Найдено стихов - 425.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Когда, среди богинь метнувши жребий, боги
Вводили жен в свои небесные чертоги,
Суровый бог войны, омытый весь в крови,
Взял в жены чуждую отраде материнства
Богиню грабежа и гнусного бесчинства.
Восторгов неземных и знойных чар любви
Неиссякаемый родник найдя в богине,
Бог неразлучен с ней поныне.
С тех пор, однако, для страны,
Охваченной огнем кровавого пожара,
Изнемогающей от вражьего удара,
Не так ужасен бог войны,
Как подвиги его божественной жены.
Ты больна, но вся прекрасна, как мечта.
Ты святою тишиною повита.
Нет огня в твоих потупленных очах,
Нет лобзаний и улыбок на устах.
Мне не снять с тебя венчальный твой убор,
Не зажечь стыдом мне твой невинный взор.
Нет, мой друг, ты будешь мирно почивать, —
Стану я твой чуткий сон оберегать.
Люди злы, и нас с тобою осмеют.
Мы не пустим их в наш радостный приют.
Какой-то бешеный по улице бежал,
И мочи что в нем есть: горит, горит! кричал.
Тут выбежал старик с прекрасною женою:
«Где, что», кричал, «горит? что сделалось со мною?»
Тут бешеный такой сказал ему ответ:
Ах нет!
Не твой пылает дом, — сердечушко во мне
По душечке горит, — твоей горит жене!
Вся в слезах негодованья
Я его хватила в рожу
И со злостью
Я прибавила, о боже, похожа.Я писал жене про мыло,
А она-то и забыла
и не купила
Какова ж моя жена,
Не разбойница ль она? Вся в слезах негодованья
Рдеет рожа за границей
У моей жены срамницы,
И ее характер пылкий
Отдыхает за бутылкой.Я просил жену о мыле,
А она и позабыла,
Какова моя жена,
Не разбойница ль она? Два года мы бедно живём,
Одна чиста у нас лишь совесть.
И от Каткова денег ждём
За неудавшуюся повесть.
Есть ли у тебя, брат, совесть?
Ты в «Зарю» затеял повесть,
Ты с Каткова деньги взял,
Сочиненье обещал.
Ты последний капитал
На рулетке просвистал, и дошло, что ни алтына
Не имеешь ты, дубина!
Без Бога, без хлеба, без крова,
— Со страстью! со звоном! со славой! —
Ведет арестант чернобровый
В Сибирь — молодую жену.Когда-то с полуночных палуб
Взирали на Хиос и Смирну,
И мрамор столичных кофеен
Им руки в перстнях холодил.Какие о страсти прекрасной
Велись разговоры под скрипку!
Тонуло лицо чужестранца
В египетском тонком дыму.Под низким рассеянным небом
Вперед по сибирскому тракту
Ведет господин чужестранный
Домой — молодую жену.3 сентября 1917
Ты роли выпекала, как из теста:
Жена и мать, невеста и вдова…
И реки напечатанного текста
В отчаянные вылились слова! Ах, Славина! Заслуженная Зина!
Кто этот искуситель, этот змей,
Храбрец, хитрец, таинственный мужчина?
Каких земель? Каких таких кровей? Жена и мать, вдова, невеста — роли!..
Всё дам<ы> — пик, червей, бубей и треф.
Играй их в жизни всё равно по школе:
Правдиво, точно — так, как учит шеф.
Как «Андромахи» перевод
Известен стал у стикских вод,
И наших дней Прадон прославился и в аде.
«Зачем писать ему? — сказал Расин в досаде. —
Пускай бы он меня в покое оставлял,
Творения с женой другие б издавал».
Жена же, напроти́в, когда он к ней подходит,
Жалеет каждый раз, что он не переводит.
Неверен некто был , жену имев дурную,
И не любил ее женився молодец .
Не сам ли своево нещаетья он творец ?
Вить лутче б было то, когда бы взял иную.
Спросили, для чево он так себя связал ,
Не любишь ты жены, с охотой кою взял ?
Он на ето сказал :
В убожестве почти я помиру таскался;
Так я не жеищииой, но деньгами ласкался,
И больше бедности я ныне не терплю,
Я с харей хоть и сплю;
А что любил тогда, и ныне то люблю.
Жену люблю, жена моя, на все мне леты.
Дурной сей женщины монеты:
А ета женщина приданое монет ,
Так и неверности моей супруге нет .
