Не будь такой послушный и воспитанный я —
Клянусь, я б просто стал ей кавалером:
Была розовощёкая, упитанная,
Такая симпатичная, холера! Кто с холерой не в ладах —
Тот и чахнет на глазах,
А кто с холерою в ладах —
Не испытывает страх.Люди ходят на руках,
Позабыли о делах,
Но жена — всегда в бегах,
Как холера — в сапогах.
Наши добрые зрители,
Наши строгие критики,
Вы увидите фильм
Про последнего самого жулика.Жулики —
Это люди нечестные,
Они делают пакости,
И за это их держат в домах,
Называемых тюрьмами.Тюрьмы —
Это крепкие здания,
Окна, двери — с решётками.
Он не вышел ни званьем, ни ростом;
Не за славу, не за плату,
На свой необычный манер
Он по жизни шагал над помостом
По канату, по канату,
Натянутому, как нерв.Посмотрите — вот он без страховки идёт.
Чуть правее наклон — упадёт, пропадёт!
Чуть левее наклон — всё равно не спасти!
Но, должно быть, ему очень нужно пройти четыре четверти пути.И лучи его с шага сбивали
И кололи, словно лавры.
Нараспашку — при любой погоде,
Босиком хожу по лужам и росе.
Даже конь мой иноходью ходит,
Это значит — иначе чем все.Я иду в строю всегда не в ногу,
Сколько раз уже обруган старшиной.
Шаг я прибавляю понемногу,
И весь строй сбивается на мой.Мой кумир — на рынке зазывалы,
Каждый хвалит свой товар вразвес.
Из меня не выйдет запевалы —
Я пою с мелодией вразрез.Знаю, мне когда-то будет лихо,
Нам говорят без всякой лести:
«Без вас от скуки мы умрём!»
И мы всегда и всюду вместе —
Везде втроём, всегда поём.
Без нас нельзя на дне рожденья,
Без нас — и свадьбам не бывать.
И мы сейчас идём веселье
На новоселье поднимать.
Напрасно я лицо своё разбил.
Кругом молчат — и всё, и взятки гладки,
Один ору — ещё так много сил,
Хоть по утрам не делаю зарядки.Да я осилить мог бы тонны груза!
Но, видимо, не стоило таскать —
Мою страну, как тот дырявый кузов,
Везёт шофер, которому плевать.
Стих без гитары — акапелла,
И мысль без соли не остра!
Пишу о том, что накипело,
А накипело: «Всем добра!»
— Сегодня я с большой охотою
Распоряжусь своей субботою,
И если Нинка не капризная,
Распоряжусь своею жизнью я!
— Постой, чудак, она ж наводчица!
Зачем?
— Да так, уж очень хочется!
— Постой, чудак, у нас — компания,
Пойдём в кабак, зальём желание!
Мне, может, крикнуть хочется, как встарь:
«Привет тебе, надёжа-государь!»
Да некому руки поцеловать.
Я не кричу, я думаю: не ври!
Уже перевелись государи
Да не на что, не на что уповать.
Если бы спросили вас о том,
Хотите ли вы стать скотом —
Что бы вы ответили,
Что бы вы ответили, ну-ка, скажите?
Если б попросили вас потом
И в самом деле стать скотом —
Что бы вы ответили,
Что бы вы ответили, ну-ка, скажите?
То светлеет на душе, а то туманится,
То безоблачно вокруг, то — снегопад.
Ну, а время — то бежит, то тянется,
Не вскачь, не медленно, а невпопад.Моя граница — занавес кулисы.
Не угадать, не угадать.
Жду исполнения желаний — не обмана.
Как трудно ждать, как трудно ждать.
1
И с нашей мощной стартовой площадки
Уходят в небо тонны и рубли.2
Нина Тимофеевна: Вновь меня потянуло на сказки —
Мрачные и весёлые.3
Как тут быть — никого не спросить.
Ну, решили присесть, закусить,
Червячка заморить, табачка покурить,
Побурить, поострить, подурить… Разногласья сразу в группе,
Хучь и водка на столе:
Деятели спорта и культуры,
Разрешите новшество внедрить:
Поменять фигуры на шампуры,
Чтоб не сразу сильно перепить! В тупике пока что только шашки —
В шахматах есть новые пути:
Первым долгом можно без затяжки
Заменить все пешки на рюмашки,
Габариты — грамм по тридцати.
