моего труда.
О, страна величия и торга!
Чтоб и нам плоды твои постичь,
Хорошо бы пятому Георгу
С бородой
И голову остричь!
Нам давно, как радость, неизвестен
Аромат покоя и вина.
Не поет с весны веселых песен
Утомленная жена.
Но тогда припомнили б мы снова
Старой песни мудрые слова.
Время ждет.
Но будь готова,
Коронованная голова!
От тебя-то я не скрою,
Расскажу тебе одной:
Иностранного покроя
Есть костюмчик выходной.
Модный. Новый. Как с иголки!
Не костюм — смертельный яд.
От такого комсомолки
На ногах с трудом стоят.
Только мне, скажи на милость,
Мне-то что, в веселых, в них,
Если ты остановилась
На петлицах голубых?
А меня от них чего-то
Нынче тянет на кровать.
Выходной. А неохота
Новой тройки надевать.
Лягу я. Сомкну ресницы.
Позабуду про Москву.
Пусть мне что-нибудь приснится
То, что будет наяву.
Я не летчик — я не бравый.
Но мне кажется: в Москве
Все мы, девушка, от славы
На каком-то волоске.
Я проснусь, глаза открою,—
И глядишь: в другой судьбе
Парень штатного покроя
Станет нравиться тебе.
Я тогда обед устрою,
Тройку вытащу опять!
…Или, может быть, не стоит
Беспокоиться — и спать?