Я берег покидал туманный Альбиона…
Батюшков
«Я берег покидал туманный Альбиона»…
Божественная высь! — Божественная грусть!
Я вижу тусклых вод взволнованное лоно
И тусклый небосвод, знакомый наизусть.
И, прислоненного к вольнолюбивой мачте,
Укутанного в плащ — прекрасного, как сон —
Посвящено Е. М. Мухиной
Падает снег,
Мутный и белый и долгий,
Падает снег,
Заметая дороги,
Засыпая могилы,
Падает снег…
Белые влажные звезды!
Я так люблю вас,
Тихие гостьи оврагов!
Когда пробьет печальный час
Полночной тишины
И звезды трепетно горят,
Туман крутом луны, —Тогда, задумчив и один,
Спешу я к роще той,
Где, милый друг, бывало, мы
Бродили в тме ночной.О, если в тайной доле их
Возможность есть душам
Слетать из-за далеких звезд
К тоскующим друзьям, —К знакомой роще ты слетишь
В тот самый день, когда твои созвучья
Преодолели сложный мир труда,
Свет пересилил свет, прошла сквозь тучу туча,
Гром двинулся на гром, в звезду вошла звезда.
И яростным охвачен вдохновеньем,
В оркестрах гроз и трепете громов,
Поднялся ты по облачным ступеням
И прикоснулся к музыке миров.
Любезный друг, гусар и Бок!
Планетам изменять нимало нам не стыдно!
Их путь от нас далек;
К тому ж, мой друг, для звезд небесных не обидно,
Когда забудешь их на час для звезд земных!
Для беспредельности одной они сияют,
И в гордости своей совсем не замечают
Слепцов, которые из мрачности земной
Их куртизируют подзорною трубой!
Хоть я и не гусар, но клясться рад с тобой
В небе колючие звезды,
в скале огонек часовни.
Молится Вольфрам
у гроба Елизаветы: «Благоуханная,
ты у престола Марии — Иисуса,
ты умоли за них Матерь Святую,
Елизавета!»Пляшут осенние листья,
при звездах корчатся тени.
Как пропал рыцарь Генрих,
расходилися темные силы,
Выл ветер и не знал о ком,
вселяя в сердце дрожь нам.
Путем шла баба с молоком,
шла железнодорожным.
А ровно в семь, по форме,
несясь во весь карьер с Оки,
сверкнув за семафорами, —
взлетает курьерский.
(Ритмы 4-стопного хорея)
Белых звезд прозрачное дыханье;
Сине-бархатного неба тишь;
Ожиданье и обереганье
Лунного очарованья, лишь
Первое струящего мерцанье
Там, где блещет серебром камыш.
Эта ночь — взлелеянное чудо:
Ночь из тех узорчатых часов,
Зыблемых над спящими, откуда
Дева днесь высочайшего, —
Из колодца воды зачерпнув, из колодца миров глубочайшего, —
Нам рождает, — Его,
В бездне бездн — одного,
Нам нельзя без кого,
Возлюбившего нас и сладчайшего.
«Дева, Дева», поет вышина,
Не Жена,
«Дева, Дева», ответствуя, кличет вертеп,
И вскрывается лед, содрогается склеп,
Опрокинулись реки, озера, затоны хрустальные,
В просветленность Небес, где несчетности Млечных путей.
Светят в ночи веселые, в мертвые ночи, в печальные,
Разновольность людей обращают в слиянность ночей.
И горят, и горят. Были вихрями, стали кадилами.
Стали бездной свечей в кругозданности храмов ночных.
Морем белых цветов. Стали стаями птиц, белокрылыми.
И, срываясь, поют, что внизу загорятся как стих.
Да, я вижу, да, я знаю: В этой жизни счастья нет.
Счастье брезжит, как мерцанье умирающих планет.
Там в пространствах недоступных, вечно полных тишины,
Ярко дышат, ярко светят Неба огненные сны.
Дышат стройные Светила, блещут только для себя,
К нам невольный свет бросают, нас, безвестных, не любя.
Миллионы, мириады нескончаемых веков,
Мы, отринутые, стонем, слыша звон своих оков.
Мы не знаем, где родится новой истины звезда.
Нами правят два проклятья: Навсегда и Никогда.
