Священный бог молчанья,
Которому, увы! невольно я служу,
Несчастлив я и счастлив,
Что на устах моих твою печать держу:
Несчастлив, коль безмолвен
В беседе с добрым я и с умным. Ни излить
Пред ним советно мысли,
Ни время с ним могу приятно разделить!
Язык имея связан,
Истолкователя сердечных чувств и нужд,
Я должен, сжавши сердце,
Полезных многих дел и радостей быть чужд,
Которыми владеет
Последний из людей, когда он получил
Божественный дар слова,
Сего слугу ума и движителя сил.
Но мне, его лишенну,
Роптать ли и других завидовать судьбе?
Нет, я не мене счастлив,
Что скрыться иногда могу в самом себе,
С тобою, бог молчанья!
Когда злословием бываю оглушен,
И диким пустословьем,
О радость! отвечать я им не принужден.
Могу лишь помаваньем
Главы иль знаками отделаться от них,
Ни в спорах бесполезных,
Ниже часы губя в учтивостях пустых.
И от пороков многих,
Молчанья строгий бог, меня ты оградил;
Я по неволе скромен,
Смирен и терпелив. Во мне ты притупил
Сей обоюду острый,
Опасный меч, — язык. Ах! может быть во зло
Он был бы мне и ближним?
Твое хранение меня от бед спасло.
Из сети искушенья
Не ты ли отрока меня еще извлек,
И в сень уединенья
Принес, и чистых муз служению обрек?
Священный бог молчанья,
Которому, увы! невольно я служу,
Несчастлив я и счастлив,
Что на устах моих твою печать держу!
Дщерь Всевышнего, чистая истина!
Ты, которая страстью не связана,
Будь днесь музой поэту нельстивому,
И достойным хвалу воспой! Вы же, чада богатства и знатности!
Если вместо достоинств и разума
Слабость, глупость и низкие чувствия
В вас — то свой отвратите слух. К лаврам чистым и вечно не вянущим
Я готовя чело горделивое,
Только истину чту поклонением;
А пред вами ль мне падать ниц? Нет; — кто, видев, как страждет отечество,
Жаркой в сердце не чувствовал ревности
И в виновном остался бездействии, —
Тот не стоит моих похвал. Но кто жертвует жизнью, имением,
Чтоб избавить сограждан от бедствия
И доставить им участь счастливую, —
Пой, святая, СМв1тому свой гимн! СМв1 Если мужество, благоразумие,
Твердость духа и честные правила
Совместилися в нем с милосердием, —
Он воистину есть герой! О, коль те в нем находятся качества,
Он составит народное счастие;
Поздних правнуков благословение
Будет в вечность за ним идти. Многих мнимых героев мы видели,
Многих общего блага ревнителей;
Все ли свято хранят обещание
Быть отцами, закон блюсти? Но кто к славе бессмертной чувствителен,
Тот потщится, о граждане, выполнить
Долг священный законов блюстителя,
И приимет хвалу веков. И такому-то, муза божественна,
О, такому лишь слово хваления,
В важном тоне, из устен рубиновых,
Чистым рцы языком златым!
Где существуешь ты, души моей богиня?
Твой образ в сердце у меня;
Везде ищу тебе подобных я красавиц,
Но тщетны поиски мои.
Ищу везде, — прошу тебя у всей природы,
Божественная красота!
Из тишины ночной тебя я иззываю;
От трона утренней зари;
Из недра светлых вод, родивших Афродиту,
Когда их ветерок струит,
Когда вечерний Феб поверхность их целует,
И дальный брег в туманах спит.
Не в мирных ли лугах гуляешь юной нимфой
Или во глубине пещер?
Не в горных ли странах свежеешь Ореадой,
Превыше грома и сует?
Явись и осчастливь мой дух уединенный
Любовью ангельской, святой;
Неисчерпаемых, небесных наслаждений
Снеси мне розовый сосуд:
Томлюся и грущу, напиться оных жажду;
Приди, утешь меня, напой!
Приди, и полными лилейными руками
В объятья сладки заключи,
И нежно к моему биющемуся сердцу
Девические перси жми —
Как агнец на лугах опочивает злачных,
Так я на лоне у тебя;
Как пламя двух свечей, так наши обе души
Сольются радостно в одну:
И если опоит нас нектар удовольствий,
Венец всех благ такая смерть —
Приди! Я жду тебя с живейшим нетерпеньем,
Невеста сердца моего!
Хранима для меня ты вышним Провиденьем,
Того надеюсь я и жду!
