Не корите, други,
Вы меня за это,
Что в моих твореньях
Нет тепла и света. Как кому на свете
Дышится, живётся —
Такова и песня
У него поётся… Жизнь даёт для песни
Образы и звуки:
Даст ли она радость,
Даст ли скорбь и муки, Даст ли день роскошный,
Всё будет, а меня не будет.-
Через неделю, через год…
Меня не берегите, люди,
Как вас никто не бережет.
Как вы, и я не выше тлена.
Я не давать тепла не мог.
Как-то сожжённое полено.
Угля сожжённого комок.
И счёты мы сведем едва ли.
Я добывал из жизни свет,
Ваши белые могилки рядом,
Ту же песнь поют колокола
Двум сердцам, которых жизнь была
В зимний день светло расцветшим садом.
Обо всём сказав другому взглядом,
Каждый ждал. Но вот из-за угла
Пронеслась смертельная стрела,
Роковым напитанная ядом.
Вся жизнь моя — как сине море,
С ветрами буйными в раздоре —
Бушует, пенится, кипит,
Волнами плещет и шумит.
Уступят ветры — и оно
Сровняется, как полотно.
Иной порою, в дни ненастья,
Всё в мире душу тяготит;
Порою улыбнётся счастье,
Ответно жизнь заговорит;
Мне жить порой не хочется.
Я все уже познал —
И горечь одиночества,
И поздней страсти шквал.
Но уходить умышленно
Из жизни — тяжкий грех.
Не брал у ней я лишнего.
Не создавал помех.
Богатства не выпрашивал,
А жил по мере сил.
И любишь ты всю жизнь меня, меня одну.
Да, если хочешь знать, и даже вот такую.
Пусть я безумствую, немотствую, тоскую,
И вечная разлука суждена.
Ничто нас не бросит друг к другу.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ты мне не обещал, и мы смеялись оба.
Жизнь перед Смертью —
как девочка перед женщиной.
Девочка Жизнь простодушна.
Цинична женщина Смерть.
Жизнь, по мненью Смерти,
заражена сантиментщиной.
Смерть лишена сантиментов —
попробуй умилосердь.
Старость, болезни, голод,
пули, ножи, веревки,
В далях селенье
Стеклами блещет надгорное.
Рад заведенье
Бросить свое полотерное.
Жизнь свою муча,
Годы плясал над паркетами.
Дымная туча
Вспыхнула душными светами.
Воля ты, воля:
Жизнь подневольная минула.
ТВ теперь театр для двоих.
Два лидера свои играют роли.
Мы слушаем с надеждой
Или с болью
С экрана монологи их.
А жизнь страны идет своим путем.
Растим детей, надеемся и строим,
По зависти кому-то ямы роем,
И тут же воздаем хвалу героям,
Едва страна покончила с огнем.
Перевал. Осталось жить немного.
За вершиной к смерти круче склон.
И впервые жаль, что нету Бога:
Пустота. Нет смысла. Клонит в сон.Только всё ж я двигаться обязан —
Долг велит, гнетет и в полусне.
И плетусь, как раб, тем долгом связан,
Словно жизнь моя нужна не мне.Разве рабством связан я с другими?
Разве мне не жаль, что в пропасть — дни?
Господи! Откройся! Помоги мне!
Жизнь, себя, свободу мне верни…
Серебро, огни и блестки, —
Целый мир из серебра!
Блещут инеем березки,
Оголенные вчера.
В этом взмахе чьей-то грезы
Только призраки и сны,
Все предметы старой прозы
Новизной озарены.
Пусть говорят: «Святыня — не от Жизни»,
Блюди елей у брачного чертога!
Жених грядет: пожди еще немного,
И уличной не внемли укоризне.То — странники в неузнанной отчизне,
Сжигая храмы, мнят, что жгут в них бога,
И веселятся на багровой тризне.
Но ты блюди елей свой у порога! Блуждает Жизнь извивами Меандра,
А Море ждет в недвижимом сосуде.
На пепле Трои восстает Кассандра.Святой елей, рушенья в дымной груде,
Ты новая затеплишь Александра
Когда-то гордый и надменный,
Теперь с цыганкой я в раю,
И вот — прошу ее смиренно:
«Спляши, цыганка, жизнь мою».