На Южном полюсе, где льется свет по льдине,
Какого никогда здесь не увидеть нам,
И льдяная гора — резной узорный храм,
Что ведом Нилу был и неизвестен ныне, —
Восходит красный Шар в безжизненной пустыне,
И льдяная стена, как вызов небесам,
Овита вихрями, их внемлет голосам,
А кровь небесная струится по твердыне.
Посмотри, милый друг, как светло в небесах.
Как отрадно там звезды горят,
Как лазоревый свод спит над бездною вод
И бледнеет румяный закат.Друг мой, помню я дни, промелькнули они,
И возврату их нечем помочь.
Помню звезды небес, и задумчивый лес,
И иную, прелестную ночь.Где ж такая страна? Там она, там она,
За широкой, могучей рекой.
Там я счастливым был, там беспечно я жил,
Не знаком ни с людьми, ни с судьбой.Мы пойдем, милый друг, на зеленый тот луг,
Славный кот мой одноглазый,
Мы с тобой вдвоем.
Звезд вечерние алмазы
Блещут за окном.
Я вникаю в строфы Данте,
В тайны старины…
Звуки нежного анданте
За стеной слышны.
На диване, возле печки,
Ты мечтаешь, кот,
На путях зеленых и земных
Горько счастлив темной я судьбою.
А стихи? Ведь ты мне шепчешь их,
Тайно наклоняясь надо мною.Ты была безумием моим
Или дивной мудростью моею,
Так когда-то грозный серафим
Говорил тоскующему змею: «Тьмы тысячелетий протекут,
И ты будешь биться в клетке тесной,
Прежде чем настанет Страшный Суд,
Сын придет и Дух придет Небесный.Это выше нас, и лишь когда
Я сидел под Деревом Зеленым,
Это Ясень, ясный Ясень был.
Вешний ветер шел по горным склонам,
Крупный дождь он каплями дробил.
Я смотрел в прозрачную криницу,
Глубь пронзал, не достигая дна.
Дождь прошел, я сердцем слушал птицу,
С птицей в ветках пела тишина.
Звездочки, звездочки с неба летят,
Белыя звезды, пушистыя!
Падают, сыплются, вьются, блестят,
Нежныя, легкия, чистыя.
Звездочки землю оденут и лес,
Слившись в покровы блестящие…
Ночью на них любоваться с небес
Звезды начнут настоящия…
Месяц заботливо в ночь озарит
Их очертания разныя,
Отзвучали веселыя песни вдали,
И на землю вечерния тени легли.
Прошумели и скрылись, умолкли стада,
И зажглась в высоте золотая звезда.
Ясный сумрак ночной, безмятежен и нем,
Деревенскую тишь не встревожит ничем:
Не послышится стук запоздавших колес,
Не послышится звук заглушаемых слез.
Отзвучали веселые песни вдали,
И на землю вечерние тени легли.
Прошумели и скрылись, умолкли стада,
И зажглась в высоте золотая звезда.
Ясный сумрак ночной, безмятежен и нем,
Деревенскую тишь не встревожит ничем:
Не послышится стук запоздавших колес,
Не послышится звук заглушаемых слез.
Наверно, мы увидимся не скоро,
Поскольку улетаем далеко.
Наш порт — обыкновеннейшее поле
С сухой травой и с норами сурков.
В том поле, приготовленные к стартам,
Стоят без труб и весел корабли —
Ведь притяженье звездного пространства
Сильнее притяжения Земли.Нам уходить от зелени и снега,
Нам постигать порядок неземной
И каждый шаг, ведущий прямо в небо,
Ориона, Ориона, Ориона три звезды
Я зову тройным зазывом над стремнинами воды.
Яркий пояс вышний Витязь, чуя с мраком бой, надел,
С троекратным упованьем расширяю свой предел.
Правя к Югу, веря Югу, бледный Север я люблю,
Но, лелея в сердце призрак, волю дал я кораблю.
Ориону, Ориону, Ориону, в битве с тьмой,
Отдаю первоначальность, первый гимн весенний мой.
Вот, я прочел, не отрываясь
Все то, что должен был прочесть,
В великом зареве сливаясь
Со всем, что в Звездах звездно есть.
И там, где эти свечи Рая
Не достигают Красоты,
Я буквы вычеркнул, стирая,
Кривые выпрямил черты.
.
Пусть Хаос хохочет и пляшет во мне,
Тот хохот пророчит звезду в вышине.
Кто любит стремительность пенной волны,
Тот может увидеть жемчужные сны.
Кто в сердце лелеет восторг и беду,
Тот новую выбросит Миру звезду.