Узрю ль твой кроткий взор, услышу ль нежный голос,
Богиня моея души!
Среди красавиц всех тебя я распознаю:
Твой образ в сердце у меня.
Однажды на Цитерском острове
Шалун Амур с своею братьею
Резвился целый день до устали,
И наконец унес у матушки
Тихонько пояс — побежал с ним в лес
И, скомкавши его подушечкой,
Постлал под голову и лег уснуть.
Случись гулять тут Хлое с Дафнисом,
И набрели они на спящего:
Дивятся мальчику прекрасному,
Который под кустом на травке спит
С полузакрытыми глазенками.
Он на бок лег; одна щека его
В подушку мягку погрузилася,
Другая ж выкатилась яблочком,
На коем пурпур разливается;
И, кротко ротик растворивши свой,
Он дышит сладостной амврозией.
Пастушка и пастух не знают, что
Начать! — уйти ли им, остаться ли!
Дитя такое миловидное,
Как он зашел сюда?.. какие он
Имеет золотые крылышки!
Тут обратились взоры Хлоины
На пояс — ах, какой узорчатый!
Что, если б ближе разглядеть его,
Но тише, чтоб не разбудить дитя.
Она тихонько наклоняется
С сильнотрепещущею грудию,
Но в замешательстве дотронулась
Не до подушки, до щеки его.
Он вздрогнул, встрепенулся крыльями,
Поспешно встал, взял пояс матушкин
И пастуха связал с пастушкою;
Потом с усмешкой торжествующей,
Ликуя, прыгая от радости,
Повел своих к Венере пленников,
Которые, познав приятность уз,
Без всякого сопротивления
Текли за милым победителем.
Пусть другие хвалят Киев-град,
Или матушку Москву белокаменну,
Или Тулу, или Астрахань,
Или низовски края хлебородные;
Не прельстит меня ни тихий Дон,
Ниже Волга, сто градов напаяюща;
Всех приятнее Нева река:
На берегах ее живет моя Полинька,
И струи ее лазоревы
Часто Полиньке моей служат зеркалом;
Днем ли черпает прохладу в них,
Или утром красоте омовение —
Встав с зарей, она к окну идет
Между розами вдохнуть свежесть утренню;
Днем из терема отцовского
В легком платьице спешит в зелен сад гулять;
Тихим вечером любуется
Вдоль по каменным мосткам. Но охотнее,
В тишине тенистой рощицы,
На цветущих островах ходит Полинька,
То с любезными подругами,
То задумчиво одна одинешенька;
В светло-русых волосах ее,
Перехваченных венком, легкий резвится
Ветерочек, навевает их
На прекрасные плеча, на высоку грудь;
Прохлаждает щечки алые,
И дерзает — о, когда б ветерком я был! —
Но на травку села Полинька,
Устремила, вздохнув, на Неву свой взор.
Ах, по ком вздыхаешь, милая!
Отчего сия слеза в воду канула? —
Не о суженом ли думаешь,
Не гадаешь ли уже о златом кольце?..
Если б мне судьба позволила
Сцеловать с твоих ланит слезы девичьи
И, прижав мое ретивое
Сердце к сердцу твоему, перенять твой вздох!
Чем прекраснее цветочек,
Тем скорее вянет он.
Ах, на час, на мал часочек
Нежный Сильф в него влюблен!
Как увянет,
Он престанет
В нем искать утехам трон. Счастлив, ежели посеян
Он на лучший кряж земли,
Кротким ветерком обвеян,
Не уведал ранней тли;
Хладу, зною,
Над собою
Не увидит николи. И из недр своих прекрасных
Изливая райский дух,
Не столпит одних лишь праздных
Трутней, гусениц и мух:
В век свой краткий
Будет сладкий
Медотворным пчелкам друг. Ныне ты, Хризанф мой милый,
Розою любви цветешь:
Огненной исполнен силы,
За версту сладчайши льешь
Ароматы, —
Силе траты
Будто ввек не наживешь! Ныне радость златокрыла
По твоим парит следам.
Роскошь с Вакхом учредила
Пир ликующим гостям;
Одр ночлега
Стелет нега
Утомленным резвостям. Ах, да будет сон их долог,
Упоительны мечты!
Утро сквозь тафтяный полог
Пусть в объятьях красоты
Их застанет;
Полдень взглянет
На измятые цветы! Пользуйся, часов любимец!