И две мечты — невеста и жена —
В обятиях предстали мне так живо.
Одна была, как осень, молчалива,
Восторженна другая, как весна.
Я полон был любовию к обеим,
К тебе, и к ней, и вновь и вновь к тебе,
Я сладостно вручал себя судьбе,
Таинственным сознанием лелеем…
Ты помнишь ли наш путь назад сквозь тень,
Недавных грез с разлукою слиянье,
Случайное свободное прощанье,
Промчавшийся, но возвратимый день.
Слыхал я, говорят, что менее тоскуют
Те, кои пополам друг с дружкою горюют;
По мне — как ни мала тоска моих друзей,
Все больше во сто крат мне кажется моей!
Чтоб лучше уравнять для нас двух жизни бремя,
Вот как желал бы я делить с тобою время:
Веселые часы откладывать тебе,
А пасмурные дни присваивать себе.
Жена же Лотова оглянулась позади
его и стала соляным столпом.
Книга Бытия
И праведник шел за посланником Бога,
Огромный и светлый, по черной горе.
Но громко жене говорила тревога:
Не поздно, ты можешь еще посмотреть
На красные башни родного Содома,
На площадь, где пела, на двор, где пряла,
На окна пустые высокого дома,
Где милому мужу детей родила.
Взглянула — и, скованы смертною болью,
Глаза ее больше смотреть не могли;
И сделалось тело прозрачною солью,
И быстрые ноги к земле приросли.
Кто женщину эту оплакивать будет?
Не меньшей ли мнится она из утрат?
Лишь сердце мое никогда не забудет
Отдавшую жизнь за единственный взгляд.
Морей неведомых далеким пляжем
идет луна —
жена моя.
Моя любовница рыжеволосая.
За экипажем
крикливо тянется толпа созвездий пестрополосая.
Венчается автомобильным гаражем,
целуется газетными киосками,
а шлейфа млечный путь моргающим пажем
украшен мишурными блестками.
А я?
Несло же, палимому, бровей коромысло
из глаз колодцев студеные ведра.
В шелках озерных ты висла,
янтарной скрипкой пели бедра?
В края, где злоба крыш,
не кинешь блесткой лесни.
В бульварах я тону, тоской песков овеян:
ведь это ж дочь твоя —
моя песня
в чулке ажурном
у кофеен!
С любовью черная жена
Мою главу к себе прижала —
И проступила седина
Там, где слеза ее бежала.
И я согнулся, изнемог,
Ослеп от этого лобзанья,
И мозг в хребте моем иссох
От алчного ее сосанья.
Теперь я труп, в котором дух
Еще томится, заключенный;
Но иногда, проснувшись, вдруг
Он забушует, раздраженный.
К чему проклятья? Ни одно
Из них не умертвит и мухи!
Сноси, что свыше суждено,
С молитвою, в смиренном духе.
Муж болен жестоко и умирает ,
Жена лиш токи слез рыдая отирает ;
От горести дрожит ,
Без памяти лежит ,
И только слов дает напасть ея круша:
Признаков жизни ты уж больше не являеш ,
Моя душа.
Кому меня, кому ты ныне оставляеш ?
Не льзя престать рыдать, ни горьких слез отерть.
Кричит : ко мне прийди, ко мне прийди, о смерть!
Тотчас она приходит ,
И верную жену отчаянну находит .
За чем , сударыня, меня к себе звала?
Ах ! я тебя к себе давно уже ждала.
Томится, мучится душа у мужа в теле.
Не дай ему и мне страдать;
Отраду можеш ты единая мне дать,
Возми ево скоряй, возми ево отселе.
Глухой, неведомой тайгою,
Сибирской дальней стороной
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой.
Шумит, бушует непогода,
Далек, далек бродяге путь.
Укрой, тайга его глухая, —
Бродяга хочет отдохнуть.
Там далеко за темным бором
Оставил родину свою,
Оставил мать свою родную,
Детей, любимую жену.
«Умру, в чужой земле зароют,
Заплачет маменька моя,
Жена найдет себе другого,
А мать сыночка никогда».
Пловет лебедь с лебедятами;
По крутому бережку
Идет да добрый молодец.
Уж и убил лебедь белую,
Пустил пушок по синю морю;
По чисту полю пустил руду,
Пустил руду по чисту полю.
В чистом полюшке добрый молодец
Искал свою добру жену,
Добру жену да лебедь белую.
Вятская губерния. Нолинский уезд.
Колосов, стр. 240 («хороводная круговая»).
