Не будь такой послушный и воспитанный я —
Клянусь, я б просто стал ей кавалером:
Была розовощёкая, упитанная,
Такая симпатичная, холера! Кто с холерой не в ладах —
Тот и чахнет на глазах,
А кто с холерою в ладах —
Не испытывает страх.Люди ходят на руках,
Позабыли о делах,
Но жена — всегда в бегах,
Как холера — в сапогах.
Наши добрые зрители,
Наши строгие критики,
Вы увидите фильм
Про последнего самого жулика.Жулики —
Это люди нечестные,
Они делают пакости,
И за это их держат в домах,
Называемых тюрьмами.Тюрьмы —
Это крепкие здания,
Окна, двери — с решётками.
На них лучше смотреть,
Лучше только смотреть на них.Этот фильм
Не напутствие юношам,
А тем более девушкам.
Это,
Это просто игра,
Вот такая игра.Жулики
Иногда нам встречаются,
Правда реже значительно,
Реже, чем при царе
Или, скажем, в Америке.Этот фильм
Не считайте решением,
Всё в нём — шутка и вымысел.
Это,
Это просто игра,
Вот такая игра.
Он не вышел ни званьем, ни ростом;
Не за славу, не за плату,
На свой необычный манер
Он по жизни шагал над помостом
По канату, по канату,
Натянутому, как нерв.Посмотрите — вот он без страховки идёт.
Чуть правее наклон — упадёт, пропадёт!
Чуть левее наклон — всё равно не спасти!
Но, должно быть, ему очень нужно пройти четыре четверти пути.И лучи его с шага сбивали
И кололи, словно лавры.
Труба надрывалась, как две.
Крики «Браво!» его оглушали,
А литавры, а литавры —
Как обухом по голове! Посмотрите — вот он без страховки идёт.
Чуть правее наклон — упадёт, пропадёт!
Чуть левее наклон — всё равно не спасти…
Но теперь ему меньше осталось пройти — уже три четверти пути.«Ах, как жутко, как смело, как мило!
Бой со смертью, три минуты!»
Раскрыв в ожидании рты,
Из партера глядели уныло
Лилипуты, лилипуты —
Казалось ему с высоты.Посмотрите — вот он без страховки идёт.
Чуть правее наклон — упадёт, пропадёт!
Чуть левее наклон — всё равно не спасти…
Но… спокойно — ему остаётся пройти всего две четверти пути.Он смеялся над славою бренной,
Но хотел быть только первым —
Такого попробуй угробь!
Не по проволоке над ареной —
Он по нервам, нам по нервам,
Шёл под барабанную дробь! Посмотрите — вот он без страховки идёт.
Чуть правее наклон — упадёт, пропадёт!
Чуть левее наклон — всё равно не спасти…
Но… замрите — ему остаётся пройти не больше четверти пути! Закричал дрессировщик — и звери
Клали лапы на носилки,
Но прост приговор и суров.
Был растерян он или уверен?!
Но в опилки, но в опилки
Он пролил досаду и кровь! И сегодня другой без страховки идёт,
Тонкий шнур под ногой — упадёт, пропадёт!
Вправо, влево наклон — и его не спасти…
Но зачем-то ему тоже нужно пройти четыре четверти пути!
Нараспашку — при любой погоде,
Босиком хожу по лужам и росе.
Даже конь мой иноходью ходит,
Это значит — иначе чем все.Я иду в строю всегда не в ногу,
Сколько раз уже обруган старшиной.
Шаг я прибавляю понемногу,
И весь строй сбивается на мой.Мой кумир — на рынке зазывалы,
Каждый хвалит свой товар вразвес.
Из меня не выйдет запевалы —
Я пою с мелодией вразрез.Знаю, мне когда-то будет лихо,
Мне б заранее могильную плиту.
На табличке «Говорите тихо!»
Я второго слова не прочту.«Говорите тихо!» Как хотите,
Я второго слова не терплю,
Я читаю только «Говорите…» —
И, конечно, громко говорю.Из двух зол — из темноты и света —
Люди часто выбирают темноту,
Мне с любимой наплевать на это,
Мы гуляем только на свету.Ах, не кури, когда не разрешают,
Закури, когда невмоготу.
Не дури, когда не принимают
Наготу твою и немоту!
Нам говорят без всякой лести:
«Без вас от скуки мы умрём!»
И мы всегда и всюду вместе —
Везде втроём, всегда поём.