И долго длится пляс ужасный,
И жизнь проходит предо мной
Безумной, сонной и прекрасной
И отвратительной мечтой…
То кружится, закинув руки,
То поползет змеей, — и вдруг
Великих мало в нашей жизни дней,
Но жизнь его — день славный в жизни нашей.
Вам, детки, солидарные с папашей,
Да будет с каждым новым днем стыдней.
Жизнь наша — бред. Что Санин перед ней? —
Невинный отрок, всех вас вместе краше!
Ведь не порок прославил Арцыбашев, —
Лишь искренность, которой нет родней.
Любовь — обман, и жизнь — мгновенье,
Жизнь — стон, раздавшийся, чтоб смолкнуть навсегда!
К чему же я живу, к чему мои мученья,
И боль отчаянья, и жгучий яд стыда?
К чему ж, не веруя в любовь, я сам так жадно,
Так глупо жду ее всей страстною душой,
И так мне радостно, так больно и отрадно
И самому любить с надеждой и тоской?
О сердце глупое, когда ж ты перестанешь
Мечтать и отзыва молить?
Опять пред тобой я стою очарован,
На черные кудри гляжу, —
Опять я тоской непонятной взволнован
И жадных очей не свожу.
Я думаю: ангел! какою ценою
Куплю дорогую любовь?
Отдам ли я жизнь тебе с жалкой борьбою,
С томленьем печальных годов?..
Я ничего не знаю, я ни во что не верю,
Больше не вижу в жизни светлых ее сторон.
Я подхожу сторожко к ближнему, точно к зверю.
Мне ничего не нужно. Скучно. Я утомлен.
Кто-то кого-то режет, кто-то кого-то душит.
Всюду одна нажива, жульничество и ложь.
Ах, не смотрели б очи! ах, не слыхали б уши!
Лермонтов! ты ль не прав был: «Чем этот мир хорош?»
Мысль, даже мысль продажна. Даже любовь корыстна.
Нет воплотимой грезы. Все мишура, все прах.
Не понимаю, отчего
В природе мертвенной и скудной
Встаёт какой-то властью чудной
Единой жизни торжество.
Я вижу вечную природу
Под неизбежной властью сил, —
Но кто же в бытие вложил
И вдохновенье, и свободу?
И в этот краткий срок земной,
Из вещества сложась земного,
Холодно бродить по свету,
Холодней лежать в гробу.
Помни это, помни это,
Не кляни свою судьбу.Ты еще читаешь Блока,
Ты еще глядишь в окно.
Ты еще не знаешь срока —
Все неясно, все жестоко,
Все навек обречено.И, конечно, жизнь прекрасна,
И, конечно, смерть страшна,
Отвратительна, ужасна,
Песенка
Лиза, Бог на радость
Создал в свет людей;
Время счастья—младость,
Насладимся ей.
Дважды не бывает
Молод человек;
В скук протекает
Без любви наш век.
Всем любиться должно,
Внутренней связью
Сил четырех
Держится стройно
Мира чертог.
Звезды лимона
В чашу на дно! —
Горько и жгуче
Жизни зерно.
Пью по ночам хлорал запоем,
Привыкший к яду Митридат,
Чтоб усладить себя покоем
И сном, хоть взятым напрокат.
Мне в тягость жить; хочу забыться,
Хочу не знать, что я живу,
Хочу от жизни отрешиться
И от всего, что наяву.
Он в жизнь вбегал рязанским простаком,
Голубоглазым, кудреватым, русым,
С задорным носом и веселым вкусом,
К усладам жизни солнышком влеком.
Но вскоре бунт швырнул свой грязный ком
В сиянье глаз. Отравленный укусом
Змей мятежа, злословил над Иисусом,
Сдружиться постарался с кабаком…
Затрепетали звезды в небе,
И от зари, из-за аллей,
Повеял чистый, легкий ветер
Весенней свежестью полей.
К закату, точно окрыленный,
Спешу за ним, и жадно грудь
Его вечерней ласки ищет
И счастья в жизни потонуть.
