Предметы сердца моего,
Спокойствие, досуг бесценный!
Когда-то обыму я вас?
Когда дадут мне люди время
Душе моей сказаться дома
И отдохнуть от всех забот? Когда опять я не с чужими
Найду себя — златую лиру,
Венчанну розами, настрою
И воспою природу, Бога,
И мир, и дружбу, и любовь? Ах, долго я служил тщете,
Пустым обязанностям в жертву
Младые годы приносил! Нет, нет! — теперь уж иго свергну.
Надмеру долго угнетало
Оно мой дух, который алчет
Свободы! — о, восстану я!
Направлю бег мой к истой цели,
И презрю низких тварей цель. Так, презрю все! — но кто меня
Обуздывает? — кто дерзает
Восторгу отсекать крыле?..
Не ты ль, судьба неумолима!
Не ты ли?.. Ах, и так мне снова
Тщеты несносной быть рабом! Спокойствие, досуг бесценный!
Когда-то обыму я вас?
Когда дадут мне люди время
Душе моей сказаться дома
И отдохнуть от всех забот?
Волков, милый певец! что ты молчишь тепе
Ты своею давно анакреонскою
Лирой нас не пленяешь
И парнасских не рвешь цветов!
Что ты, друг мой, молчишь, точно как летние
Птички зимней порой? Или под бременем
Тяжкой скуки страдаешь,
Спутан сетью забот лихих?
Сбрось их, юноша, с плеч! Жить независимо
Должен тот, кто любим чистыми музами:
Должен жить — наслаждаться
И нетщетно в груди питать
Огнь, влиянный в него небом на то, чтобы
Жар свой в ближних сердца, свет свой в умы их лил,
Волков! о, посети же
Круг приятный друзей твоих.
С ними можешь забыть всё, что крушит тебя,
Можешь перебирать резвыми перстами
Лиру, сладкие песни
Петь, любовь и весну хвалить!
Пусть декабрь оковал воды, в снега зарыл
Луг, на коем цвели розы и ландыши, —
Чаши налиты пуншем,
Щеки девушек лучше роз!
О чем в Аполлоновом храме
Усердно молится поэт,
При воскуренном фимиаме
Коль вина на алтарь лиет? —
Не для него в сардинских спеет
Благословенных нивах рожь,
Ниже калабрским богатеет
Руном он мягким овчих кож,
Не просит он сокровищ злата
И зубья индского слона,
И чтоб угодьями богата
Земля ему была дана:
Нет, пусть другим фалернских гроздий
Возделыванье вверит рок.
Купцы и корабельны гости
Бесценный оных выпьют сок, —
На сирски выменяв товары,
Из полных выпьют чаш златых
(Внегда фортунины удары
Щадят боголюбимцев сих,
И понт неверный их лелеет,
Летящих на корысть и смерть).
Мне маслина одна довлеет
И овощь легкая во снедь.
О Феб! дай смышленну и здраву
Мое стяжанье мне вкусить,
Не уронить ввек добру славу,
А паче лиру не забыть.
Изолью ли на бумагу
То, что чувствует мой дух!
Я блажен неизъяснимо,
О мой милый друг! Здесь под вечерок беспечно
Я раскинувшись сидел,
Ясным оком и довольным
Пред себя глядел. Вкруг меня природа вянет,
А во мне цветет она;
Для других зима настанет,
Для меня весна! Грудь моя свободно дышит,
Чувством здравия горю…
И небесное явленье
Пред собою зрю: Белым платьем стан окинув,
Легкой поступью пришла,
И овал лица прекрасный
Видеть мне дала. О, гармония какая
В редкий сей ансамбль влита!
Сладкая улыбка кроет
Розовы уста, Из которых я услышал:
‘Здравствуй, милый мой пиит!
Знать ты с музою в беседе,
Что твой весел вид.’ О Филлида! я в восторге,
Я теперь совсем пиит,
Ибо Грация и Муза
Предо мной стоит!
Крилатое Негодованье!
Строгоочита Правды дщерь!