«На стол колоду, господа, —
Краплёная колода!
Он подменил её». — «Когда?» —
«Барон, вы пили воду… Валет наколот, так и есть!
Барон, ваш долг погашен!
Вы проходимец, ваша честь,
Вы проходимец, ваша честь, —
И я к услугам вашим! Ответьте, если я не прав,
Но — наперёд всё лживо!
Итак, оружье ваше, граф?!
На острове необитаемом
Тропинки все оттаяли,
Идёшь — кругом проталины
И нету дикарей.
Пришёл корвет трёхпалубный,
Потрёпанный и жалобный.
Команда закричала б: «Мы
Остались поскорей!»Тут началась истерика:
«Да что вам здесь — Америка?» —
Корвет вблизи от берега
На мой на юный возраст не смотри,
И к молодости нечего цепляться,
Христа Иуда продал в тридцать три,
Ну, а меня продали в восемнадцать.Христу-то лучше — всё ж он верить мог
Хоть остальным одиннадцати ребятам,
А я сижу и мучаюсь весь срок:
Ну кто из них из всех меня упрятал?
На Филиппинах бархатный сезон,
Поклонники ушли на джонках в море,
Очухался маленько чемпион,
Про всё что надо высказался он
И укатил с почётом в санаторий.
Жил-был добрый дурачина-простофиля.
Куда только его черти не носили!
И однажды, как назло, повезло —
И совсем в чужое царство занесло.Слёзы градом — так и надо простофиле:
Не усаживайся задом на кобыле.
Ду-ра-чи-на! Посреди большого поля — глядь — три стула,
Дурачину в область печени кольнуло.
Сверху — надпись: «Для гостей», «Для князей»,
А на третьем — «Стул для царских кровей».Вот на первый стул уселся простофиля,
Потому что он от горя обессилел,
Поздравить мы тебя решили
(Пусть с опозданием большим —
У нас с детьми заботы были):
Живи сто лет на радость им.
Мы с мастером по велоспорту Галею
С восьмого класса — не разлей вода.
Страна величиною с Португалию
Велосипеду с Галей — ерунда.Она к тому же всё же — мне жена,
Но кукиш тычет в рожу мне же: на!
Мол, ты блюди квартиру,
Мол, я ездой по миру
Избалована и изнежена.Значит, завтра — в Париж,
говоришь…
А на сколько? А, на десять дней!
Мы искали дорогу по Веге —
По ночной, очень яркой звезде.
Почему только ночью уходим в побеги,
Почему же нас ловят всегда и везде? Потому, что везли нас в телятниках скопом,
Потому, что не помним дорогу назад,
Потому, что сидели в бараках без окон,
Потому, что отвыкли от света глаза!
Мы живём в большом селе Большие Вилы,
Нас два брата, два громилы.
Я ошибочно скосил дубову рощу,
Брату — это даже проще.Нас все любят, но боятся жутко —
Вдвоём мы
Не жидки!
Мы с понятьем, конечно, не шутка —
Убьём по
Ошибке.Вот послали нас всем миром — мы и плачем —
К чертям собачьим, к чертям собачьим,
От границы мы Землю вертели назад —
Было дело сначала.
Но обратно её закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи,
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.Мы не меряем Землю шагами,
Понапрасну цветы теребя,
Мы толкаем её сапогами —
От себя, от себя! И от ветра с востока пригнулись стога,
…Мы взлетали, как утки, с раскисших полей.
Двадцать вылетов в сутки — куда веселей!
Мы смеялись, с парилкой туман перепутав.
И в простор набивались мы до тесноты —
Облака надрывались, рвались в лоскуты,
Пули шили из них купола парашютов.
