Найдено стихов - 33.
Все стихи показаны на одной странице.
Прокручивайте страницу вниз, чтобы посмотреть все стихи.
Звезды, с неба протяните
Золотые к милой нити;
Бледный, горестный поэт
Верен ей и шлет привет.
Звезды ночи золотыя, поклонитесь моей милой
И скажите, что я тот же — как и некогда — унылый,
С болью в сердце безпримерной
И попрежнему ей верный.
Звезды ночи золотые, поклонитесь моей милой
И скажите, что я тот же — как и некогда — унылый,
С болью в сердце беспримерной
И по-прежнему ей верный.
Стоят недвижно звезды
Уж много тысяч лет
И шлют, смотря с любовью,
Друг другу свой привет.
Оне ведут беседу, —
И чуден их язык;
Но ни один филолог
Их речи не постиг.
Но я язык тот понял
И изучил вполне;
Был образ моей милой
Грамматикою мне.
Стоят от века звезды
Недвижно над землей
И смотрят друг на друга
С любовью и тоской.
Их языка (богат он
И как хорош!) не мог
Постигнуть ни единый
Ученый филоло́г.
Но я его изгибы
Все изучил вполне…
Ведь глазки милой были
Грамматикою мне.
На небе звезды ярко
Сквозь тьму веков горят
И на землю печально
И ласково глядят.
И говорят друг с другом,
И чуден их язык,
Но ни один филолог
В их говор не проник.
А я отлично понял
Язык их с давних пор:
Грамматикой служил мне
Чарующий твой взор.
Звезда упала в бездну
С лучистых горних высот!
Звезду любви узнал я, —
Она уж не взойдет.
Вот с яблони цвет спадает,
И крутится листьев рой, —
Их гонят дразнящие вихри
И тешатся этой игрой.
Кружа в заливе, лебедь
Тоскливо песнь поет,
Поет все тише, тише
И тонет в глуби вод.
О, как темно и тихо!
Распалась в прах звезда,
Развеяны ветром листья,
И лебедь умолк навсегда.
Каждый раз, как на нашей холодной земле
Молодые сердца разбиваются,
Из эфира недвижных, полночных небес
Звезды, глядя на нас, улыбаются.
«О, несчастные люди! они говорят:
С сердцем любящим в мир вы приходите,
Но мученья любви вас приводят к тому,
Что друг друга в могилу вы сводите.
Но для нас непонятна земная любовь,
Приносящая людям страдания.
Потому и бессмертны мы, звезды небес,
В бесконечном, холодном сиянии».
В эфире звезды неподвижно
Стоят уж много тысяч лет, —
И с тайной грустью и любовью
Друг дружке шлют оне привет.
Друг дружке тайны поверяют, —
И чуден их язык немой,
Но все фило̀логи не в силах
Постигнуть смысл их прямой!
Мне только он вполне доступен,
Я понимать его привык:
Ключом служил мне к изученью
Моей голубки милый лик.
Сорвавшись, звезда упадает
И искры роняет свои,
Бледнеет, угасла, исчезла —
Исчезло светило любви!
С деревьев цветы опадают,
Срывает их ветер ночной,
Слетают цветы, содрогаясь,
И мчатся по ветру толпой.
Поет умирающий лебедь
И плавает взад и вперед,
Поет он все тише, все тише,
Трепещет и крыльями бьет.
И мрачно кругом, и беззвучно!
И нет ни цветка на ветвях,
И в небе звезда догорела,
И лебедь умолк в тросниках!
Катится звезда золотая
На темное лоно земли
И, бледным лучем догорая,
За облаком гаснет вдали.
Уныло с поникшей осоки
Рой листьев завялых летит,
А ветер их мечет высоко
И в мутном тумане кружит.
Поет белый лебедь и стонет,
Качаясь на зыбком стекле;
Все тише поет он—и тонет
В холодной и тинистой мгле.
Кругом все так тихо и вяло;
Разсыпаны листья в саду;
И звездочка с неба упала,
И лебедь замолк на пруду.
Стоят без движения звезды
В небесной выси над землей;
И смотрят, одна на другую,
Веками с любовной тоской…
* * *
Ведут оне страстныя речи…
Красив и богат их язык;
Но тайну его и доныне
Филолог еще не постиг!..
* * *
А я разгадал ее скоро,
И понял я смысл их речей: —
Служило грамматикой лучшей
Мне личико милой моей!..