Без нас нельзя на дне рожденья,
Без нас — и свадьбам не бывать.
И мы сейчас идём веселье
На новоселье поднимать.
Мы успеваем еле-еле
Пить у одних, петь у других,
Хотя б нам на одной неделе
Давали восемь выходных!
Нам ничего, а парень болен —
Ему бы есть, ему бы спать…
Без нас нельзя — чего же боле,
Что можем мы ещё сказать?
Напрасно я лицо своё разбил.
Кругом молчат — и всё, и взятки гладки,
Один ору — ещё так много сил,
Хоть по утрам не делаю зарядки.Да я осилить мог бы тонны груза!
Но, видимо, не стоило таскать —
Мою страну, как тот дырявый кузов,
Везёт шофер, которому плевать.
Стих без гитары — акапелла,
И мысль без соли не остра!
Пишу о том, что накипело,
А накипело: «Всем добра!»
— Сегодня я с большой охотою
Распоряжусь своей субботою,
И если Нинка не капризная,
Распоряжусь своею жизнью я!
— Постой, чудак, она ж наводчица!
Зачем?
— Да так, уж очень хочется!
— Постой, чудак, у нас — компания,
Пойдём в кабак, зальём желание!
— Сегодня вы меня не пачкайте,
Сегодня пьянка мне — до лампочки:
Сегодня Нинка соглашается,
Сегодня жисть моя решается!
— Ну и дела же с этой Нинкою!
Она жила со всей Ордынкою!
И с нею спать ну кто захочет сам!..
— А мне плевать — мне очень хочется!
Сказала: любит! Всё, замётано!
— Отвечу: рупь за сто, что врёт она!
Она ж того…
Ко всем ведь просится…
— А мне чего — мне очень хочется!
— Она ж хрипит, она же грязная,
И глаз подбит, и ноги разные,
Всегда одета как уборщица…
— Плевать на это — очень хочется!
Все говорят, что не красавица.
А мне такие больше нравятся.
Ну что ж такого, что наводчица?
А мне ещё сильнее хочется!
Мне, может, крикнуть хочется, как встарь:
«Привет тебе, надёжа-государь!»
Да некому руки поцеловать.
Я не кричу, я думаю: не ври!
Уже перевелись государи
Да не на что, не на что уповать.
Если бы спросили вас о том,
Хотите ли вы стать скотом —
Что бы вы ответили,
Что бы вы ответили, ну-ка, скажите?
Если б попросили вас потом
И в самом деле стать скотом —
Что бы вы ответили,
Что бы вы ответили, ну-ка, скажите?
То светлеет на душе, а то туманится,
То безоблачно вокруг, то — снегопад.
Ну, а время — то бежит, то тянется,
Не вскачь, не медленно, а невпопад.Моя граница — занавес кулисы.
Не угадать, не угадать.
Жду исполнения желаний — не обмана.
Как трудно ждать, как трудно ждать.
1
И с нашей мощной стартовой площадки
Уходят в небо тонны и рубли.2
Нина Тимофеевна: Вновь меня потянуло на сказки —
Мрачные и весёлые.3
Как тут быть — никого не спросить.
Ну, решили присесть, закусить,
Червячка заморить, табачка покурить,
Побурить, поострить, подурить… Разногласья сразу в группе,
Хучь и водка на столе:
Кто — кричит, кто — ездит в ступе,
Кто — летает на метле…4
Мимо баб я пройти не могу.
Вот вам сказка про Бабу-Ягу, —
Про её ремесло, про её помело,
Что было и чего не было, Как прохожих варит в супе,
Большей частью молодых,
Как секретно ездит в ступе,
Ловко путая следы…
Деятели спорта и культуры,
Разрешите новшество внедрить:
Поменять фигуры на шампуры,
Чтоб не сразу сильно перепить! В тупике пока что только шашки —
В шахматах есть новые пути:
Первым долгом можно без затяжки
Заменить все пешки на рюмашки,
Габариты — грамм по тридцати.
«На стол колоду, господа, —
Краплёная колода!
Он подменил её». — «Когда?» —
«Барон, вы пили воду… Валет наколот, так и есть!
Барон, ваш долг погашен!
Вы проходимец, ваша честь,
Вы проходимец, ваша честь, —
И я к услугам вашим! Ответьте, если я не прав,
Но — наперёд всё лживо!
Итак, оружье ваше, граф?!