Возвращались тайком: без приборов, впотьмах;
И с радистом—стрелком, что повис на ремнях;
В фюзеляже — пробоины, в плоскости — дырки;
Мы воспитаны в презренье к воровству
И ещё — к употребленью алкоголя,
В безразличье к иностранному родству,
В поклоненье ко всесилию контроля.Вот — география,
А вот — органика,
У них там — мафия…
У нас — пока никак.У нас — балет, у нас — заводы и икра,
У нас — прелестные курорты и надои,
Аэрофлот, Толстой, арбузы, танкера
И в бронзе отлитые разные герои.Потом, позвольте-ка,
Мы бдительны — мы тайн не разболтаем, —
Они в надёжных жилистых руках,
К тому же этих тайн мы знать не знаем —
Мы умникам секреты доверяем, —
А мы, даст Бог, походим в дураках.Успехи взвесить — нету разновесов, —
Успехи есть, а разновесов нет, —
Они весомы — и крутых замесов.
А мы стоим на страже интересов,
Границ, успехов, мира и планет.Вчера отметив запуск агрегата,
Сегодня мы героев похмелим,
{Первое стихотворение, написано восьмиклассником Володей Высоцким 8 марта 1953 г. на смерть И.В. Сталина}Опоясана трауром лент,
Погрузилась в молчанье Москва,
Глубока её скорбь о вожде,
Сердце болью сжимает тоска.Я иду средь потока людей,
Горе сердце сковало моё,
Я иду, чтоб взглянуть поскорей
На вождя дорогого чело… Жжёт глаза мои страшный огонь,
И не верю я чёрной беде,
Давит грудь несмолкаемый стон,
Плачет сердце о мудром вожде.Разливается траурный марш,
В который раз лечу Москва — Одесса…
Опять не выпускают самолёт.
А вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса,
Надёжная, как весь гражданский флот.
Над Мурманском — ни туч, ни облаков,
И хоть сейчас лети до Ашхабада,
Открыты Киев, Харьков, Кишинёв,
И Львов открыт — но мне туда не надо!
Мой друг уехал в Магадан —
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уехал сам, уехал сам —
Не по этапу, не по этапу.
Не то чтоб другу не везло,
Не чтоб кому-нибудь назло,
Не для молвы, что, мол, — чудак,
А просто так.
Мой чёрный человек в костюме сером.
Он был министром, домуправом, офицером.
Как злобный клоун, он менял личины
И бил под дых внезапно, без причины.
И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой,
И я немел от боли и бессилья,
И лишь шептал: «Спасибо, что живой».
Я только малость объясню в стихе —
На все я не имею полномочий…
Я был зачат, как нужно, во грехе —
В поту и в нервах первой брачной ночи.
Я знал, что, отрываясь от земли,
Чем выше мы, тем жестче и суровей;
Я шел спокойно — прямо в короли
И вел себя наследным принцем крови.
Сон мне снится — вот те на:
Гроб среди квартиры,
На мои похорона
Съехались вампиры.Стали речи говорить —
Всё про долголетие,
Кровь сосать решили погодить:
Вкусное — на третье.В гроб вогнали кое-как,
А самый сильный вурдалак
Всё втискивал, и всовывал,
И плотно утрамбовывал,
Может быть, покажется странным кому-то,
Что не замечаем попутной красы,
Но на перегонах мы теряем минуты,
А на остановках — теряем часы.Посылая машину в галоп,
Мы летим, не надеясь на Бога!..
Для одних под колесами — гроб,
Для других — просто к цели дорога.До чего ж чумные они человеки:
Руки на баранке, и — вечно в пыли!..
Но на остановках мы теряем копейки,
А на перегонах теряем рубли.Посылая машину в галоп,
Мог бы быть я при тёще, при тесте,
Только их и в живых уже нет.
А Париж? Что Париж! Он на месте.
Он уже восхвалён и воспет.Он стоит, как стоял, он и будет стоять,
Если только опять не начнут шутковать,
Ибо шутка в себе ох как много таит.
А пока что Париж как стоял, так стоит.
Мне судьба — до последней черты, до креста
Спорить до хрипоты (а за ней — немота),
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
Что не то это вовсе, не тот и не та, Что лабазники врут про ошибки Христа,
Что пока ещё в грунт не влежалась плита.
Триста лет под татарами — жизнь ещё та:
Маета трёхсотлетняя и нищета.Но под властью татар жил Иван Калита,
И уж был не один, кто один — против ста.
{Пот} намерений добрых и бунтов тщета,
Пугачёвщина, кровь и опять — нищета… Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, —