В лоне твоем глубоком и темном покоится тайно
Весь человеческий жребий. Скорби рыданье, волнение
Страсти навеки в твой засыпают целебный приют,
Мука любви и блаженство любви не тревожат там боле
Груди спокойной. О жизнь, ты полная трепета буря!
Только в безмолвно-хранительном мраке могилы безвластен
Рок… Мы там забываемся сном беспробудным, быть может
Сны прекрасные видя… О! там не кипит, не пылает
Кровь, и терзания жизни не рвут охладевшего сердца.
Искусство — ноша на плечах,
Зато как мы, поэты, ценим
Жизнь в мимолетных мелочах!
Как сладостно предаться лени,
Почувствовать, как в жилах кровь
Переливается певуче,
Бросающую в жар любовь
Поймать за тучкою летучей,
И грезить, будто жизнь сама
Встает во всем шампанском блеске
Над виноградными холмами
Плывут златые облака.
Внизу зелеными волнами
Шумит померкшая река —
Взор, постепенно из долины
Подъемлясь, всходит к высотам
И видит на краю вершины
Круглообразный, светлый Храм.
Там в горнем, неземном жилище,
Где смертной жизни места нет,
Ты говоришь, что я замолк,
И с ревностью, и с укоризной.
Париж не лес, и я не волк,
Но жизнь не вычеркнуть из жизни.
А жил я там, где сер и сед,
Подобный каменному бору,
И голубой и в пепле лет
Стоит, шумит великий город.
Там даже счастье нипочем,
От слова там легко и больно,
Не легкий жребий, не отрадный,
Был вынут для тебя судьбой,
И рано с жизнью беспощадной
Вступила ты в неравный бой.
Ты билась с мужеством немногих,
И в этом роковом бою
Из испытаний самых строгих
Всю душу вынесла свою.
Сквозь ветра поющий полет
И волн громовые овации
Корабль моей жизни плывет
По курсу к демобилизации.Всю жизнь не забудется флот,
И вы, корабельные кубрики,
И море, где служба идет
Под флагом Советской Республики.Но близок тот час, когда я
Сойду с электрички на станции.
Продолжится юность моя
В аллеях с цветами и танцами.В труде и средь каменных груд,
Счастливая пора, дни юности мятежной!
Умчалась ты, и тихо я грущу;
На новый океан, сердитый и безбрежный,
Усталую ладью души моей спущу…
Ты мило мне, прошедшее родное,
Твоя печаль светла, а грусть твоя бледна…
Печаль и грусть в далекое былое
Ушли, душа усталая одна…
Не знаю, сколько бед сулит мне жизнь иная,
Не знаю, как широк сердитый океан…
Жизнью украсил язычник свои саркофаги и урны.
Пестрою вязью сплетясь, фавны, вакханки вокруг
Пляшут. Щеки надул козлоногий сатир, и труди́тся:
Рог дребезжащий его хрипло и дико звучит.
Мнится, из мрамора слышны и стройный кимвал и тимпаны.
Вот наливные плоды резвые птицы клюют.
Шум не пугает их; он не спугнет и подавно Амура:
То-то раздолье ему с факелом бегать в толпе!
Так изобилию жизни и самая смерть покорилась:
В тихом вместилище сем словно и пепел живет!
Я прожил горестную жизнь
И понял не вчера,
Что, как судьба ни повернись, —
Нет худа без добра.И если вдруг меня волна
Потащит в глубину,
То море высохнет до дна
И я не утону.И если я сорвусь в каньон,
Неловкий, как арбуз,
То мне скала подставит склон
И я не расшибусь.И если выстрелят в меня
Твердь изрезая молньи жгучей
Копиевидным острием,
Жизнь протуманилась — и тучей
Ползет в эфире голубом.
Всклубились прошлые годины
Там куполами облаков.
А дальше — мертвые стремнины
В ночь утопающих веков.
Я — белая сирень. Медлительно томят
Цветы мои, цветы серебряно-нагие.
Осыпятся одни — распустятся другие,
И землю опьянит их новый аромат!
Я — тысячи цветов в бесслитном сочетанье,
И каждый лепесток — звено одних оков.
Мой белый цвет — слиянье всех цветов,
И яды всех отрав — мое благоуханье!