Жизнию; — но не забудь,
Что небесный сей гостинец
Без примесу не дают
Смертным боги,
И что строгий
С оным смешивают труд. Если в жертву не положишь
Пред Минервой благ своих
Должну часть, — не долго можешь
Надмеваться видом их:
Но отыди
В сень Эгиды,
И не бойся Гарпий злых!
Вы, коих дивный ум, художнически руки
Полезным на земле посвящены трудам,
Чтоб оный созидать великолепный храм,
Который начали отцы, достроят внуки! —
До половины днесь уже воздвигнут он:
Обширен, и богат, и светл со всех сторон;
И вы взираете веселыми очами
На то, что удалось к концу вам привести.
Основа твердая положена под вами,
Вершину здания осталось лишь взнести.
О, сколь счастливы те, которы довершенный
И преукрашенный святить сей будут храм!
И мы, живущи днесь, и мы стократ блаженны,
Что столько удалось столпов поставить нам
В два века, столько в нем переработать камней,
Всему удобную, простую форму дать:
О, наши статуи украсят храм познаний,
Потомки будут нам честь должну воздавать!
Как придут жертвовать в нем истине нетленной
И из источников науки нектар пить,
Рекут они об нас: ‘Се предки незабвенны,
Которы тщилися сей храм соорудить;
Се Галилей, Невтон, Лавуазье, Гальваний,
Франклин, Лафатер, Кант — бессмертные умы,
Без коих не было б священных здесь собраний,
Без коих долго бы еще трудились мы’.
Итак, строители, в труде не унывайте
Для человечества! — Кроме награды той
Котора в вас самих, вы смело уповайте
Узреть Апофеос в веках грядущих свой.
Гряди в триумфе к нам, благословенный!
Ты совершил бессмертные дела.
Друг человечества! в концах вселенны
Гремит нелестная тебе хвала,
Что одержав душою твердой
Верх над неистовым врагом,
Врагу же, благосердый,
За зло отмстил добром. И вождь царям противу новой Трои,
Стократ достойнее, стократ славней
Ты покорил ее. Сам ратны строи
Ведя на брань, средь тысящи смертей
Ты шел спокойно, — к колеснице
Своей победу приковал,
Судьбы в своей деснице
Царей и царств держал. И вместо плена сладкий дар свободы,
И вместо смерти жизнь ты им принес.
Ты умирил, ущедрил все народы;
Но паче всех тобою счастлив росс.
В восторге слов не обретает
Всю силу выразить любви:
‘Ура! — он восклицает, —
Наш царь-отец! живи! ’ ‘Наш добрый гений! Царствуй многи лета!
О Александр! надежа государь! ’ —
Взывают так к тебе твои полсвета.
Ярчае огненных, цветистых зарь,
К тебе усердьем пламенея,
Они твой празднуют возврат
Деяньями, — прочнее
Столпов и пышных врат. И так гряди в триумфе, вожделенный!
Не сих триумфов избегаешь ты:
Победны почести, тебе сужденны,
Отверг в смирении, не ищешь мзды
За доблести! Но, муж великий,
Блаженством нашим насладись:
За доблести толики
Веками наградись!
Премудро скрыли боги грядущее
От наших взоров темною нощию,
Смеясь, что мы свои заботы
Вдаль простираем. Что днесь пред нами, О том помыслим! прочее, столько же
Как Тибр, измене всякой подвержено:
Река, впадающая в море
Тихо в иной день, брегам покорно; В иной день волны пенисты, мутные
Стремяща; камни, корни срывающа;
Под стоном гор, дубрав окрестных,
Домы, стада уносяща в море. Тот прямо счастлив, царь над судьбой своей,
Кто с днем протекшим может сказать себе:
‘Сегодня жил я! пусть заутра
Юпитер черные тучи кажет, Или чистейшу ясность лазурную, —
Но не изгладит то, что свершилося;
Ниже отымет те минуты,
Кои провел я теперь толь сладко.’ Фортуна любит мены жестокие;
Играет нами злобно, и почести
Неверны раздая, ласкает
Ныне меня, а потом другого. А я бесскорбен: хочет ли инуда
Лететь, охотно все возвращаю ей;
Своею доблестью оденусь,
Правду свою обыму и бедность. Когда от бурных вихрей шатаются
Со скрыпом мачты, — мне не вымаливать
Себе драгих стяжаний целость;
Мне малодушно не класть обеты, Чтоб алчным морем не были пожраны
Мои товары дальнепривозные.
За то проеду безопасно
В самые бури на утлом струге!
Славнее победить
Не острием меча, но силою душевной.
