Живёт на свете человек
С древнейшим именем Бабек.
……………….
Друзьям хорош Бабек Серуш
Дарить богатство ваших душ,
Оно ему ценнее денег.
Жизни после смерти нет.
Это всё неправда.
Ночью снятся черти мне,
Убежав из ада.
Жил-был человек, который очень много видел
И бывал бог знает где и с кем,
Всё умел, всё знал, и даже мухи не обидел,
Даже женщин, хоть имел гарем.
Ты роли выпекала, как из теста:
Жена и мать, невеста и вдова…
И реки напечатанного текста
В отчаянные вылились слова! Ах, Славина! Заслуженная Зина!
Кто этот искуситель, этот змей,
Храбрец, хитрец, таинственный мужчина?
Каких земель? Каких таких кровей? Жена и мать, вдова, невеста — роли!..
Всё дам<ы> — пик, червей, бубей и треф.
Играй их в жизни всё равно по школе:
Правдиво, точно — так, как учит шеф.
Заживайте, раны мои,
Вам два года с гаком!
Колотые, рваные,
Дам лизать собакам.Сиротиночка моя,
Губки твои алы!
Вмиг кровиночка моя
Потечёт в бокалы!
Заказал я два коктейля,
Двадцать водки, два салата,
А в лице метрдотеля
Приближался час расплаты.
Приехал я на выставку извне.
С неё уже другие сняли пенки.
Да не забудут те, что на стене,
Тех, что у стенки!
Сегодня выступал. Один!
Нет, не один — вдвоём с гитарой!
Виват! Завод шампанских вин,
Я ваш навек — поклонник старый!
Не чопорно и не по-светски —
По человечески меня
Встречали в Северодонецке
Семнадцать раз в четыре дня.
В Ленинграде-городе у Пяти углов
Получил по морде Саня Соколов.
Пел немузыкально, скандалил —
Ну и, значит, правильно, что дали.В Ленинграде-городе — тишь и благодать!
Где шпана и воры где? Просто не видать!
Не сравнить с Афинами — прохладно.
Правда шведы с финнами… Ну ладно! В Ленинграде-городе — как везде, такси,
Но не остановите — даже не проси!
Если сильно водку пьёшь, по пьянке
Не захочешь — а дойдёшь к стоянке!
Такое творится!
Вы перегружены тоской, видать.
Тут до жемчужины рукой подать —
До озера Рица.
Знать бы всё до конца бы и сразу б
Про измену, тюрьму и рочок,
Но… друзей моих пробуют на зуб,
Но… цепляют меня на крючок.
Знаю,
Когда по улицам, по улицам гуляю,
Когда по лицам ничего не понимаю.
И в нос, в глаз, в рот, в пахБили
И ничего и никогда не говорили,
А только руки в боки нехотя ходили.
И в Дубне, и на Таганке что-то ставят, что-то строят:
Сходство явно, но различие кошмарно.
Элементы открывают, и никто их не закроет,
А спектакль закрыть — весьма элементарно.Всё в Дубне и на Таганке идентично, адекватно,
Даже общие банкеты, то есть пьянки.
Если б премиями, званьями делились вы с театром —
Нас бы звали филиалом на Таганке,
Если б премиями, званьями делились мы бы с вами —
Вас бы звали филиалом на Дубнянке.Пусть другие землю роют, знаем мы, что здесь откроют
Сто четырнадцать тяжёлых элементов,
И раз Флёров — академик, значит будет больше денег
На обмытие его экспериментов,
И раз Флёров — академик, значит будет больше денег,
И мы будем ездить к вам как можно чаще.
И дошёл же татарчонок,
Что лежать ему в гробу —
Пригласил аж семь учёных
С семью пядями во лбу.
И не пишется, и не поётся,
Струны рву каждый раз, как начну.
Ну, а если струна оборвётся —
Заменяешь другою струну.И, пока привыкнешь к новой,
Иссекаешь пальцы в кровь:
Не звучит аккорд басовый,
Недостаточно верхов.Но остались чары —
Брежу наяву,
Разобью гитару,
Струны оборву, Не жалею глотки
И иду на крест —
Выпью бочку водки
За один присест.
И отец давал ему отцовского пинка:
«Двойки получаешь, неразумный ты детина!
Твой отец в тринадцать лет уже был сын полка,
Ну, а ты пока ещё — всего пока сын сына!»
И сегодня, и намедни —
Только бредни, только бредни,
И третьего тоже дни
Снова бредни — всё они.
И снизу лёд и сверху — маюсь между, —
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно — всплыть и не терять надежду,
А там — за дело в ожиданье виз.
Лёд надо мною, надломись и тресни!