Некоторые стихи и полустишия повторяются.
Жил-был старый король,
С седой бородою да с суровою душою,
И, бедный старый король,
Он жил с женой молодою.
И жил-был паж молодой,
С головой белокурой да с веселой душою…
Носил он шлейф золотой
За царской женой молодою.
Есть старая песня одна,
Мне с самого детства ее натвердили:
Им гибель обоим была суждена…
Друг друга они слишком сильно любили…
Законная женаЕсть еще вино в глубокой чашке,
И на блюде ласточкины гнезда.
От начала мира уважает
Мандарин законную супругу.НаложницаЕсть еще вино в глубокой чашке,
И на блюде гусь большой и жирный.
Если нет детей у мандарина,
Мандарин наложницу заводит.СлужанкаЕсть еще вино в глубокой чашке,
И на блюде разное варенье.
Для чего вы обе мандарину,
Каждый вечер новую он хочет.МандаринБольше нет вина в глубокой чашке,
И на блюде только красный перец.
Замолчите, глупые болтушки,
И не смейтесь над несчастным старцем.
— Солдатушки, наши ребятушки,
Где же ваши маты?
— Наши маты — белые палаты,
Вот где наши маты.
— Солдатушки, наши ребятушки,
Где же ваши жены?
— Наши жены — пушки заряжены,
Вот где наши жены.
— Солдатушки, наши ребятушки,
Где же ваши детки?
— Наши детки — пули быстры, метки,
Вот где наши детки.
— Солдатушки, наши ребятушки,
Где же ваши сестры?
— Наши сестры — пики, сабли остры,
Вот где наши сестры.
На свете много благоуханной и озаренной красоты.
Забава девам, отрада женам — весенне-белые цветы.
Цветов весенних милее жены, желанней девы, — о них мечты.
Но кто изведал уклоны жизни до вечно темной, ночной черты,
Кто видел руку над колыбелью у надмогильной немой плиты,
Тому понятно, что в бедном сердце печаль и радость навек слиты.
Ликуй и смейся над вещей бездной, всходи беспечно на все мосты,
А эти стоны: «Дышать мне нечем, я умираю!» — поймешь ли ты?
Он нам сказал вчера: «Моя жена больна.
Четвертый день лежит. Она — одна.
Быть может, с ездим к ней?» — прибавил тихо мне
И то же самое — моей жене.
И вот на станцию мы, подозвав авто,
Не зная — ехали — где, как и что.
Он в электрический нас проводил вагон.
Весь час пути был молчаливым он.
Лишь устремленные его в окно глаза
Мягчила жалостливая слеза.
В прохладной комнате она встречала нас
С лицом, которому — в иконостас.
О, голубеющая худоба его!
Улыбка дрогнула: — «Я — ничего…
Сегодня бодрая…» Кивнув моей жене,
Она осталась с ней наедине.
Мужик пашеньку пахал,
Сам на солнышко глядел:
Еще попашу,
Еще погляжу!
Как чужи-то жены
Мужьям завтракать несут,
А моя шельма жена
И обедать не несет.
Уж я выпрягу лошадку,
Я поеду во луга,
Пущу коня во росу,
А сам вырежу лозу
На свою курву жену.
Приезжаю ко двору, —
Жена ходит по двору,
Да набеленная,
Нарумяненная.
Уж я брошу лозу,
Поцалую жену:
„А где, жена, была,
Где, сударыня моя?“
— Я была, сударь, была,
У соседа на пиру. —
„А и что, жена, пила,
Что, сударыня, пила?“
— Я пила, сударь, пила
Я и мед и вино,
За твое, сударь, здоровье
Стакан меду выпила. —
„Да спасибо же, жена:
Не забыла про меня;
Не могу тебя забыть,
Я не знаю, как избить“.
Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя…
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слёзы —
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
Тихо тощая лошадка
По пути бредет;
Гроб, рогожею покрытый,
На санях везет.На санях в худой шубенке
Мужичок сидит;
Понукает он лошадку,
На нее кричит.На лице его суровом
Налегла печаль,
И жену свою, голубку,
Крепко ему жаль.Спит в гробу его подруга,
Верная жена, —
В час родов, от тяжкой муки,
Умерла онаИ покинула на мужа
Пятерых сирот;
Кто-то их теперь обмоет?
Кто-то обошьет? Вот пред ним мосток, часовня,
Вот и божий храм, —
И жену свою, голубку,
Он оставит там.Долго станут плакать дети,
Ждать и кликать мать;
Не придет она с погоста
Слезы их унять.
