Глупое сердце, о чем же печалиться!
Встретясь, шутили, шутя целовалися,
Гордой победой она не похвалится,
В памяти счастья минуты осталися —
Глупое сердце, о чем же печалиться?
Тянется поле безмолвное, снежное,
Дремлют березки в безжизненном инее,
Небо нависло — уныло-безбрежное,
Странно неясное, серое, синее,
За́мерло, у́мерло, будто бы снежное…
Глупое сердце! о чем же печалиться!
18-го н.
Высоко, высоко до поднебесья,
Глубоко, глубоко до морского дна,
Кто, богатырь, сошел во глубь земли,
Кто, ведун, возлетел под облаки?
Чудеса вместил в себя божий мир,
Ни сказать, ни спеть, что на свете есть.
Вы, снежинки, вейте,
Нас лишь пожалейте!
Вас, снежинок, много,
И летите вы от Бога.
Захотите, заметете,
Город в цепи закуете…
— Вы бледны, моя синьора.
Что склонили вы глаза?
— Я, пока вы на охоте,
Убираю волоса.
— Чей же конь заржал так жарко
На конюшне у меня?
— Мой отец прислал в подарок
Вам прекраснаго коня.
— Чей-же в зале щит повешен?
— Братом прислан он моим.
— Чье копье стоит у двери?
— Сердце мне пронзите им.
В тени задремавшаго парка
„Люблю“ мне шепнула она.
Луна серебрилась так ярко,
Так зыбко дрожала волна.
Но миг этот не был желанным,
Мечты мои реяли прочь,
И все мне казалось обманным,
Банальным, как лунная ночь.
Сливая уста в поцелуе,
Я помнил далекие сны,
Другия сверкавшия струи,
Иное мерцанье луны.
В тени задремавшего парка
«Люблю» мне шепнула она.
Луна серебрилась так ярко,
Так зыбко дрожала волна.
Но миг этот не был желанным,
Мечты мои реяли прочь,
И все мне казалось обманным,
Банальным, как лунная ночь.
Сливая уста в поцелуе,
Я помнил далекие сны,
Другие сверкавшие струи,
Иное мерцанье луны.
Ты не ведала слов отреченья.
Опустивши задумчивый взор,
Словно в церковь, ты шла на мученья,
Обнаженной забыла позор.
Вся полна неизменной печали,
Прислонилась ты молча к столбу,
И соломой тебя увенчали,
И клеймо наложили на лбу.
А потом, когда смели бичами
Это детское тело терзать,
Вся в крови поднята палачами,
«Я люблю» ты хотела сказать.
Спокойный взор вперив в обломок
Изваяннаго лика, — ты,
Друидов сумрачных потомок,
Постиг разбитыя черты.
Коснувшись мрамора немого
Своим магическим жезлом,
Ему вернул ты силу слова,
Былую жизнь затеплил в нем.
Ты стройность дал безсвязным грудам,
В безликом облик угадал,
И, — чудотворец! — этим чудом
Мое созданье оправдал!
Спокойный взор вперив в обломок
Изваянного лика, — ты,
Друидов сумрачных потомок,
Постиг разбитые черты.
Коснувшись мрамора немого
Своим магическим жезлом,
Ему вернул ты силу слова,
Былую жизнь затеплил в нем.
Ты стройность дал бессвязным грудам,
В безликом облик угадал,
И, — чудотворец! — этим чудом
Мое созданье оправдал!
Волны приходят и волны уходят,
Стелятся пеной на берег отлогий,
По́ морю тени туманные бродят,
Чайки летят и кричат как в тревоге.
Много столетий близ отмели дикой
Дремлют в развалинах римские стены,
Слушают чаек протяжные крики,
Смотрят на белое кружево пены.
Она предо мною прошла, как земная,
В сиянии яркого дня,
И, легкой улыбкой свой взор оттеняя,
Взглянула она на меня.
Шумели извозчики, бегали дети,
Я слышал раскатистый смех…
О, серое небо, о, проволок сети,
О, тающий, тающий снег,
(Пэон третий.)
Застонали, зазвенели золотыя веретена,
В опьяняющем сплетеньи упоительнаго звона.
Разстилается свободно выростающая ткань…
Успокоенное сердце! волноваться перестань!
Это—парки. Неуклонно неустанными руками
Довершают начатое безконечными веками:
Что назначено, то будет! исполняется закон
Под звенящее жужжанье вдохновенных веретен!
(Пеон третий)
Застонали, зазвенели золотые веретена,
В опьяняющем сплетеньи упоительного звона.
Расстилается свободно вырастающая ткань…
Успокоенное сердце! волноваться перестань!
Это — парки. Неуклонно неустанными руками
Довершают начато́е бесконечными веками:
Что назначено, то будет! исполняется закон
Под звенящее жужжанье вдохновенных веретен!
1918
В белом и трепетном озере груди твоей
Сердце твое — ароматного лотоса цвет!
1913
В безмолвии слова так хороши,
Так дороги в уединеньи ласки,
И так блестят возлюбленные глазки
Осенним днем в осмеянной глуши.
Кругом болезнь, упрямые вороны,
Столбы берез, осины багрянец,
За дымкою мучительный конец,
В молчании томительные стоны.
Одним лишь нам душистая весна,
Одним лишь нам душистые фиалки
И плачет лес завистливый и жалкий,
И внемлет нам сквозь слезы тишина.
Безпощадною орбитой
Увлечен от прежних грез,
Я за бездною открытой
Вижу солнечный хаос.
Там творений колебанье,
Вдохновенная вражда;
Здесь холодное молчанье,
Незнакомая звезда.
И, горящею кометой
На безжизненном пути,
Я шепчу слова привета,
Как последнее прости.
Беспощадною орбитой
Увлечен от прежних грез,
Я за бездною открытой
Вижу солнечный хаос.
Там творений колебанье,
Вдохновенная вражда;
Здесь холодное молчанье,
Незнакомая звезда.
И, горящею кометой
На безжизненном пути,
Я шепчу слова привета,
Как последнее прости.
Звездное небо плывет надо мной.
Чистым сияньем сверкают планеты.
Что ж пробуждается сумрак ночной?
Тени ли мертвые светом согреты?
Вот проступают телесней, ясней
Твердые бедра и полные плечи,
Движется, тянется груда теней…
Сдержанный хохот и женские речи.
Вот обозначился белый хребет,
Груди повисли, согнулись колени…
Кротко мерцанье далеких планет,
В небе холодном бесплотные тени.