За вами выбор! Живо! Да полно, выбираю сам:
На шпагах, пистолетах,
Хотя сподручней было б вам,
Хотя сподручней было б вам
На дамских амулетах.Кинжал… — ах, если б вы смогли!.. —
Я дрался им в походах!
Но вы б, конечно, предпочли
На шулерских колодах! Закончить не смогли вы кон —
Верните бриллианты!
А вы, барон, и вы, виконт,
А вы, барон, и вы, виконт,
Пожалте в секунданты! Что? Я не слышу ваш апарт…
О нет, так не годится!»
…А в это время Бонапарт,
А в это время Бонапарт
Переходил границу.«Не подымайте, ничего, —
Я встану сам, сумею!
Я снова вызову его,
Пусть даже протрезвею.Барон, молчать! Виконт, не хнычь!
Плевать, что тьма народу!
Пусть он расскажет, старый хрыч,
Пусть он расскажет, старый хрыч,
Чем он крапил колоду! Когда откроет тайну карт —
Дуэль не состоится!»
…А в это время Бонапарт,
А в это время Бонапарт
Переходил границу.«А коль откажется сказать —
Клянусь своей главою:
Графиню можете считать
Сегодня же вдовою.И хоть я шуток не терплю,
Могу я разозлиться,
Тогда я графу прострелю,
Тогда я графу прострелю,
Pardones moi, ягодицу!»Стоял весенний месяц март,
Летели с юга птицы…
А в это время Бонапарт,
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
На острове необитаемом
Тропинки все оттаяли,
Идёшь — кругом проталины
И нету дикарей.
Пришёл корвет трёхпалубный,
Потрёпанный и жалобный.
Команда закричала б: «Мы
Остались поскорей!»Тут началась истерика:
«Да что вам здесь — Америка?» —
Корвет вблизи от берега
На рифы налетел.
И попугая спящего,
Ужасно говорящего,
Усталого, ледащего
Тряхнуло между дел.Сказали — не поверил бы:
Погибли кости с черепом,
А попугай под берегом
Нашёл чудной вигвам.
Но он там, тем не менее,
Собрал всё население
И начал обучение
Ужаснейшим словам.Писать учились углями,
Всегда — словами грубыми,
И вскорости над джунглями
Раздался жуткий вой.
Слова все были зычные,
Сугубо неприличные,
А попугай обычно им:
«А ну-ка, все за мной!»
На мой на юный возраст не смотри,
И к молодости нечего цепляться,
Христа Иуда продал в тридцать три,
Ну, а меня продали в восемнадцать.Христу-то лучше — всё ж он верить мог
Хоть остальным одиннадцати ребятам,
А я сижу и мучаюсь весь срок:
Ну кто из них из всех меня упрятал?
На Филиппинах бархатный сезон,
Поклонники ушли на джонках в море,
Очухался маленько чемпион,
Про всё что надо высказался он
И укатил с почётом в санаторий.
Жил-был добрый дурачина-простофиля.
Куда только его черти не носили!
И однажды, как назло, повезло —
И совсем в чужое царство занесло.Слёзы градом — так и надо простофиле:
Не усаживайся задом на кобыле.
Ду-ра-чи-на! Посреди большого поля — глядь — три стула,
Дурачину в область печени кольнуло.
Сверху — надпись: «Для гостей», «Для князей»,
А на третьем — «Стул для царских кровей».Вот на первый стул уселся простофиля,
Потому что он от горя обессилел,
Ду-ра-чи-на! Только к стулу примостился дурачина —
Сразу слуги принесли хмельные вина,
Дурачина ощутил много сил —
Элегантно ел, кутил и шутил.Ощутив себя в такой бурной силе,
Взлез на стул для князей простофиля.
Ду-ра-чи-на! И сейчас же бывший добрый дурачина
Ощутил, что он ответственный мужчина,
Стал советы отдавать, крикнул рать
И почти уже решил воевать.Ощутив себя в такой буйной силе,
Взлез на стул для королей простофиля.
Ду-ра-чи-на! Сразу руки потянулися к печати,
Сразу топать стал ногами и кричати:
«Будь ты князь, будь ты хоть сам Господь —
Вот возьму и прикажу запороть!»Если б люди в сей момент рядом были —
Не сказали б комплимент простофиле,
Ду-ра-чи-не! Но был добрый этот самый простофиля —
Захотел издать Указ про изобилье…
Только стул подобных дел не терпел:
Как тряхнёт — и, ясно, тот не усидел… И очнулся добрый малый простофиля
У себя на сеновале, в чём родили.