* * *
Звезда сорвалась, упадает,
С лучистой своей высоты.
Звезда любви упадает,
Упала среди темноты.
Цветы с апельсинных деревьев
Спадают, изменчивый рой.
Приходят дразнящие ветры,
И тешатся вольной игрой.
Лебедь поет над волнами,
И плавает взад и вперед,
Поет он все тише и тише,
И тонет в могильности вод.
Все тихо, так тихо и смутно.
Нет листьев с цветами, мертво,
Нет звездного лика, распался,
Нет лебедя с песней его.
Не всякий цветок
Спасется от ног, —
И редкий останется целым:
Все ходят полями
И мнут сапогами
Головки и робким и смелым.
Хоть жемчуг целей
В пучине морей,
Но мы и его добываем:
Сверлим его зерна
И после позорно
На шелковый шнур их вздеваем.
Как звезды умны!
Мы им не страшны:
Чуждаясь земного предела,
Они средь эфира,
Как светочи мира,
Стоят невредимо и цело.
Мотылек влюбился в розу
И порхает все над ней,
А над ним блестит, порхает
Солнца луч в красе своей.
А в кого влюбилась роза?
Кто в мечтах ее всегда?
Соловей ли сладкозвучный?
Иль вечерняя звезда?
Что мне в том, не знаю право!
Всех люблю сердечно я:
Мотылька, и луч, и розу,
И звезду, и соловья!
Три светлых царя из восточной страны
Стучались у всяких домишек,
Справлялись, как пройти в Вифлеем,
У девочек всех, у мальчишек.
Ни старый, ни малый не мог рассказать,
Цари прошли все страны;
Любовным лучом золотая звезда
В пути разгоняла туманы.
Над домом Иосифа встала звезда,
Они туда постучали;
Мычал бычок, кричало дитя,
Три светлых царя распевали.
Когда солнце светит ранней весной,
Распускаются пышно кругом цветы;
Когда месяц плывет дорогой ночной,
Выплывают и звезды, прозрачны, чисты;
Когда ясные глазки видит поэт,
Он песнею славит их сладостный цвет.
Но и песни, и звезды, и луна,
И глазки, и солнечный свет, и весна,
Как бы ими ни полнилась грудь,
В этом мире — не вся еще суть.
Три мудрых царя из полуденных стран
Кричали, шатаясь по свету:
«Скажите, ребята, нам путь в Вифлеем!» —
И шли, не дождавшись ответу.
Дороги в тот город не ведал никто,
Цари не смущалися этим;
Звезда золотая их с неба вела
Назло непонятливым детям.
Над домом Иосифа стала звезда;
Цари туда тихо вступали;
Теленок ревел там, ребенок кричал,
Святые цари подпевали.
С востока брели три святые волхва,
Везде узнавая: «Скажите,
Как, добрые люди, пройти в Виѳлеем?
Дорогу вы нам укажите».
Никто указать им дороги не мог,
Но это послов не смутило:
Звезда золотая вела их вперед
И ласково с неба светила.
Над домом Иосифа стала звезда;
Достигнули путники цели.
Бычок мычал в доме, ребенок кричал,
Святые волхвы тихо пели.
«О, глазки, прекрасныя смертныя звезды!»
Вот, сколько я нынче припомнить могу,
Как в песенке пелось, что́ слышал когда-то
В Италии я, на морском берегу.
Ту песенку пела, чиня свои сети,
Рыбачка — и взгляда шалунья моя
С меня не спускала, пока не прижался
Губами к пурпурному ротику я.
И песенка эта, и море, и сети —
В душе у меня все воскресло опять,
Когда я с тобой повстречался впервые;
Но должен я также тебя целовать.
«О, глазки, прекрасные смертные звезды!»
Вот, сколько я нынче припомнить могу,
Как в песенке пелось, что слышал когда-то
В Италии я, на морском берегу.
Ту песенку пела, чиня свои сети,
Рыбачка — и взгляда шалунья моя
С меня не спускала, пока не прижался
Губами к пурпурному ротику я.
И песенка эта, и море, и сети —
В душе у меня все воскресло опять,
Когда я с тобой повстречался впервые;
Но должен я также тебя целовать.
Вот снова незваная гостья —
Слеза на реснице дрожит…
Одна она только осталась
И взор мой порою мутит.
