Вы, чей резец, палитра, мира,
Согласных Муз одна семья,
Вы нас уводите из мира
В соседство инобытия.И чем зеркальней отражает
Кристалл искусства лик земной,
Тем явственней нас поражает
В нем жизнь иная, свет иной.И про себя даемся диву,
Что не приметили досель,
Как ветерок ласкает ниву
И зелена под снегом ель.
Над бездной ночи Дух, горя,
Миры водил Любви кормилом; Мой дух, ширяясь и паря,
Летал во сретенье светилам.И бездне — бездной отвечал;
И твердь держал безбрежным лоном; И разгорался, и звучал
С огнеоружным легионом.Любовь, как атом огневой,
Его в пожар миров метнула; В нем на себя Она взглянула —
И в Ней узнал он пламень свой.
WeltverbessererА. С. ЯщенкуТы — что поток, чей буйственный задор
Бежит в снегах. Как сталь студеной влаги,
Тягчится, потемнев, твой жесткий взор
В борении мыслительной отваги, Когда средь нас иль на поле бумаги
Ты ринешься в миропобедный спор…
Миг, и в лазури тонет кругозор,
Пасутся овцы, за звездою магиИдут, и ты несешь венки олив
И миру мир… с ярмом, о деспот-мистик,
Казацкой вольности и казуистикРавно дитя, — всё в русском сердце слив!..
Верней оракул всех характеристик:
Льдом не застынь, кто холодно бурлив!
Довольно жил я — в меру ли
жизни, в меру ли славы.
К. Ю. ЦезарьТы сердцу близко, Солнце вечернее,
Не славой нимба, краше полуденной,
Но тем, что коней огнегривых
К Ночи стремишь в неудержном беге.«Помедли», — молит тучка багряная,
«Помедли», — долы молят червленые,
Мир, отягчен лучистым златом,
Боготворит твой покой победный.И горы рдеют, как алтари твои;
И рдеет море влажными розами,
Сретая коней огнегривых:
Ты ж их стремишь в неудержном беге.И мещешь в мир твой пламя венцов твоих,
И мещешь в мир твой пурпур одежд твоих:
Венец венцов тебе довлеет —
Счастия легкий венец: «Довольно.
День пурпур царственный дает вершине снежной
На миг: да возвестит божественный восход!
На миг сзывает он из синевы безбрежной
Златистых облаков вечерний хоровод.На миг растит зима цветок снежинки нежной,
И зиждет радуга кристально-яркий свод,
И метеор браздит полнощный небосвод,
И молний пламенник взгорается, мятежный… И ты, поэт, на миг земле печальной дан!
Но миру дольнему тобою мир явленный
Мы зрели, вечностью мгновенной осиян, —О, Пушкин! Чистый ключ, огнем запечатленный
Мечей, ревнующих к сынам юдольных стран! —
И плачем вечно мы в тоске неутоленной…
Александре Васильевне Гольштейн
Гость Севера! Когда твоя дорога
Ведет к вратам единственного града,
Где блещет храм, чья снежная громада,
Эфирней гор, встает у их порога,
Но Красота смиренствует, убога,
Средь нищих стен, как бледная лампада,
Туда иди из мраморного сада
И гостем будь за вечерею бога!
Дерзай! Здесь мира скорбь и желчь потира!
Ты зришь ли луч под тайной бренных линий?
И вызов Зла смятенным чадам Мира?
Из тесных окон светит вечер синий:
Се Красота из синего эфира,
Тиха, нисходит в жертвенный триклиний.
В чьи очи явственно взглянула
Живая Тайна естества;
Над кем вселенская листва
С плодами звездными нагнула
Колеблемую Духом сень;
Кто видел елисейский день
И кипарис, как тополь, белый;
Кто — схимой Солнца облечен —
На жертву Солнцу обречен,
Как дуб, опутанный омелой, —
Тот будет, хладный, души жечь
И, как Земли магнитный полюс,
Сердца держать и воли влечь, —
Один в миру: in Mundo Solus *.
_________________________
Solus — Единственный (лат.)
*. In Mundo Solus — Один в миру (лат.).
Млея в сумеречной лени, бледный день
Миру томный свет оставил, отнял тень.И зачем-то загорались огоньки,
И текли куда-то искорки реки.И текли навстречу люди мне, текли…
Я вблизи тебя искал, ловил вдали.Вспоминал: ты в околдованном саду…
Но твой облик был со мной, в моем бреду.Но твой голос мне звенел — манил, звеня…
Люди встречные глядели на меня.И не знал я: потерял иль раздарил?
Словно клад свой в мире светлом растворил, Растворил свою жемчужину любви…
На меня посмейтесь, дальние мои! Нищ и светел, прохожу я и пою, -
Отдаю вам светлость щедрую мою.
В этой призрачной Пальмире,
В этом мареве полярном,
О, пребудь с поэтом в мире,
Ты, над взморьем светозарнымМне являвшаяся дивной
Ариадной, с кубком рьяным,
С флейтой буйно-заунывной
Иль с узывчивым тимпаном, -Там, где в гроздьях, там, где в гимнах
Рдеют Вакховы экстазы…
В тусклый час, как в тучах дымных
Тлеют мутные топазы, Закружись стихийной пляской
С предзакатным листопадом
И под сумеречной маской
Пой, подобная менадам! В желто-серой рысьей шкуре,
Увенчавшись хвоей ельной,
Вихревейной взвейся бурей,
Взвейся вьюгой огнехмельной!.. Ты стоишь, на грудь склоняя
Лик духовный, лик страдальный.
Обрывая и роняя
В тень и мглу рукой печальнойЛепестки прощальной розы,
И в туманные волокна,
Как сквозь ангельские слезы,
Просквозили розой окна —И потухли… Всё смесилось,
Погасилось в волнах сизых…
Вот — и ты преобразилась
Медленно… В убогих ризахМнишься ты в ночи Сивиллой…
Что, седая, ты бормочешь?
Ты грозишь ли мне могилой?
Или миру смерть пророчишь? Приложила перст молчанья
Ты к устам — и я, сквозь шепот,
Слышу медного скаканья
Заглушенный тяжкий топот… Замирая, кликом бледным
Кличу я: «Мне страшно, дева,
В этом мороке победном
Медноскачущего Гнева…»А Сивилла: «Чу, как тупо
Ударяет медь о плиты…
То о трупы, трупы, трупы
Спотыкаются копыта…»