Ду-ра-чи-на!
Поздравить мы тебя решили
(Пусть с опозданием большим —
У нас с детьми заботы были):
Живи сто лет на радость им.
Мы с мастером по велоспорту Галею
С восьмого класса — не разлей вода.
Страна величиною с Португалию
Велосипеду с Галей — ерунда.Она к тому же всё же — мне жена,
Но кукиш тычет в рожу мне же: на!
Мол, ты блюди квартиру,
Мол, я ездой по миру
Избалована и изнежена.Значит, завтра — в Париж,
говоришь…
А на сколько? А, на десять дней!
Вот везухи: Галине — Париж,
А сестре её Наде — Сидней.Артисту за игру уже в фойе — хвала.
Ах, лучше раньше, нежели поздней.
Вот Галя за медалями поехала,
А Надю проманежили в Сидней.Кабы была бы Надя не сестра —
Тогда б вставать не надо мне с утра:
Я б разлюлил малины
В отсутствие Галины,
Коньяк бы пил на уровне ситра.Сам, впрочем, занимаюсь авторалли я,
Гоняю «ИЖ» — и бел, и сер, и беж.
И мне порой маячила Австралия,
Но семьями не ездят за рубеж.Так отгуляй же, Галя, за двоих!
Ну их совсем — врунов или лгуних!
Вовсю педаля, Галя,
Не прозевай Пигаля —
Потом расскажешь, как там что у них! Так какой он, Париж, говоришь?
Как не видела? Десять же дней!
Да рекорды ты там покоришь —
Ты вокруг погляди пожадней!
Мы искали дорогу по Веге —
По ночной, очень яркой звезде.
Почему только ночью уходим в побеги,
Почему же нас ловят всегда и везде? Потому, что везли нас в телятниках скопом,
Потому, что не помним дорогу назад,
Потому, что сидели в бараках без окон,
Потому, что отвыкли от света глаза!
Мы живём в большом селе Большие Вилы,
Нас два брата, два громилы.
Я ошибочно скосил дубову рощу,
Брату — это даже проще.Нас все любят, но боятся жутко —
Вдвоём мы
Не жидки!
Мы с понятьем, конечно, не шутка —
Убьём по
Ошибке.Вот послали нас всем миром — мы и плачем —
К чертям собачьим, к чертям собачьим,
Но нашли мы избавление от смерти
И сами вышли в собачьи черти! Мы теперь овёс едим горстями.
Кто скажется —
Под дых ему!
И с предшествующими чертями
Собачимся
По-ихнему.Ну побыли мы чертями — и обратно:
Понятно, приятно!
Если встретим мы кого-нибудь дорогой —
Брат просит: «Не трогай!»Я ещё чуть-чуть тренировался —
Гнул дула
На танке.
И поэтому братан боялся —
Я: «Здравствуй!»
Он — в дамки! Жить можно бы, и даже — смело,
Но нет подходящего дела.
Так и мыкаемся с братом по свету,
А дела подходящего нету.Я всегда кричу братану:
«Гляди в оба,
Братень!
Я маленько поотстану,
Может, обо-
ротень!»Но послали на селе нас, как и раньше,
Куда подальше, куда подальше…
Мы же с братиком протопали планету —
Такого места в помине нету! И задумали мы с братом думку
Вдвоём мы
В три смены…
Брат все двери искусал — и всё ж дотумкал:
Пойдём мы
В спортсмены!
От границы мы Землю вертели назад —
Было дело сначала.
Но обратно её закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи,
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.Мы не меряем Землю шагами,
Понапрасну цветы теребя,
Мы толкаем её сапогами —
От себя, от себя! И от ветра с востока пригнулись стога,
Жмётся к скалам отара.
Ось земную мы сдвинули без рычага,
Изменив направленье удара.Не пугайтесь, когда не на месте закат,
Судный день — это сказки для старших,
Просто Землю вращают, куда захотят,
Наши сменные роты на марше.Мы ползём, бугорки обнимаем,
Кочки тискаем зло, не любя
И коленями Землю толкаем —
От себя, от себя! Здесь никто б не нашёл, даже если б хотел,
Руки кверху поднявших.
Всем живым ощутимая польза от тел:
Как прикрытье используем павших.Этот глупый свинец всех ли сразу найдёт?
Где настигнет — в упор или с тыла?