Что смертного рука могла соорудить,
То смертного ж рукой быть может сокрушенно. Где толща Вавилонских стен?
Где Троя, Мемфис — грады славны?
Распались, обратились в тлен.
Помпеев, Брутов Рим державный
Под новым Римом погребен… Что строят смертные, подобно им все смертно.
Падет, — иль случаем слепым,
Иль честолюбия рукой железной стерто,
Или подкопано коварством злым. Вотще ж и ты, со многим тщаньем,
Фригиец, ободрен оракула вещаньем,
Трудился узел сплесть неразрешимый ввек!
Се — дерзкий юноша притек.
Недолго думал он, как разрешить зарочный
Сей узел: он его мечом своим рассек! Но мог ли б он и сей расторгнуть узел прочный,
Который, граждане, я предлагаю вам?
Ударьте по рукам!
Сплетитеся рука с рукою,
И верой, правдою святою
Клянитесь друг за друга стать! Пусть Македонянин приидет расторгать
Сей узел наш неразрешимый!
Единодушием связуемый, держимый,
И в мире, и в войне пребудет крепок он. Не из ремней, ниже из вервия сурова,
Из нежных прядей соплетен;
Они суть: совесть, честь, храненье данна слова —
Для благородных душ священнейший закон!
Три слова важные скажу я вам,
Которы искони весь свет твердит и слышит;
Нам не учиться сим словам,
Сама природа их у нас на сердце пишет.
И презрел сам себя, несчастен стал вовек,
Когда сим трем словам не верит человек: Что создан он приять свободу, дар небесный.
Что для него всегда порядок и закон
С свободой истинной совместны,
И только рабствуя страстям, несчастен он. Что добродетель есть не звук ничтожный,
И исполнять ее не выше наших сил;
К ней в храм, к божественной, путь смертному возможный
Хотя б на каждом он шагу скользил;
И мудрость книжника над чем недоумеет,
То исполнять дитя умеет
Нередко в простоте своей! И что есть Бог, есть воля всесвятая
Над волей грешников, над бурею страстей;
Высоко, над вселенной всей,
Есть ум всезряй, всепромышляяй,
Ни времени, ниже пространству пригвожден;
Есть в круге вечных перемен
Дух, неизменен пребываяй! Мужайтесь, веруя сим трем словам!
Друг другу оные немолчно предавайте.
О них все возвещает вам,
И в собственной своей душе их почерпайте.
Свое достоинство не потеряет ввек,
Доколь хранит сии три слова человек!
I Пространству мера троякая:
В долготу бесконечно простирается,
В ширину беспредельно разливается,
В глубину оно бездонно опускается. Подражай сей мере в делах твоих.
Достигнуть ли хочешь исполнения,
Беспрестанно вперед, вперед стремись;
Хочешь видеть все мира явления,
Расширяй над ними ум свой, — и обымешь их;
Хочешь постигнуть существо вещей,
Проницай в глубину, — и исследуешь.
Постоянством только цель достигается,
Полнота лишь доводит до ясности,
И в кладезе глубоком живет истина. II Трояко течение времени:
Наступает медлительно грядущее,
Как стрела пролетает настоящее,
И стоит неподвижно прошедшее. Не ускоришь никаким нетерпением
Ленивый шаг грядущего;
Не остановишь ни страхом, ни сомнением
Быстрый полет настоящего;
Когда же станет прошедшее,
Ни раскаяньем уже, ни заклятием,
Его с места не подвигнешь, не прогонишь ты. Если хочешь счастливым и мудрым быть,
Соглашай, о смертный! дела свои
С трояким течением времени:
С медлительногрядущим советуйся,
Но ему не вверяй исполнения;
Ни быстропроходящему другом будь,
Ни вечноостающемуся недругом.
В стремнинах дальних (веру дадите мне!)
Я видел Вакха, песноучителя,
Дриад и Нимф, и козлоногих
Сатиров, внемлющих ухом острым. Эвое! смутным дух мой веселием
Объят. Волнуюсь; Вакхом исполнена,
Моя трепещет грудь… пощады,
Либер)! пощады, грозящий тирсом! Теперь я в силах петь о ликующей
Фиаде); петь, как млечные, винные
Ручьи в брегах струятся тучных,
Каплют меды из древесных дупел. Венец супруги), в звезды поставленный,
Чертог Пенфеев в тяжких развалинах,
Фракийскому за злость Ликургу
Смертную кару воспеть я в силах. Ты держишь реки, море в послушности;
Тобой внушенна, в дебрях Вистонии)
Свои власы дерзает Нимфа
Связывать туго змией, как лентой. Когда Гиганты горды воздвигнулись,
Тогда, защитник отчего царствия,
Вонзил ты львины когти в Рета,
Лютым его отразил ударом. Хотя дотоле всякому мнилося,
Что ты рожден лишь к играм и пиршествам,
Но ты явился сколько к мирным,
Столько и к бранным делам способен, Златым украсясь рогом, нисходишь ли
Во ад — внезапно Кербер смиряется;
Ползет к тебе, хвостом ластяся,
Ногу тремя языками лижет.