Подруги слезы запоздалой
Исчезли одна за другой…
Исчезли как радость и горе —
Их высушил ветер ночной.
И звезды, те синие звезды,
Что так улыбалися мне…
Что радость и горе дарили,
Угасли навек и оне.
И даже любви в этом сердце,
Давно охладелом уж нет.
Скорей же слеза, о скорее
И ты укатись им вослед!
Над прибережьем ночь сереет,
Звезды маленькие тлеют,
Голосов протяжных звуки
Над водой встают и реют.
Там играет старый ветер,
Ветер северный, с волнами,
Раздувает тоны моря,
Как органными мехами.
Христианская звучит в них
И языческая сладость,
Бодро ввысь взлетают звуки,
Чтоб доставить звездам радость.
И растут все больше звезды
В исступленном хороводе,
Вот, огромные, как солнца,
Зашатались в небосводе.
Вторя музыке из моря,
Песни их безумно льются;
Это соловьи-планеты
В светло зарной выси вьются.
Слышу мощный шум и грохот,
Пенье неба, океана,
И растет, как буря, в сердце
Сладострастье великана.
Цветы мы и любим —
И мы же их губим.
В том сами они виноваты:
Растут у дороги,
Суются под ноги —
За то и бывают измяты.
В глубоком просторе
Индейского моря
Немало жемчужин таится;
Зарыты далеко, —
Все ж зоркое око
Людское не даст им укрыться.
Их сетью поймают,
Им сердце пронзают
И вяжут их нитью шелковой.
Томиться в неволе —
Их горькая доля:
Хоть нити, а те же оковы!
Всех звезды умнее:
Вверху пламенея,
На землю глядят без тревоги.
Лампады вселенной,
В красе неизменной
Блаженны и вечны, как боги.
11 сентября 1878
У моря, пустыннаго моря полночнаго
Юноша грустный стоит.
В груди тревога, сомненьем полна голова,
И мрачно волнам говорит он:
«О! разрешите мне, волны,
Загадку жизни —
Древнюю, полную муки загадку!
Уж много мудрило над нею голов —
Голов в колпаках с иероглифами,
Голов в чалмах и черных, с перьяьями, шапках,
Голов в париках, и тысячи тысяч других
Голов человеческих, жалких, безсильных…
Скажите мне волны, что́ есть человек?
Откуда пришел он? куда пойдет?
И кто там над нами на звездах живет?»
Волны журчат своим вечным журчаньем;
Веет ветер; бегут облака;
Блещут звезды безучастно-холодныя…
И ждет безумец ответа!
У моря, пустынного моря полночного
Юноша грустный стоит.
В груди тревога, сомненьем полна голова,
И мрачно волнам говорит он:
«О! разрешите мне, волны,
Загадку жизни —
Древнюю, полную муки загадку!
Уж много мудрило над нею голов —
Голов в колпаках с иероглифами,
Голов в чалмах и черных, с перьями, шапках,
Голов в париках и тысячи тысяч других
Голов человеческих, жалких, бессильных...
Скажите мне, волны, что́ есть человек?
Откуда пришел он? куда пойдет?
И кто там над нами на звездах живет?»
Волны журчат своим вечным журчаньем;
Веет ветер; бегут облака;
Блещут звезды безучастно-холодные...
И ждет безумец ответа!
Ночью, над берегом дикого моря,
Юноша грустный стоит,
Полон сомнений, с тоскою на сердце,
Так он волнам говорит:
«О, разрешите мне жизни загадку,
Вечно тревожный и страшный вопрос!..
Сколько голов беспокойных томил он,
Сколько им муки принес!
«Головы в иероглифных кидарах,
В черных беретах, в чалмах,
В пудре — и головы всякого рода
Бились над этим вопросом в слезах…
«Кто же решит мне, что тайно от века?
В чем состоит существо человека?
Как он приходит? Куда он идет?
Кто там вверху, над звездами, живет?..»
Катятся волны с шумом обычным;
Ветер несется и тучи несет;
Звезды мерцают, в бесстрастьи холодном, —
Бедный безумец ответа все ждет.
Болен, болен безнадежно
Шар земной, и неизбежно,
Чем земля была горда —
Все исчезнет без следа.
Не людские ль заблужденья,
Как миазмов испаренья,
Поднимаясь к небесам,
Отравляют воздух нам?
Как цветы, едва раскрывши
Лепестки еще не живши,
Вянут, так во тьме могил
Гибнеть много юных сил.