Жизнь смертных на весы кладуща,
Ты адамантовой своей уздою
Их бег порывистый умерь! Не терпишь ты гордыни вредной
И зависть черную женешь,
А счастию, — отцу гордыни,
Таинственным твоим, вечнобегущим,
Превратность колесом даешь! Невидимо следя за нами,
Смирительница гордых вый,
Склонив свои зеницы к персям.
Не престаешь неложным мерять лактем
Удел комуждо роковый. Но и смягчись к проступкам смертных,
Судяще жизнь их правотой,
Крылатое Негодованье!
Тебя поем, тебя мы ублажаем
С подругою твоей святой, Со Правосудьем грозномстящим!
Его же приближенье к нам
На крыльях, шумно распростертых —
Смирит и гордость, и негодованье:
Ему послушен Тартар сам!
Равно бессчастны, о Лициний,
Кто тщится плыть против вершины,
И кто, страшася слишком волн,
Близ берега свой держит челн. Ходяй срединою златою,
Не дружен смерди с чернотою,
Ниже завистный мещет взгляд
На велелепие палат. Для древ высоких ветер страшен;
Главам превознесенных башен
Паденье злейшее грозит,
И в темя гор перун разит. Но в бедствии не унывает,
А в счастии готов бывает
К пременам рока бодрый дух.
Вратится вечно счастья круг: К нам зимы, весны дышат с неба!
Всегда ль в священной длани Феба
Звенит в погибель грозный лук —
И арфы нежной слышен звук. Будь тверд в напасти, безбоязнен;
Но также, если ветр приязнен
Вздул туго парусы твои,
Благоразумно их сбери.
О, краснобай Меркурий, внук Атлантов!
Ты диких был людей образователь;
Устам их подал речь, телодвиженьям
Приятну ловкость. Ты будешь мной воспет, богов посланник,
Чрепаховую изобретший лиру;
Ты все, что взглянется тебе, меж шуток
Искусно крадешь! Тебе, дитяте, грозно рек Аполлон:
‘Не скрылась же татьба волов’. Но видя
Что и колчан пропал с рамен — от гнева
Прешел ко смеху. Не чрез тебя ли мог Атридов гордых
Богатый обмануть Приам под Троей,
Сквозь вражий стан, сквозь все огни и стражи
Идущ к Ахиллу. Благочестивых ты ведешь усопших
В поля блаженны — легким сонмам теней
Претишь златым жезлом; любезен в горних
И в преисподних.
Прими побед венец,
Отечества отец!
Хвала тебе!
Престола с высоты
Почувствуй сладость ты
От всех любиму быть.
Хвала тебе! Не грозных сил стена
Властителям дана
Защитою;
Но подданных любовь,
Свободных, не рабов, —
За ней ты, за стеной
Гранитною. Не угасай, живи,
Священный огнь любви
К отечеству!
Пылающи тобой,
Идем в кровавый бой
И жизнь приносим в дар
Отечеству. Полезный спеет труд,
Сады наук растут
В сени твоей;
В сени твоих щедрот
Заслуге лавр цветет,
Готовы подвигам
Венцы честей. О Александр, живи
И царствуй, царь любви!
Хвала тебе!
Престола с высоты,
Всю радость чувствуй ты
Народу милым быть.
Хвала тебе!
Тужите Амуры и Грации,
И все, что ни есть красовитого!
У Дашиньки умер воробушек!
Ее утешенье, — которого
Как душу любила и холила!
А он — золотой был; он Дашу знал
Ну твердо как детушки маминьку.
Бывало сидит безотлучно все
В коленях у милой хозяюшки;
Скакнет то туда, то сюда по ним,
Кивает головкой и чикает.
Теперь вот он мрачным путем пошел,
Отколе никто не воротится.
Уж этот нам старый Сатурн лихой,
Что все поедает прекрасное!
Такого лишить нас воробушка!
О, жалость! о, бедной воробушек!
Ты сделал, что глазки у Дашиньки
Краснехоньки стали от плаканья!