Кто любит разорванность пляшущих вод,
Тот знает, как Хаос красиво поет.
Тропинкой мы шли отдаленной,
При бледном сиянье луны,
И трепет любви затаенной
Нам слышался в плеске волны.
Казалося, им трепетали
Во мраке деревьев листы.
И звезды в сияющей дали;
И тихо головки склоняли
Обятые негой цветы.
В нашей роще есть хоромы,
А кругом хором — туман…
Там на тропках вьются дремы
И цветет трава-дурман…
Там в лесу, на косогоре,
У крыльца и у окон.
Тихий свет — лесные зори,
Как оклады у икон…
О, говори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная!
Душа полна такой тоской,
А ночь такая лунная!
Вон там звезда одна горит
Так ярко и мучительно,
Лучами сердце шевелит,
Дразня его язвительно.
Еще на закате мерцали…
Но вот — почернело до ужаса,
и все в небесном Версале
горит, трепещет и кружится. Как будто бы вечер дугою
свободу к зениту взвез:
с неба — одна за другою
слезают тысячи звезд! И как над горящею Францией
глухое лицо Марата, —
среди лихорадящих в трансе луна —
онемевший оратор. И мир, окунувшись в мятеж,
Всякий раз как под буркой, порою ночной,
Беспробудно я сплю до звезды заревой, Три видения райских слетают ко мне —
Три красавицы чудных я вижу во сне».Как у первой красавицы очи блестят,
Так и звезды во мраке ночном не горят; У второй, как поднимет ресницы свои,
Очи зорко глядят, как глаза у змеи.Никогда не была ночь в горах так темна,
Как у третьей темна черных глаз глубина, И когда на заре улетает мой сон,
Не вставая, гляжу я в пустой небосклон —Все гляжу да все думаю молча о том:
Кабы деньги да деньги, построил бы дом! Окружил бы его я высокой стеной,
Заключил бы я в нем трех красавиц со мной —От утра до утра им бы песни я пел!
От зари до зари им бы в очи глядел!
Верю я и верить буду,
Что от сих до оных мест
Божество разлито всюду —
От былинки вплоть до звезд. Не оно ль горит звездами,
И у солнца из очей
С неба падает снопами
Ослепительных лучей? В бездне тихой, черной ночи,
В беспредельной глубине
Не оно ли перед очи
Ставит прямо вечность мне? Не его ль необычайный
Роскошной неги, Снов лучистых
Раскрыты светлые врата,
Здесь в переливах золотистых
Сойдутся Мощь и Красота.
Они приникнут к изголовью.
Зажгите, звезды, все огни,
И ты, о, Ночь, своей любовью
Слиянье страсти осени.
Еще природа не вверяла
На шумящем Океане,
Там, где пена брыжжет сизо,
Божья Мать стоит в тумане,
И на ней святая риза.
Риза с светлой пеленою,
И с Господней красотою,
С солнцем, с месяцем, с звездами,
Засвеченными над нами.
На шумящем Океане,
Где прибой исполнен гнева,
Печальная звезда, небесное светило!
Сияешь грустно ты, вдали от звезд других…
И светом трепетным ты небо озарила,
Как пламя маяка средь бурных волн морских…
О чем твоя печаль, краса волшебной ночи?
На гордой высоте тоскуешь ты одна…
Иль думы грустные тебе туманят очи,
И тайных, жгучих мук душа твоя полна?
У моря, пустыннаго моря полночнаго
Юноша грустный стоит.
В груди тревога, сомненьем полна голова,
И мрачно волнам говорит он:
«О! разрешите мне, волны,
Загадку жизни —
Древнюю, полную муки загадку!
Уж много мудрило над нею голов —
Голов в колпаках с иероглифами,
Был вечер. Лодка шла под всеми парусами…
Вдруг поцелуя звук пронесся над волнами…
В безлюдии, окрест
Царившем, в тишине волшебной этой ночи
Вас видели. Но кто? Насмешливые очи
Сиявших ярко звезд.
Скользя по небесам, одна из звезд падучих
Историю любви и поцелуев жгучих
Поведала волне,
«Сегодня ночью снился мне Петров.
Он, как живой, стоял у изголовья.
Я думала спросить насчет здоровья,
но поняла бестактность этих слов».
Она вздохнула и перевела
взгляд на гравюру в деревянной рамке,
где человек в соломенной панамке
сопровождал угрюмого вола.