Я жизнь люблю и умереть боюсь.
Взглянули бы, как я под током бьюсь
И гнусь, как язь в руках у рыболова,
Когда я перевоплощаюсь в слово.
Но я не рыба и не рыболов.
И я из обитателей углов,
Похожий на Раскольникова с виду.
Как скрипку я держу свою обиду.
Не упрекай, что я смущаюсь,
Что я минувшее принес
И пред тобою содрогаюсь
Под дуновеньем прежних грез.Те грезы — жизнь их осудила —
То прах давнишних алтарей;
Но их победным возмутила
Движеньем ты стопы своей.Уже мерцает свет, готовый
Всё озарить, всему помочь,
И, согреваясь жизнью новой,
Росою счастья плачет ночь.3 февраля 1891
Нарцисс, восторг самовлюблённости,
До боли сладостные сны,
Любовь — до смерти, до бездонности,
Всевластность чистой Белизны.
Нарцисс, забвенье жизни, жалости,
Желанье, страстность — до того,
Что в белом — в белом! — вспышка алости,
Забвенье лика своего.
Я — Фиделька, собачка нежная
На высоких и тонких ногах.
Жизнь моя течет безмятежная
У моей госпожи в руках.Ничего не понюхаю гадкого,
Жесткого ничего не кусну.
Если даст госпожа мне сладкого,
Я ей белую руку лизну.А подушка моя — пуховая,
И жизнь моя — земной рай.
Душа моя чистопсовая,
Наслаждайся, не скули, не умирай!
Мой праздник Жизни, праздник ласки —
В году, конечно, высокосном.
Я ладаном овеян росным,
Родился я в лазурной сказке.
Я в нескончаемой завязке
Непостижимостей Судьбы.
Я тот, кто шествует без маски,
За мной — свершители борьбы,
Мои взнесенья и паденья,
Мой сложный знак освобожденья, —
Мудрость нудит выбор: «Сытость — иль свобода».
Жизнь ей прекословит: «Сытость — иль неволя».
Упреждает Чудо пламенная Воля;
Но из темной жизни слабым нет исхода.
Мудрость возвещает, что Любовь — Алканье.
Жизнь смеется: «Голод — ненависть и злоба».
И маячит Слова нищее сверканье
Меж даяньем хлеба и зияньем гроба.
Долго в этой жизни темной
Образ милой мне блистал;
Но исчез он — и, как прежде,
Я бродить в потемках стал.
Как ребенок запевает
Песню громкую впотьмах,
Чтобы ею хоть немного
Разогнать свой детский страх,
Всего на свете боле
Страшитесь докторов,
Ланцеты все в их воле,
Хоть нет и топоров.Не можно смертных рода
От лавок их оттерть,
На их торговлю мода,
В их лавках жизнь и смерть.
Лишь только жизни вечной
Они не продают.
А жизни скоротечной
Не замечаем, как уходят годы.
Спохватываемся,
Когда они пройдут.
И все свои ошибки и невзгоды
Выносим мы на запоздалый суд.
И говорим:
«Когда б не то да это,
Иначе жизнь мы прожили б свою…»
Но призывает совесть нас к ответу
Парня спасем,
Парня в детдом -
На воспитанье!
Даром учить,
Даром поить,
Даром питанье!..
Жизнь — как вода,
Вел я всегда
Жизнь бесшабашную, -
Я прожил нелегкую жизнь:
Репрессии, голод, война…
Мне сердце шептало:
«Держись!
Иные придут времена…»
Пришли…
Но не те, что я ждал.
Пришли времена «воротил»,
Эпоха ворюг и менял,
И вновь этот мир мне не мил.
Все зыбко в жизни сей проточной,
Все тленью дань должно принесть,
И радость быть должна непрочной,
И роза каждая отцвесть:
Что будет, — то в дали заочной,
И ненадежно то, что есть.
Одни молитвы не обманут
И тайну жизни изрекут,
И слезы, что с молитвой канут
В отверстый благостью сосуд,
Безплодно жить… Ужасное сознанье!
И все кругом так ясно говорит:
— «Жизнь—цепь нужды, болезней и страданья,
Ряд огорчений и обид»…
К чему-же жить? Ужель для идеала?
Но «заросла к нему народная тропа»
Высоким тернием, где змей невидных жало
Разит героя и раба…
К чему-же жить?.. Ах, жить для жизни надо: —
Пускай дано нам ясно сознавать,
Чем больше
Я думаю о счастье,
Тем горше
Мне хочется рыдать…
На сцене
По мне бушуют страсти,
А в жизни
Их что-то не видать!..
Чем больше
Чем эти самые живут,
Что вот на паре ног проходят?
Пьют и едят, едят и пьют —
И в этом жизни смысл находят… Надуть, нажиться, обокрасть,
Растлить, унизить, сделать больно…
Какая ж им иная страсть?
Ведь им и этого довольно! И эти-то, на паре ног,
Так называемые люди
«Живут себе»… И имя Блок
Для них, погрязших в мерзком блуде, -
Для чего этой тленною жизнью болеть
И к утехам её мимолётным стремиться?
Есть блаженство одно: сном безгрёзным забыться
Навсегда, — умереть.
Вот волна набежала на влажный песок,
Прошептала прощальный привет и разбилась;
Вот в далёком окошке потух огонёк,
Вот звезда, догорая, скатилась.
В умираньи, в безропотном этом мельканьи
Для души, безнадёжно отравленной, есть
На дне моей жизни,
на самом донышке
Захочется мне
посидеть на солнышке,
На теплом пенушке.
И чтобы листва
красовалась палая
В наклонных лучах
недалекого вечера.
В жизни с дурами я опасался сходится,
Думал — толку от дур невозможно добиться:
Но когда обратился я к умным — оне
Больше глупых беды понаделали мне.