Смерть среди героев бродит,
Ищет жертв и жертв находит;
Жабы жрут и рвут в клочки
Их лавровые венки.
Что вчера цвело, блестело,
То сегодня уж истлело,
И молчит, кляня весь свет,
Негодующий поэт.
О, как мудры звезды! Краше
Им вдали сиять, чтоб наше
Горе, стон скорбей людских
Не могли достигнуть их.
Звезды умные! Им чужды
Наши слезы, наши нужды,
И пугает их больной,
Зараженный шар земной.
Им гореть вверху спокойней,
Мир наш кажется им бойней,
Смрадной ямой, где кишат
Червяки и всякий гад.
Там, в эфире оставаться
Лучше им, чем к нам спускаться,
В царство грешной суеты,
Злобы, лжи и пустоты.
Будет в звездах состраданье
Человечества страданье,
И слезою иногда
Сверху падает звезда.
Свои у моря перлы,
Свои у неба звезды.
Сердце, сердце мое!
Своя любовь у тебя.
Велики море и небо;
Но сердце мое необятней…
И краше перлов и звезд
Сияет и светит любовь моя.
Прекрасное дитя!
Прийди ко мне на сердце!
И море, и небо, и сердце мое
Томятся жаждой любви.
К голубой небесной ткани,
Где так чудно блещут звезды,
Я прижался бы устами
Крепко, страстно — бурно плача.
Очи милой — эти звезды.
Переливно там играя,
Шлют они привет мне нежный
С голубой небесной ткани.
К голубой небесной ткани,
К вам, родные очи милой,
Простираю страстно руки
И прошу и умоляю:
Звезды-очи! кротким миром
Осените вы мне душу!
Пусть умру — и буду в небе,
В вашем небе, вместе с вами!
Из очей небесных льются
В сумрак трепетные искры,
И душа моя все дальше,
Дальше рвется в страстной скорби.
Очи неба! ваши слезы
Лейте мне в больную душу!
Пусть душа моя слезами,
Переполнясь, захлебнется!
Убаюканный волнами,
Будто в думах, будто в грезах,
Тихо я лежу в каюте,
В уголке, на темной койке.
В люк мне видны небо, звезды…
Звезды ясны и прекрасны…
Это — радостные очи
Дорогой, родной и милой.
Эти радостные очи
Не дремля следят за мною
Кротким светом и приветом
С голубой, небесной выси.
И гляжу я ненаглядно,
Страстно в небо голубое…
Только б вас, родные очи,
Не подернуло туманом!
В дощатую стену,
Куда я лежу головой,
Грезами полной,
Стучатся волны — буйные волны.
Они шумят и бормочут
Мне под самое ухо: «Безумный!
Рука у тебя коротка,
А небо далеко,
И звезды там крепко
Золотыми гвоздями прибиты.
Напрасно тоскуешь, напрасно вздыхаешь…
Уснул бы… право, умней!»
Мне снился тихий дол в краю безлюдном;
Как саван, белый снег на нем лежал.
Под белым снегом я в могиле спал
Сном одиноким, мертвым, беспробудным.
Но теплились, средь ночи голубой,
Родные звезды над моей могилой.
Их взор горел победоносной силой,
Любовью безмятежной и святой.
Огненно-красное солнце уходит
В далеко волнами шумящее,
Серебром окаймленное море;
Воздушные тучки, прозрачны и алы,
Несутся за ним; а напротив,
Из хмурых осенних облачных груд,
Грустным и мертвенно-бледным лицом
Смотрит луна; а за нею,
Словно мелкие искры,
В дали туманной
Мерцают звезды.
Некогда в небе сияли,
В брачном союзе,
Луна-богиня и Солнце-бог;
А вкруг их роились звезды,
Невинные дети-малютки.
Но злым языком клевета зашипела,
И разделилась враждебно
В небе чета лучезарная.
И нынче днем в одиноком величии
Ходит по́ небу солнце,
За гордый свой блеск
Много молимое, много воспетое
Гордыми, счастьем богатыми смертными.
А ночью
По небу бродит луна,
Бедная мать,
Со своими сиротками-звездами,
Нема и печальна…
И девушки любящим сердцем
И кроткой душою поэты
Ее встречают
И ей посвящают
Слезы и песни.