Я весь в поту, как пахарь от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Всё помня, даже старые стихи.
Мне меньше полувека — сорок с лишним, —
Я жив, тобой и Господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед Ним.
И фюрер кричал, от завода бледнея,
Стуча по своим телесам,
Что если бы не было этих евреев,
То он бы их выдумал сам.Но вот запускают ракеты
Евреи из нашей страны.
А гетто? Вы помните гетто
Во время и после войны?
И приехал в Анадырь
Кохановский-богатырь.
Повезло Анадырю —
Я, б… точно говорю.
Не пессимист Вы и не циник,
И Вы — наш друг! А что нам надо?
Желаем Вам ещё полтинник —
Без перемен… в делах и взглядах.
Как заарканенный —
Рядом приставленный,
Дважды пораненный,
Дважды представленный.
Как хорошо ложиться одному
Часа так в два, в двенадцать по-московски,
И знать, что ты не должен никому,
Ни с кем и никого, как В. Высоцкий!
Конец спектакля. Можно напиваться!
И повод есть, и веская причина.
Конечно, тридцать, так сказать, — не двадцать,
Но и не сорок. Поздравляю, Нина! Твой муж, пожалуй, не обидит мухи,
Твой сын… ещё не знаю, может, сможет.
Но я надеюсь — младший Золотухин
И славу, да и счастие умножит.И да хранит Господь все ваши думки!
Вагон здоровья! Красоты хватает.
Хотелось потянуть тебя за ухо…
Вот всё. Тебя Высоцкий поздравляет.
Клубу «ВАМИтяне»
Десять лет! Ей-ей,
Побывал, как в бане,
В этот юбилей.
Когда наши устои уродские
Разнесла революция в прах,
Жили-были евреи Высоцкие,
Не известные в высших кругах.
Мать говорила доченьке:
«Нет, — говорит, — больше моченьки!
Сбилась с ног, и свет не мил, давно не вижу солнца:
То приведёт сквалыжника,
То — водяного лыжника,
А тут недавно привела худого марафонца…»Хоть, говорит, вы лысенький,
Но вы, говорит, не физики,
А нам, говорит, нужно физика — не меньше кандидата.
Борясь с её стервозностью,
Я к ней со всей серьёзностью:
Мол, сбился с ног, мол, свет не мил, давно не вижу солнца…
Машины идут — вот ещё пронеслась —
Все к цели конечной и чёткой.
Быть может, из песни Анчарова — МАЗ,
Гружённый каспийской селёдкой.Хожу по дорогам, как нищий с сумой,
С умом экономлю копейку,
И силы расходую тоже с умом,
И кутаю крик в телогрейку.Куда я, зачем? — можно жить, если знать.
И можно без всякой натуги
Проснуться и встать — если мог бы я спать,
И петь — если б не было вьюги.
Мне бы те годочки миновать,
А отшибли почки — наплевать!
Знаю, что досрочки не видать,
Только бы не стали добавлять.
Мне в душу ступит кто-то посторонний.
А может, даже плюнет. Что ему?!
На то и существует посторонний
На противоположном берегу.Он, посторонний, — он по-ту-сторонний.
По ту, другую, сторону от нас…
Ах, если бы он был потусторонний,
Тогда б я был спокойнее в сто раз.
Мог бы быть я при тёще, при тесте,
Только их и в живых уже нет.
А Париж? Что Париж! Он на месте.
Он уже восхвалён и воспет.Он стоит, как стоял, он и будет стоять,
Если только опять не начнут шутковать,
Ибо шутка в себе ох как много таит.
А пока что Париж как стоял, так стоит.
Может быть, покажется странным кому-то,
Что не замечаем попутной красы,
Но на перегонах мы теряем минуты,
А на остановках — теряем часы.Посылая машину в галоп,
Мы летим, не надеясь на Бога!..
Для одних под колесами — гроб,
Для других — просто к цели дорога.До чего ж чумные они человеки:
Руки на баранке, и — вечно в пыли!..
Но на остановках мы теряем копейки,
А на перегонах теряем рубли.Посылая машину в галоп,
Мы летим, не надеясь на Бога!..
Для одних под колесами — гроб,
Для других — просто к цели дорога.
Мы искали дорогу по Веге —
По ночной, очень яркой звезде.
Почему только ночью уходим в побеги,
Почему же нас ловят всегда и везде? Потому, что везли нас в телятниках скопом,
Потому, что не помним дорогу назад,
Потому, что сидели в бараках без окон,
Потому, что отвыкли от света глаза!
Поздравить мы тебя решили
(Пусть с опозданием большим —
У нас с детьми заботы были):
Живи сто лет на радость им.