Чересчур уж умны эти умные были —
Их вопросы меня из себя выводили;
А как спросишь самих про важнейший предмет,
Засмеются — на том и покончен ответ.
И в ужасе я оглянулся назад,
И понял безумие жизни.
— Померк! да, померк торжествующий взгляд,
Ты понял безумие жизни!
О голос безвестный, ответь мне, молю:
Что правда, где путь, в чем спасенье?
— Спасутся — творящие волю мою,
Кто против — тем нет и спасенья!
В безумии жизни я не был рабом,
Не буду и ради блаженства!
Тебе обязан я спасеньем
Души, измученной борьбой,
Твоя любовь — мне утешеньем,
Твои слова — закон святой!
Ты безотрадную темницу
Преобразила в рай земной,
Меня ты к жизни пробудила
И возвратила мне покой.
Теперь я снова оживился,
Гляжу вперед теперь смелей,
В тёмный час тоска меня томила,
В тёмный час я пропил слёз немало,
Но не смерть меня страшила,
Не могила ужасала.
Я о жизни думал боязливо,
Я от жизни в тёмный час таился,
Звал я смертный час тоскливо,
О могиле я молился.
По земному по всему раздолью,
По земному лику — скорбь да горе.
О, жизнь моя! За ночью — ночь! И ты, душа, не внемлешь миру.
Усталая! К чему влачить усталую свою порфиру?
Что жизнь? Театр, игра страстей, бряцанье шпаг на перекрестках,
Миганье ламп, игра теней, игра огней на тусклых блестках.
К чему рукоплескать шутам? Живи на берегу угрюмом.
Там, раковины приложив к ушам, внемли плененным шумам —
Проникни в отдаленный мир: глухой старик ворчит сердито,
Ладья скрипит, шуршит весло, да вопли — с берегов Коцита.
Долго в этой жизни темной
Образ милый мне блистал;
Но исчез он, — и как прежде,
Я бродить в потемках стал.
Как ребенок запевает
Песню громкую в потьмах,
Чтобы ею, хоть немного,
Разогнать свой детский страх.
Ты кто-то из прежней жизни,
А кто — не вспомнить теперь…
На чьей мы скорбели тризне,
В какой мы гибли отчизне,
Зачем мне стучишься в дверь?
Из каких ты склубился бредней
И какого ты ждешь венца?
Уж не ты ль тот самый — последний,
Который после конца
Дни и ночи жизни,
Шли они, плодились,
Все, молчком, куда-то
Словно провалились,
И, нырнувши в волны
Камнями, не споря,
Спят под гул и грохот
Взявшего их моря!
Если встречусь с тобой
Иль увижу тебя, —
Что за трепет, за огонь
Разольётся во груди.
Если взглянешь, душа, —
Я горю и дрожу,
И бесчуствен и нем
Пред тобою стою!
Влачится жизнь моя в кругу
Ничтожных дел и впечатлений,
И в море вольных вдохновений
Не смею плыть — и не могу.Стою на звучном берегу,
Где ропщут волны песнопений,
Где веют ветры всех стремлений,
И всё чего-то стерегу.Быть может, станет предо мною,
Одетый пеною морскою,
Прекрасный гость из чудных стран, И я услышу речь живую
Про всё, о чем я здесь тоскую,
Когда из темной бездны жизни
Мой гордый дух летел, прозрев,
Звучал на похоронной тризне
Печально-сладостный напев.
И в звуках этого напева,
На мраморный склоняясь гроб,
Лобзали горестные девы
Мои уста и бледный лоб.
И я из светлого эфира,
Припомнив радости свои,
Как-то раз в потемках жизни
Засиял передо мной
Светлый образ; но погас он —
И я вновь окутан тьмой.
Дети малые в потемках,
Чтобы страх преодолеть
И унять тревогу сердца,
Начинают громко петь.
Жизнь — истома и метанье,
Жизнь — витанье
Тени бедной
Над плитой забытых рун;
В глубине ночных лагун
Отблеск бледный,
Трепетанье
Бликов белых,
Струйных лун;
Жизнь — полночное роптанье,
О жизнь! Ты миг, но миг прекрасный,
Миг невозвратный, дорогой;
Равно счастливый и несчастный
Расстаться не хотят с тобой.
Ты миг, но данный нам от Бога
Не для того, чтобы роптать
На свой удел, свою дорогу
И дар бесценный проклинать.
«Сколько яду в этих песнях!
Сколько яду, желчи, зла!..»
Что ж мне делать! столько яду
В жизнь мою ты пролила!
«Сколько яду в этих песнях!»
Что ж мне делать, жизнь моя!
Столько змей ношу я в сердце,
Да и сверх того — тебя!
Иду в смятеньи чрезвычайном,
И, созерцая даль мою,
Я в неожиданном, в случайном
Свои порывы узнаю.
Я снова слит с моей природой,
Хотя доселе не решил,
Стремлюсь ли я своей свободой,
Или игрой мне чуждых сил.
Но что за гранью жизни краткой
Меня ни встретит, — жизнь моя
День погас, и ночь пришла.
В черной тьме душа светла.
В смерти жизнь, и тает смерть.
Неба гаснущая твердь
Новой вспыхнула красой
Там серебряной росой,
В самой смерти жизнь любя,
Ночь усыпала себя.
Ходят Ангелы во мгле,
Слезы счастья шлют земле,
Ликовствуйте днесь,
Ликовствуйте здесь,
Воздух, и земля, и воды!
Веселитеся, народы!
Матерь ваша, россы, вам
Затворила Яна храм.
О Церера, и Помона, и прекрасна Флора!
Получайте днесь,
Получайте здесь
Без препятства дар солнечного взора!