Кто-то там, впереди, навалился на дот —
И Земля на мгновенье застыла.Я ступни свои сзади оставил,
Мимоходом по мёртвым скорбя,
Шар земной я вращаю локтями —
От себя, от себя! Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,
Принял пулю на вздохе.
Но на запад, на запад ползёт батальон,
Чтобы солнце взошло на востоке.Животом — по грязи, дышим смрадом болот,
Но глаза закрываем на запах.
Нынче по небу солнце нормально идёт,
Потому что мы рвёмся на запад.Руки, ноги — на месте ли, нет ли?
Как на свадьбе росу пригубя,
Землю тянем зубами за стебли —
На себя! Под себя! От себя!
…Мы взлетали, как утки, с раскисших полей.
Двадцать вылетов в сутки — куда веселей!
Мы смеялись, с парилкой туман перепутав.
И в простор набивались мы до тесноты —
Облака надрывались, рвались в лоскуты,
Пули шили из них купола парашютов.
Возвращались тайком: без приборов, впотьмах;
И с радистом—стрелком, что повис на ремнях;
В фюзеляже — пробоины, в плоскости — дырки;
И по коже — озноб; и заклинен штурвал,
И дрожал он, и дробь по рукам отбивал,
Как во время опасного номера в цирке.
До сих пор это нервы щекочет…
Но садились мы, набок кренясь.
Нам казалось — машина не хочет
И не может работать на нас.
Завтра мне и машине в одну дуть дуду
В аварийном режиме у всех на виду.
Ты мне нож напоследок не всаживай в шею!
Будет взлёт — будет пища: придётся вдвоём
Нам садиться, дружище, на аэродром,
Потому что я бросить тебя не посмею.
Правда шит я не лыком и чую чутьём
В однокрылом двуликом партнёре моём
Игрока, что пока все намеренья прячет.
Но плевать я хотел на обузу примет:
У него есть предел — у меня его нет!
Поглядим, кто из нас запоёт — кто заплачет!
Если будет полёт этот прожит —
Нас обоих не спишут в запас.
Кто сказал, что машина не может
И не хочет работать на нас?!
Мы воспитаны в презренье к воровству
И ещё — к употребленью алкоголя,
В безразличье к иностранному родству,
В поклоненье ко всесилию контроля.Вот — география,
А вот — органика,
У них там — мафия…
У нас — пока никак.У нас — балет, у нас — заводы и икра,
У нас — прелестные курорты и надои,
Аэрофлот, Толстой, арбузы, танкера
И в бронзе отлитые разные герои.Потом, позвольте-ка,
Ведь там — побоище,
У них — эротика…
У нас… не то ещё! На миллионы, миллиарды киловатт
В душе людей поднялись наши настроенья,
И каждый — скажем, китобой или домкрат —
Даёт нам прибыль всесоюзного значенья.Про них мы выпишем:
Больная психика,
У них там — хиппи же…
У нас — мерси пока.Да что, товарищи, молчать про капитал,
Который Маркс ещё клеймил в известной книге,
У них — напалм, а тут — банкет, а тут — накал
И незначительные личные интриги.И Джони с Джимами
Всенаплевающе
Дымят машинами…
Тут нет пока ещё.Куда идём, чему завидуем подчас?
Свобода слова вся пропахла нафталином.
Я кончил, всё. Когда я говорил: «У нас»,
Имел себя в виду, а я — завмагазином.Не надо нам уже
Всех тех, кто хаяли.
Я еду к бабушке —
Она в Израиле.
Мы бдительны — мы тайн не разболтаем, —
Они в надёжных жилистых руках,
К тому же этих тайн мы знать не знаем —
Мы умникам секреты доверяем, —
А мы, даст Бог, походим в дураках.Успехи взвесить — нету разновесов, —
Успехи есть, а разновесов нет, —
Они весомы — и крутых замесов.
А мы стоим на страже интересов,
Границ, успехов, мира и планет.Вчера отметив запуск агрегата,
Сегодня мы героев похмелим,
Ещё возьмём по полкило на брата…
Свой интерес мы — побоку, ребята, —
На кой-нам свой, и что нам делать с ним? Мы телевизоров напокупали, —
В шесть — по второй глядели про хоккей,
А в семь — по всем Нью-Йорк передавали, —
Я не видал — мы Якова купали, —
Но там у них, наверное, — о»кей! Хотя волнуюсь — в голове вопросы:
Как негры там? — А тут детей купай, —
Как там с Ливаном? что там у Сомосы?