Женским незлобивым сердцем
Все еще любит луна
Красавца мужа
И под вечер часто,
Дрожащая, бледная,
Глядит потихоньку из тучек прозрачных,
И скорбным взглядом своим провожает
Уходящее солнце,
И, кажется, хочет
Крикнуть ему: «Погоди!
Дети зовут тебя!»
Но упрямое солнце
При виде богини
Вспыхнет багровым румянцем
Скорби и гнева
И беспощадно уйдет на свое одинокое
Влажно-холодное ложе.
Так-то шипящая злоба
Скорбь и погибель вселила
Даже средь вечных богов,
И бедные боги
Грустно проходят по не́бу
Свой путь безутешный
И бесконечный,
И смерти им нет, и влачат они вечно
Свое лучезарное горе.
Так мне ль — человеку,
Низко поставленному,
Смертью одаренному, —
Мне ли роптать на судьбу?
На горе в избушке бедной,
Рудокоп живет седой;
Там сосна шумит уныло,
Светит месяц золотой.
В чистой комнатке поставлен
Мягкий стул, с резьбой края.
Кто сидит на нем, тот счастлив,
И счастливец этот — я!
Вот малютка на скамейке
У моих садится ног;
Глазки — звезды голубые,
Ротик — пу́рпурный цветок.
Эти звезды будто с неба
Смотрят мне в лицо, блестя;
Робко пальчик приложила
К губкам розовым дитя.
«Будь спокойна! задремала
Мать над прялкой в тишине,
А отец сидит с гитарой,
Да поет о старине».
Нас не слышут! И малютка
Начинает свой рассказ.
Много тайн она заветных
Мне открыла в этот час.
«Ах, не стало старой тетки!
Не ходить нам больше к ней,
В этот город, где так много
Протекло счастливых дней.
Здесь же дни идут уныло,
Как в могиле — тишина;
А зимой избушка наша
Снегом вся занесена.
И порой, как на ребенка,
На меня находит страх;
Я слыхала, бродят духи
Ночью позднею в горах!»
Вдруг малютка замолчала,
Испугавшись слов своих…
Быстро глазки опустила
И рукой закрыла их.
А сосна шумит уныло,
И глядит луна в окно;
Рудокоп все тянет песню,
И жужжит веретено.
Не страшися духов горных,
Песня старая звучит,
День и ночь тебя, малютка,
Божий Ангел сторожит!
В час ночной, в саду гуляет
Дочь алькальда молодая;
А из ярких окон замка
Звуки флейт и труб несутся.
«Мне несносны стали танцы,
И заученные речи
Этих рыцарей, что взор мой —
Только сравнивают с солнцем.
На меня все веет скукой
С той поры, как ночью лунной,
Под балконом мне явился
Рыцарь с лютней звонкострунной.
Он стоял отважный, стройный,
Очи звездами сверкали;
А лицом он был так бледен,
Будто мрамор древних статуй».
Так мечтала донья Клара
И смотрела вдаль аллеи;
Вдруг прекрасный рыцарь снова
Очутился перед нею.
И рука с рукою, тихо
Шли они… Дрожали звезды,
Ветерок скользил по листьям,
И едва качались розы…
— Посмотри! кивают розы…
Как любовь они пылают…
Но скажи мне, отчего же
Ты, друг милый, покраснела?
— Мне от мошек нет покоя.
Мошки летом ненавистны
Точно также, как евреев
Долгоносая порода.
— Что до мошек и евреев!
Говорит с улыбкой рыцарь;
Посмотри с дерев миндальных
Листья белые слетают.
Бледный рой их наполняет
Воздух чистым ароматом…
Но скажи, моя подруга,
Ты меня всем сердцем любишь?
— Да, люблю тебя, мой милый,
И любить тебя клянуся
Тем, Кого народ еврейский
Увенчал венцом терновым.
— Позабудем об евреях,
Говорит с улыбкой рыцарь;
Блеском палевым облиты
Дремлют зыбкие лилеи.
Дремлют зыбкие лилеи:
К ним лучи склонили звезды;
Но скажи мне, другь прекрасный,
Не обман ли эта клятва?
— Нет во мне обмана, милый!
Как в груди моей ни капли
Не струится крови мавров,
Ни жидовской грязной крови.
— Позабудь жидов и мавров, —
Говорит с улыбкой рыцарь,
И под сень густую миртов
Он уводит донью Клару.
