Валерий Яковлевич Брюсов - стихи про ласку

Найдено стихов - 7

Валерий Яковлевич Брюсов

Мне говорят, что Марина многим дарит свои ласки

Мне говорят, что Марина многим дарит свои ласки.
Что ж! получаю ли я меньше любви оттого?
Если солнце живит шиповник в саду у соседа,
Хуже ль в саду у меня алый сверкает тюльпан?
Если Зе́фир овеял Лукании луг утомленный,
Лацию в летний день меньше ль прохлады он даст?
Ласки любовников всех лишь огонь разжигают в Марине,
Жаждет, пылая, она, пламя чтоб я погасил.

<1912>

Валерий Яковлевич Брюсов

Томные грезы

Вариация
Томно спали грезы;
Дали темны были;
Сказки тени, розы,
В ласке лени, стыли.

Сказки лени спали;
Розы были темны;
Стыли грезы дали,
В ласке лени, томны.

Стыли дали сказки;
Были розы-тени
Томны, темны… В ласке
Спали грезы лени.

В ласке стыли розы;
Тени, темны, спали…
Были томны дали, —
Сказки лени, грезы!

Тени розы, томны,
Стали… Сказки были,
В ласке, — грезы! Стыли
Дали лени, темны.

Спали грезы лени…
Стыли дали, тени…
Темны, томны, в ласке,
Были розы сказки!

1918

Валерий Яковлевич Брюсов

Раздумье девушки

Он ко мне безстыдно прикоснулся…
Это было на заре вечерней.
Он ко мне безстыдно прикоснулся…
Сердце вечерами легковерней.

Снились мне всю ночь мужския ласки
На безгрешной, девичьей постели.
Снились мне всю ночь мужския ласки
И от ласк мои колени млели.

Утром я проснулась истомленной
От неясных, сладких ожиданий.
Утром я проснулась истомленной,
И весь день глаза мои в тумане.

Он желал, чтоб вечером пришла я,
(Этот голос слышу я повсюду!)
Он сказал, чтоб вечером пришла я
Вновь, в беседку липовую, к пруду.

Может быть, он, как вчера, и нынче
Мне улыбкой милой улыбнется.
Может быть, он, как вчера, и нынче
Вновь ко мне так странно прикоснется!

Валерий Яковлевич Брюсов

Раздумье девушки

Он ко мне бесстыдно прикоснулся…
Это было на заре вечерней.
Он ко мне бесстыдно прикоснулся…
Сердце вечерами легковерней.

Снились мне всю ночь мужские ласки
На безгрешной, девичьей постели.
Снились мне всю ночь мужские ласки
И от ласк мои колени млели.

Утром я проснулась истомленной
От неясных, сладких ожиданий.
Утром я проснулась истомленной,
И весь день глаза мои в тумане.

Он желал, чтоб вечером пришла я,
(Этот голос слышу я повсюду!)
Он сказал, чтоб вечером пришла я
Вновь, в беседку липовую, к пруду.

Может быть, он, как вчера, и нынче
Мне улыбкой милой улыбнется.
Может быть, он, как вчера, и нынче
Вновь ко мне так странно прикоснется!

Валерий Яковлевич Брюсов

Женщина на перекрестке

Я жрица давнего проклятья.
Давно не плачу, не скорблю;
Вонзаю в тело я обятья,
И погибаю, и гублю.

Готова к ласкам ежечасно,
Я блеском их озарена.
Прохожий! я как смерть прекрасна
И всенародна как она.

Ко мне подходит каждый смело,
Забвенье покупает он
На пышном катафалке тела
При ярком свете похорон.

Во мне достаточно забвенья,
Чтоб до́пьяна все пить могли!
Моей любви богохуленья —
Как факел к небу от земли.

В веках стою я древней башней.
Стучитесь у железных врат!
Сбирайтесь все! — готовы брашна,
И, может быть, те брашна — яд.

Неотразимо упоенье
Моих ночей для душ больных:
Мое им сладко отвращенье
К их ласкам и к презренью их.

Во лживо страстном содроганьи
Им чудится (и правы вы!)
Жест палача, ножа сверканье
И трепет падшей головы.

Валерий Яковлевич Брюсов

Женщина на перекрестке

Я жрица давняго проклятья.
Давно не плачу, не скорблю;
Вонзаю в тело я обятья,
И погибаю, и гублю.

Готова к ласкам ежечасно,
Я блеском их озарена.
Прохожий! я как смерть прекрасна
И всенародна как она.

Ко мне подходит каждый смело,
Забвенье покупает он
На пышном катафалке тела
При ярком свете похорон.

Во мне достаточно забвенья,
Чтоб до̀пьяна все пить могли!
Моей любви богохуленья —
Как факел к небу от земли.

В веках стою я древней башней.
Стучитесь у железных врат!
Сбирайтесь все! — готовы брашна,
И, может быть, те брашна — яд.

Неотразимо упоенье
Моих ночей для душ больных:
Мое им сладко отвращенье
К их ласкам и к презренью их.

Во лживо страстном содроганьи
Им чудится (и правы вы!)
Жест палача, ножа сверканье
И трепет падшей головы.

Валерий Яковлевич Брюсов

Вешние воды

Импровизация
Есть ряд картин, и близких и далеких,
Таимых свято в глубине души;
Они, в часы раздумий одиноких,
Встают, как яркий сон, в ночной тиши:

Картина утра, — миги до восхода,
Когда весь мир — как в ожиданьи зал;
Явленья солнца жадно ждет природа,
И первый луч зеленовато-ал;

Картина вечера: луной холодной
Волшебно залит лес, балкон иль сад;
Все с фейной сказкой так чудесно сходно,
И губы ищут ласки наугад;

Картина первой встречи, и разлуки,
И страстной ласки, и прощальных слез;
Вот, в темноте, ломает кто-то руки…
Вот плечи жжет касанье черных кос…

Есть ряд картин, — банальных, но которых
Нельзя без трепета увидеть вновь:
Мы любим свет луны, сирени шорох, —
За то, что наша в них влита любовь!

И вот в числе таких картин священных
Есть, в памяти моей, еще одна;
Как скромный перл меж перлов драгоценных,
В их ожерелье вплетена она:

Картина вешних вод, когда, как море,
Разлиты реки; всюду — синева;
И лишь вода отражена во взоре,
Да кое-где кусты, как острова.

То — символ вечного стремленья к воле,
Лик возрожденья в мощной красоте…
Но дали вод, затопленное поле
Иным намеком до́роги мечте!

Мне помнится — безбережная Волга…
Мы — рядом двое, склонены к рулю…
Был теплый вечер… Мы стояли долго,
И в первый раз я прошептал: «Люблю!»

О, этот образ! Он глубоко нежит,
Язвит, как жало ласковой змеи,
Как сталь кинжала, беспощадно режет
Все новые желания мои!

Он говорит о чувствах, недоступных
Теперь душе; об том, что много лет
Прошло с тех пор, мучительных, преступных;
Что оживет земля, а сердце — нет!

Пусть этот образ реет так, — далекий
И вместе близкий, в тайниках души,
Порой вставая, как упрек жестокий,
И в модном зале, и в ночной тиши!

30 апреля 1918