Неосторожное дитя,
Амур однажды расшалился
И, темным вечерком за Нимфами бродя,
Набрел на яму, оступился, —
И в яме он сидит. — Расплакался, взмолился
Минерве (а она поблизости спала
В соседнем храме):
‘Помилуй, помоги! ’ — На крик его пришла,
Да только без свечи, Минерва к яме,
И руку помощи подав божку:
‘Не плачь, голубчик мой! — богиня говорила, —
Охотно б я тебе и посветила,
Любезному дружку,
Да лих опасно:
Ведь если б все тебе увидеть ясно,
Ты сердцу б приносил не радость, а тоску.’
Светило жизни, здравствуй!
Я ждал тебя;
Пролей мне в сердце томно
Отрады луч!
Весь день холодны ветры
Во мраке туч
Тебя от нас скрывали
И лили дождь —
Уныла осень алчет
Еще вкусить
Твое благое пламя,
Душа планет!
Венчанный класом август,
Серпом блестя,
Простер манящи длани
Свои к тебе.
Он вопиет: помедли,
Рассей туман,
Обрадуй зрелость года
Еще собой! —
И я, светило жизни,
Прошу тебя:
Помедли в теплотворном
Сиянии!
Болю душой и телом,
Целитель будь;
Согрей лучом отрады
Скорбящу грудь.
Здесь Козловского гроб, ваятеля. Юный художник!
С чувством облобызай славного Мастера лик.
И из урны к себе вызывай Козловского гений,
Или же оный лови в произведеньях его:
В сладких ли мыслях над бабочкой юная Психе мечтает,
Или Эротов брат, нежный горит Гименей
В мягкой работе резца; дает ли резец сей Ираклу
Править Фракийским конем, челюсти львины терзать;
Росский ли явлен Иракл, царей защитник — Суворов, —
Стань пред образы те, в них-то Козловский живет!
На низменных брегах песок, волнами рытый,
Бывает иногда и сух, но не надолго;
Успеет только луч на оный солнце кинуть,
И се уже опять грядуще с шумом море
По нем свои валы холодны расстилает. Так точно человек небесну черплет радость
Тогда лишь, как волнам забот отлив бывает.
Но мы волнам оплот поставим твердость духа
И Философией душевный брег возвысим,
Чтобы не наводнял его прилив печалей
И чтоб покоилась на нем небесна радость.
Оставь блестящий храм Книдийской
И рощи Пафоса, спустись, Венера, к нам!
Мы с Клоей ждем тебя; алтарь и фимиам
Готов уже; приди, простой наш домик низкой
Преобрати во храм! Не позабудь при том Амура взять с собою
И пояс Грациям стыдливым развяжи;
Пусть смехи, игры к нам веселою толпою
С Эрмием притекут, и с младостью драгою
Которы без тебя, как будто без души.
Когда в далекий край из отческого дому
Прекрасная текла вслед жениху младому,
Не смели мы роптать, что он ее увез;
Невесту, трепетной любовию ведому,
Сопровождали мы сердечным током слез,
Но если б в ту минуту знали,
Что не супруг готов, готова алчна смерть
К ней хладные свои объятия простреть:
Мы тщетных слез бы не роняли,
Но грудью б за нее стояли.
Леля, мастер превращаться,
Некогда над алой розой
Мотыльком летал.
Я тогда не долго думал,
Но подкрался и лихого
Хвать божка, поймал.
‘Не уйдешь теперь, проказник, —
Молвил я и бросил в рюмку, —
Потони в вине! ’
Но не рад я стал победе,
Только лишь я рюмку выпил,
Весь горю в огне.
Молюсь споспешнице Надежде:
Присутствуй при трудах моих!
Не дай мне утомиться прежде,
Пока я не окончу их!
Так! верю я, что оправдится
Твой утешительный глагол:
Терпенье лишь — труд наградится;
Безветвенный отсадок гол
Даст некогда плоды и листьем осенится.
Правым глазом Ванюша, Надинька левым не может;
Впрочем пленяют они оба пригожством своим.
Ваня, голубчик! отдай-ка сестрице глаз свой здоровый:
Будет Венерой она — будешь Амуром слепым!
Видел ли ты красоту, которую борют страданья?
Если нет — никогда ты Красоты не видал.
Видел ли ты на прекрасном лице написанну радость?
Если нет — никогда Радости ты не видал.