Ясир здоров ли? каковы прогнозы?
Как с Картером? на месте ли Китай?!«Какие ордена ещё бывают?» —
Послал письмо в программу «Время» я.
Ещё полно, — так что ж их не вручают?!
Мои детишки просто обожают, —
Когда вручают — плачет вся семья.
{Первое стихотворение, написано восьмиклассником Володей Высоцким 8 марта 1953 г. на смерть И.В. Сталина}Опоясана трауром лент,
Погрузилась в молчанье Москва,
Глубока её скорбь о вожде,
Сердце болью сжимает тоска.Я иду средь потока людей,
Горе сердце сковало моё,
Я иду, чтоб взглянуть поскорей
На вождя дорогого чело… Жжёт глаза мои страшный огонь,
И не верю я чёрной беде,
Давит грудь несмолкаемый стон,
Плачет сердце о мудром вожде.Разливается траурный марш,
Стонут скрипки и стонут сердца,
Я у гроба клянусь не забыть
Дорогого вождя и отца.Я клянусь: буду в ногу идти
С дружной, крепкой и братской семьёй,
Буду светлое знамя нести,
Что вручил ты нам, Сталин родной.В эти скорбно-тяжёлые дни
Поклянусь у могилы твоей
Не щадить молодых своих сил
Для великой Отчизны моей.Имя Сталин в веках будет жить,
Будет реять оно над землёй,
Имя Сталин нам будет светить
Вечным солнцем и вечной звездой.
В который раз лечу Москва — Одесса…
Опять не выпускают самолёт.
А вот прошла вся в синем стюардесса, как принцесса,
Надёжная, как весь гражданский флот.
Над Мурманском — ни туч, ни облаков,
И хоть сейчас лети до Ашхабада,
Открыты Киев, Харьков, Кишинёв,
И Львов открыт — но мне туда не надо!
Сказали мне: «Сегодня не надейся —
Не стоит уповать на небеса!»
И вот опять дают задержку рейса на Одессу:
Теперь обледенела полоса.
А в Ленинграде с крыши потекло!
И что мне не лететь до Ленинграда?!
В Тбилиси — там всё ясно, там тепло,
Там чай растёт, но мне туда не надо!
Я слышу: ростовчане вылетают!
А мне в Одессу надо позарез!
Но надо мне туда, куда три дня не принимают
И потому откладывают рейс.
Мне надо — где сугробы намело,
Где завтра ожидают снегопада!..
А где-нибудь всё ясно и светло,
Там хорошо — но мне туда не надо!
Отсюда не пускают, а туда не принимают…
Несправедливо, грустно мне! Но вот
Нас на посадку скучно стюардесса приглашает,
Надёжная, как весь гражданский флот.
Открыли самый дальний уголок,
В который не заманят и награды,
Открыт закрытый порт Владивосток,
Париж открыт — но мне туда не надо!
Взлетим мы, распогодится — теперь запреты снимут!
Напрягся лайнер, слышен визг турбин…
Сижу как на иголках: ну, а вдруг опять не примут —
Опять найдётся множество причин.
Мне надо — где метели и туман,
Где завтра ожидают снегопада!..
Открыли Лондон, Дели, Магадан,
Открыли всё — но мне туда не надо!
Я прав, хоть плачь, хоть смейся, но опять задержка рейса!
И нас обратно к прошлому ведёт
Вся стройная, как ТУ, та стюардесса мисс Одесса,
Похожая на весь гражданский флот.
Опять дают задержку до восьми —
И граждане покорно засыпают…
Мне это надоело, чёрт возьми,
И я лечу туда, где принимают!
Мой друг уехал в Магадан —
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уехал сам, уехал сам —
Не по этапу, не по этапу.
Не то чтоб другу не везло,
Не чтоб кому-нибудь назло,
Не для молвы, что, мол, — чудак,
А просто так.
Быть может, кто-то скажет: «Зря!
Как так решиться — всего лишиться!
Ведь там — сплошные лагеря,
А в них — убийцы, а в них — убийцы…»
Ответит он: «Не верь молве —
Их там не больше чем в Москве!»
Потом уложит чемодан,
И — в Магадан, и — в Магадан.
Не то чтоб мне не по годам —
Я б прыгнул ночью из электрички,
Но я не еду в Магадан,
Забыв привычки, закрыв кавычки.