Борей! доколе будешь свирепствовать?
Дождь хладный с градом сыпать неустально,
И даже снег! — зима престала;
Злой истребитель! не тронь весну. Нева давно уж урну оттаяла
От льдин: лелеет флоты в объятиях,
И я давно алтарь Вулкана
Чтить перестал всесожженьем дров. Уже в эфире светло-лазоревом
Поюща радость птиц раздавалася;
Лучами солнца растворенный,
Воздух амврозией нас питал. В прохладе струек тонких, невидимых,
Купал он нежно пляшущих девушек,
И на брегах озелененных
Слышимо было мычанье стад. Все развивалось, полнилось жизнию,
Сошли с Олимпа смехи и Грации;
Предтеча сладостной Венеры,
Резвый Амур напрягал свой лук. Но ты напал от севера с бурями,
И дунул хладом. Вдруг помертвело все:
Младые почки древ поникли,
В гнезда попрятались пташки все. Весенни игры гонишь ты взмахом крыл,
Тиран! твои власы снегоносные
Над Петрополем разлетелись,
Светлого Феба закрывши лик. Но се — страшися! он уж готовится
Карать тебя за дерзость. Лучи его
Прекрасный запад осияли,
Ты же, стыдом покровен, бежишь!
Май благодатный
В сонме Зефиров
С неба летит;
Полною урной
Сыплет цветочки,
Луг зеленит;
Всех исполняет
Чувством любви! Выйдем питаться
Воздухом чистым,
Что нам сидеть
В мертвых стенах сих?
Душно здесь, пыльно —
Выйдем, друзья!
Пусть нам покажет
Бабочка путь. Там, где широко
Стелется поле
В синюю даль,
Вол круторогий
Пажить вкушает
В стаде юниц,
Прыткие кони
Скачут и ржут. Вижу — от юга
Тянутся тучей
Лебеди к нам;
Ласточка в светлом
Кружится небе,
Мчится к гнезду.
Пахарь оставил
Мирный свой кров. Он уж над пашней
В поле трудится,
Либо в саду
Гряды копает,
Чистит прививки,
Полет траву;
Либо за птичьим
Смотрит двором. Девушки сельски
Гонят овечек
Беленьких в луг;
Все оживилось,
Все заиграло,
Птички поют.
Радость объемлет
Душу мою! Свесившись с холма,
Смотрятся ивы
В зеркало вод.
Гибкие ветви
На берег злачный
Кинули тень.
Как здесь на травке
Сесть хорошо! Птичек под тенью
Слушать так любо!..
Ах! как бы вдруг —
Птички, потише!
Чей это шорох…
Лизанька, ты?
Тени, раскиньтесь!
Лиза со мной!
Намедни я зашел к Кларисе в гости,
И что увидел я!
Красавица, приятно улыбаясь,
С малюточкой сидит.
У милой матери на груди нежной
Дитя сном тихим спит;
Она его косыночкой прикрывши,
В объятиях своих
Тихонечко качает, будто в люльке,
И смотрит на него.
‘О, спи! — воскликнул я в восторге сладком, —
Спи, милое дитя!
Покуда маминька у сердца держит
И за тебя не спит.
Теперь ничто тебя смутить не может
В невинности твоей;
Протянешься к сосцам, — и невозбранно
Амврозию их пьешь;
Завопишь ли, — тебя ласкает, тешит
Кларисин нежный глас,
Она прелестными руками нянчит
И пользует тебя…
Дай Бог, чтоб Катинька, пришедши в возраст,
Ты втрое воздала
Отцу и матери за все старанья,
Была бы в радость им!