Нежно он ее опутал
Страсти пламенной сетями;
Вот слова короче стали
И длиннее поцелуи…
Соловья напевы льются,
Будто звуки брачной песни;
Светляки в траве зажглися,
Как огни в роскошном зале.
Под навесом листьев темных
Все затихло… Только слышны
Шопот миртов осторожных,
Да цветов благоуханье.
Вдруг из ярких окон замка
Полились потоком звуки…
И очнувшись, донья Клара
Говорит в испуге другу:
— Чу! зовут меня, мой милый!
Но в минуту расставанья
Ты скажи свое мне имя…
Что таить его напрасно!
И смеясь лукаво, рыцарь
Доньи пальчики целует,
Кудри темные и плечи,
И потом ей отвечает:
— Я, сеннора, ваш любовник,
Сын мудрейшего из старцев,
Знаменитого раввина
В Сарагоссе, — Израэля!
На небе блещут звезды, и солнце, и луна,
И в них Творца величье мир видит издавна́:
Поднявши очи кверху, с любовью неизменной,
Толпа благословляет Создателя вселенной.
Но для чего я буду смотреть на небеса,
Когда кругом я вижу земные чудеса
И на земле встречаю Творца произведенья,
Которые достойны людского изумленья?
Да, мне земля дороже, быть может, потому,
Что есть на ней созданье такое, что ему
Подобного не будет и не было от века;
Великое созданье… То — сердце человека.
Роскошно в небе солнце в игре его лучей,
Мерцанье звезд мы любим в тьме голубых ночей,
Приковывает взоры кометы появленье,
И лунное сиянье полно успокоенья,
Но все светила вместе от солнца до луны
Копеечною свечкой казаться нам должны
В сравнении с тем сердцем, которое трепещет
В людской груди и светом неугасимым блещет.
Оно в миниатюре — весь мир: здесь вся земля,
Здесь горы есть, и реки, и тучные поля,
Пустыни, где нередко зверь дикий тоже воет
И бедненькое сердце грызет и беспокоит.
Здесь родники струятся и дремлют в вешнем сне,
Леса, тропинки вьются по горной крутизне,
Садов цветущих зелень подобна изумруду,
И для ослов, баранов есть пастбище повсюду.
Фонтаны бьют высоко, меж тем в тени ветвей
Неутомимо страстный, несчастный соловей,
Чтоб улыбнулась роза, любви его отрада,
До горловой чахотки поет в затишьи сада.
Здесь жизнь разнообразна, как и природа вся:
Сегодня светит солнце, а завтра, морося,
Неугомонно льется дождь целыми часами,
И стелются туманы над нивой и лесами.
С цветов, вчера цветущих, спадают лепестки,
Бушует ветер, полный убийственной тоски,
Снег хлопьями своими все покрывает скоро,
И замерзают в стужу и реки, и озера.
Тогда зима приходит, а с ней и целый ряд
Забав и развлечений, и — благо маскарад —
Маскированья зная великое искусство,
Кружатся и пьянеют в безумной пляске чувства.
Конечно, в этом вихре веселья иногда
Врасплох их ловят горе, страдание, вражда,
И о погибшем счастье невольно вздохи рвутся,
Хоть все кругом танцуют, резвятся и смеются.
Вдруг что-то затрещало… Не бойся! это лед
Взломало; снова солнце свет благодатный льет,
И таять ледяная кора под солнцем стала,
Что наше сердце долго, как панцирь, окружала.
Должна исчезнуть скоро холодная зима,
Идет, идет — о, прелесть! — навстречу нам сама
Весна, природы праздник и милая обнова,
Любви жезлом волшебным разбуженная снова.
Величье Саваофа, создавшего весь свет,
И на земле, и в небе оставило свой след,
Во всем велик Создатель, и с небывалой силой
Пою я аллилуйя и Господи помилуй!
Божественно, прекрасно Им мир весь сотворен,
А перл Его созданья есть наше сердце. Он
Вдохнул в него бессмертный свой дух — им сердце бьется,
На нашем языке любовью он, зовется.
Прочь, лира древних греков! Я к ней не прикоснусь,
Не нужно прежних песен с беспутной пляской муз!
Благоговейно, скромно, исполненный смиренья,
Хочу я возвеличить Создателя творенье.
Прочь музыка и песни язычников слепых!
Пусть звуки струн Давида, струн набожно простых
Мне будут тихо вторить, когда свою хвалу я
Начну псалмом священным, запевши: аллилуйя!