Я буду петь под струнный звон
Про то, что будет видеть он,
Про то, что в жизни не видал, —
Про Магадан, про Магадан.
Мой друг уехал сам собой —
С него довольно, с него довольно,
Его не будет бить конвой —
Он добровольно, он добровольно.
А мне удел от Бога дан…
А может, тоже — в Магадан?
Уехать с другом заодно —
И лечь на дно!..
Мой чёрный человек в костюме сером.
Он был министром, домуправом, офицером.
Как злобный клоун, он менял личины
И бил под дых внезапно, без причины.
И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой,
И я немел от боли и бессилья,
И лишь шептал: «Спасибо, что живой».
Я суеверен был, искал приметы, —
Что, мол, пройдёт, терпи, всё ерунда…
Я даже прорывался в кабинеты
И зарекался: «Больше — никогда!»
Вокруг меня кликуши голосили:
«В Париж мотает, словно мы — в Тюмень;
Пора такого выгнать из России,
Давно пора, — видать, начальству лень!»
Судачили про дачу и зарплату:
Мол, денег прорва, по ночам кую.
Я всё отдам, берите без доплаты
Трёхкомнатную камеру мою.
И мне давали добрые советы,
Чуть свысока похлопав по плечу,
Мои друзья — известные поэты:
«Не стоит рифмовать: «Кричу — торчу»!»
И лопнула во мне терпенья жила,
И я со смертью перешёл на «ты» —
Она давно возле меня кружила,
Побаивалась только хрипоты.
Я от Суда скрываться не намерен,
Коль призовут — отвечу на вопрос:
Я до секунд всю жизнь свою измерил
И худо-бедно, но тащил свой воз.
Но знаю я, что лживо, а что свято,
Я понял это всё-таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята, —
Мне выбора, по счастью, не дано.
Я только малость объясню в стихе —
На все я не имею полномочий…
Я был зачат, как нужно, во грехе —
В поту и в нервах первой брачной ночи.
Я знал, что, отрываясь от земли,
Чем выше мы, тем жестче и суровей;
Я шел спокойно — прямо в короли
И вел себя наследным принцем крови.
Я знал — все будет так, как я хочу.
Я не бывал внакладе и в уроне.
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы — короне.
Не думал я над тем, что говорю,
И с легкостью слова бросал на ветер.
Мне верили и так, как главарю,
Все высокопоставленные дети.
Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.
Я знал — мне будет сказано: «Царуй!» —
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег.
И я пьянел среди чеканных сбруй,
Был терпелив к насилью слов и книжек.
Я улыбаться мог одним лишь ртом,
А тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать, воспитанный шутом.
Шут мертв теперь: «Аминь!» Бедняга Йорик!..
Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий:
Вдруг стало жаль мне мертвого пажа,
Я объезжал зеленые побеги…
Я позабыл охотничий азарт,
Возненавидел и борзых и гончих,
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих.
Я видел — наши игры с каждым днем
Все больше походили на бесчинства.
В проточных водах по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.
Я прозревал, глупея с каждым днем,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век и люди в нем
Не нравились. И я зарылся в книги.
Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Все постигал: недвижность и движенье, —
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду — им опроверженье.
С друзьями детства перетерлась нить.
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над словами — «быть, не быть»,
Как над неразрешимою дилеммой.
Но вечно, вечно плещет море бед,
В него мы стрелы мечем — в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.
Зов предков слыша сквозь затихший гул,
Пошел на зов, — сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.
В непрочный сплав меня спаяли дни —
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все. И, как они,
Я не сумел от мести отказаться.
А мой подъем пред смертью есть провал.
Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лег в одну и ту же землю.
Я Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на Датскую корону, —
Но в их глазах — за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.
А гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.
Сон мне снится — вот те на:
Гроб среди квартиры,
На мои похорона
Съехались вампиры.Стали речи говорить —
Всё про долголетие,
Кровь сосать решили погодить:
Вкусное — на третье.В гроб вогнали кое-как,
А самый сильный вурдалак
Всё втискивал, и всовывал,
И плотно утрамбовывал,
Сопел с натуги, сплёвывал,
И жёлтый клык высовывал.Очень бойкий упырёк
Стукнул по колену,
Подогнал и под шумок
Надкусил мне вену.А умудрённый кровосос
Встал у изголовья
И очень вдохновенно произнёс
Речь про полнокровье.И почётный караул
Для приличия всплакнул,
Но я чую взглядов серию
На сонную мою артерию,
А если кто пронзит артерию —
Мне это сна грозит потерею.Да вы погодите, спрячьте крюк!