Дай Бог, чтоб расцвела душой и телом
Как алинькой цветок;
Тогда, о Катинька, тому достанься,
Кто будет так, как ты,
Чувствителен и добр, пригож и молод;
Чтоб он тебя собой,
Себя тобой навеки осчастливил,
И маминьке б дала
Ты полну горницу прекрасных внучат,
Таких, как ты теперь! ’
Кто Пиндару во след дерзает,
Тот восковым себя вверяет
Дедаловым крылам —
И имя от него останется морям. Как с гор река бежит, проливным
Дождем наводнена, — так дивным
Витийством быстр, широк,
Из Пиндаровых уст Поэзьи реет ток. Не упразднит венец лавровый,
Отважно ль в дифирамбах новы
Он словеса родит
И стих от всякого размера свободит. Богов ли песнью величает,
Сынов ли их он ополчает
На достославный труд,
Кентавров и химер ужасных да сотрут. Тому ли кто в Элиде стяжет
Награду поприщ, — он окажет
Бессмертной песнью честь,
Которая столпов и статуй краше есть. Или по юноше льет слезы,
Которого поблекли розы —
Его приятность, нрав,
Возносит ко звездам, из Оркоса изъяв. Всегда Дирцейский лебедь равен,
Легок в паренье, неослабен
Держаться в высотах, —
А я подоблюся пчеле, что на цветах По лугу злачному гуляет,
Со многим тщаньем собирает
Из разных мед соков —
Тружусь над мелочным сложением стихов.
Здравствуй, златое на западе солнце,
После осеннего, скучного дня!
Вдруг, разогнавши завистные тучи,
Бросило светлый ты взор на меня!
Я вспоминаю весенни
Дни золотые;
Тешусь, живу вспоминаньем
Радостей прошлых. Так! настоящее есть
Неосязаемый пункт.
Вечная благость смертным дала
В будущем жить и в минувшем.
Двух им послала спутниц,
Прекрасных Фантазии дщерей,
Надежду и Память. Одна перед нами во мгле нерешимой
Высоко держит светильник;
Путь усыпает цветами;
И нудит гордый рассудок
На помочах легких
Идти за собой. —
Но часто и встречные вихри
От нас отрывают ее:
Едва остается нам виден
Пылающий факел ее,
Как звездка вдали. Сестра же ее неотлучно
За нами следит.
Как даровитая осень,
В венце из колосьев,
У сердца держит снопы.
Прилежно цветы и плоды собирает,
А плевел и терние топчет ногой! Здравствуй же, солнце златое,
В дни Листопада!
Ты представляй мне живее
Радостный Цветень!
Лети, желанный день отмщенья,
Добычу адову постигни, порази!
Ни сила тигрова, ни лисьи ухищренья
Да не приносят ей спасенья:
Ты сетью пагубы закинь ей все стези!.. Взыщи на ней всю кровь и все несчастья
Закланных ею жертв, опустошенных стран.
Всемирным бедствием искавший самовластья,
Всему бы миру дал за то ответ тиран!
С стыдом к подножию престола пригвожденный,
Где правосудие и благость восседят,
Свободы б видел он и мирных дней возврат
Всем людям, — лишь един сих благ святых лишенный,
И вид сей был бы в казнь ему тысящекрат. Но мы от заслуженной казни
Тирана — взор свой отвратим,
Отверзем радостно сердца свои приязни
И всех племен людей в объятья заключим;
С челом победы скажем им:
От Александра вам и от его народа
Вот дар — блаженство и свобода! Дотоль, желанный день! полет свой ускори.
Гони, рази неутомимо,
Да не падет удар твой мимо;
Сверши его! и дни блаженства водвори!
«Беспечально теки, Волга матушка,
Через всю святую Русь до синя моря;
Что не пил, не мутил тебя лютый враг,
Не багрил своею кровью поганою,
Ни ногой он не топтал берегов твоих,
И в глаза не видал твоих чистых струй!
Он хотел тебя шлемами вычерпать,
Расплескать он хотел тебя веслами;
Но мы за тебя оттерпелися!
И дорого мы взяли за постой с него:
Не по камням, не по бревнам мы течем теперь,
Все по ядрам его и по орудиям;
Он богатствами дно наше вымостил,
Он оставил нам все животы свои!» —
Так вещали перед Волгою матушкой
Свобожденные реки российские;
В их сонме любимы ее дочери:
Ока, с Москвой негодующей,
И с чадами своими сердитый Днепр,
Он с Вязьмой, с Вопью, с Березиной,
И Двина терпеливая с чадами,
С кровавой Полотой и с Улою.
Как возговорит им Волга матушка:
«Исполать вам, реки святой Руси!
Не придет уж лютый враг вашу воду пить;
Вы славян поите, лелеете!»