Да куда же, чёрт, вы!
Ведь я же слышу, что вокруг,
Значит я не мёртвый.Яду капнули в вино,
Ну, а мы набросились,
Опоить меня хотели, но
Опростоволосились.А тот, кто в зелье губы клал,
И в самом деле дуба дал,
Ну, а на меня — как рвотное
То зелье приворотное,
Потому что здоровье у меня добротное
И закусил отраву плотно я.Так почему же я лежу,
Дурака валяю?
Ну почему, к примеру, не заржу —
Их не напугаю?! Ведь я ж их мог прогнать давно
Выходкою смелою —
Мне бы взять пошевелиться, но
Глупостей не делаю.Безопасный как червяк,
Я лежу, а вурдалак
Со стаканом носится —
Сейчас наверняка набросится,
Ещё один на шею косится —
Ну, гад, он у меня допросится! Кровожадно вопия,
Высунули жалы —
И кровиночка моя
Полилась в бокалы.Да вы погодите — сам налью!
Знаю, знаю — вкусная!..
Ну нате, пейте кровь мою,
Кровососы гнусные! А сам и мышцы не напряг,
И не попытался сжать кулак,
Потому что кто не напрягается,
Тот никогда не просыпается,
Тот много меньше подвергается
И много дольше сохраняется.Вот мурашки по спине
Смертные крадутся…
А всего делов-то мне
Было что проснуться!..Что? Сказать, чего боюсь?
(А сновиденья тянутся…)
Да того, что я проснусь —
А они останутся!..
Может быть, покажется странным кому-то,
Что не замечаем попутной красы,
Но на перегонах мы теряем минуты,
А на остановках — теряем часы.Посылая машину в галоп,
Мы летим, не надеясь на Бога!..
Для одних под колесами — гроб,
Для других — просто к цели дорога.До чего ж чумные они человеки:
Руки на баранке, и — вечно в пыли!..
Но на остановках мы теряем копейки,
А на перегонах теряем рубли.Посылая машину в галоп,
Мы летим, не надеясь на Бога!..
Для одних под колесами — гроб,
Для других — просто к цели дорога.
Мог бы быть я при тёще, при тесте,
Только их и в живых уже нет.
А Париж? Что Париж! Он на месте.
Он уже восхвалён и воспет.Он стоит, как стоял, он и будет стоять,
Если только опять не начнут шутковать,
Ибо шутка в себе ох как много таит.
А пока что Париж как стоял, так стоит.
Мне судьба — до последней черты, до креста
Спорить до хрипоты (а за ней — немота),
Убеждать и доказывать с пеной у рта,
Что не то это вовсе, не тот и не та, Что лабазники врут про ошибки Христа,
Что пока ещё в грунт не влежалась плита.
Триста лет под татарами — жизнь ещё та:
Маета трёхсотлетняя и нищета.Но под властью татар жил Иван Калита,
И уж был не один, кто один — против ста.
{Пот} намерений добрых и бунтов тщета,
Пугачёвщина, кровь и опять — нищета… Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, —
Повторю даже в образе злого шута.
Но не стоит предмет, да и тема не та:
Суета всех сует — всё равно суета.Только чашу испить — не успеть на бегу,
Даже если разбить — всё равно не могу;
Или выплеснуть в наглую рожу врагу?
Не ломаюсь, не лгу — всё равно не могу; На вертящемся гладком и скользком кругу
Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!
Что же с чашею делать?! Разбить — не могу!
Потерплю — и достойного подстерегу.Передам — и не надо держаться в кругу
И в кромешную тьму, и в неясную згу.
Другу передоверивши чашу, сбегу!
Смог ли он её выпить — узнать не смогу.Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,
Я о чаше невыпитой — здесь ни гугу,
Никому не скажу, при себе сберегу,
А сказать — и затопчут меня на лугу.Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И весёлый манер, на котором шучу… Даже если сулят золотую парчу
Или порчу грозят напустить — не хочу!
На ослабленном нерве я не зазвучу —
Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу! Лучше я загуляю, запью, заторчу,
Всё, что ночью кропаю, — в чаду растопчу,
Лучше голову песне своей откручу —
Но не буду скользить, словно пыль по лучу!..Если всё-таки чашу испить мне судьба,
Если музыка с песней не слишком груба,
Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, —
Я умру и скажу, что не всё суета!