Прощался муж с женою,
И плакала жена.
Гудела над страною
Гражданская война.Осенняя рябина
Краснела у крыльца,
И три малютки-сына
Смотрели на отца.Отец сказал сурово
Ребятам и жене
Всего четыре слова:
«Не плачьте обо мне!»Сказал и отвернулся,
Винтовку взял свою
И больше не вернулся
В родимую семью… Не зря мы кровью нашей
Окрасили поля:
Цветет — что день, то краше
Советская земля! Растет-цветет рябина
У нового крыльца,
И выросли три сына,
Три крепких молодца.Один — военный летчик,
Другой — морской пилот,
А третий тоже хочет
Идти в воздушный флот.Сильны и смелы с детства,
Не отдадут сыны
Отцовского наследства —
Советской стороны!
Обе вы мне жены, и у каждой дети —
Девочка и мальчик — оба от меня.
Девочкина мама с папой в кабинете,
А другой не знаю тысячу три дня.
Девочкина мама — тяжко ль ей, легко ли —
У меня, со мною, целиком во мне.
А другая мама где-то там на воле,
Может быть, на море, — может быть, на дне.
Но ее ребенок, маленький мой мальчик,
Матерью пристроен за три пятьдесят.
Кто же поцелует рта его коральчик?
Что же: я невинен или виноват?
Ах, я взял бы, взял бы крошку дорогого,
Миленького детку в тесный кабинет.
Девочкина мама! слово, только слово! —
Это так жестоко: ты ни «да», ни «нет»!
Был дом ,
И разнеслися слухи;
Что в доме том
Живут нечисты духи,
Дом пуст ;
Хозяин дом оставил ,
И только дом чертями густ .
О естьли бы кто дом от етова избавил !
Однако избавленья нет :
А из чертей ни кто из дома вон нейдет .
Был муж , была жена, и были брани
У них , без пошлины и безо всякой дани.
Жена была остра, и с мужем зуб о зуб ,
Жена была остра по русски незговорна,
А по крестьянски вздорна:
А муж был туп ,
По русски, был тазать сожительницу скуп ,
А по крестьянски глуп ;
Но уж не до тазанья;
Пришло до наказанья:
Стал дюж
И муж :
Приговорил жену ко смерти,
И запер в оный дом ; в котором жили черти.
Пришел к нему
Пустова дома прежний житель,
И говорит : тебе, я, другу моему,
Покорнейший служитель:
А паче и тово; твоей жене,
За ваши милости ко мне.
Дияволи твосй супруги испужались,
И разбежались.
Словенка Лиза, повара жена,
Веселая красивая шатенка,
Сказала мне, в ручье отражена
(И в этом прелесть главная оттенка!):
«Закажем гуляш, чокнемся вином
В одной из нами встреченных гостилен».
Мы к столику присели под окном,
И, признаюсь, был этот завтрак стилен…
По черным тропкам, близким ей одной,
Уже с утра мы в замок шли соседний,
И этот путь, мне чуждый, ей родной,
Навеял будоражащие бредни…
И, розовая, стала от вина
Она еще, казалось, розовее,
Словенка Лиза, повара жена,
Все предрассудки смехом поразвеяв…
Вытрет губы, наденет шинель,
И, не глядя, жену поцелует.
А на улице ветер лютует,
Он из сердца повыдует хмель.И потянется в город обоз,
Не добудешь ста грамм по дороге,
Только ветер бросается в ноги
И глаза обжигает до слез.Был колхозником — станешь бойцом.
Пусть о родине, вольной и древней,
Мало песен сложили в деревне —
Выйдешь в поле, и дело с концом.А на выезде плачет жена,
Причитая и руки ломая,
Словно черные кони Мамая,
Где-то близко, как в те времена,
Мчатся, снежную пыль подымая,
Ветер вьет, и звенят стремена.
В часах песочных, вижу я,
Песку осталось мало…
Жена прекрасная моя,
Смерть ждать меня устала —
И хочет вырвать из твойх
Обятий беспощадно,
Из тела душу хочет взять,
Подстерегая жадно.
Смерть гонит душу, а душе
Покинуть жалко тело,
И, как блоха под ситом, вдруг
Бедняжка оробела.
Нет, смерти мне не одолеть,
Хоть корчусь, бьюсь на месте…
Муж и жена, душа и плоть,
Не могут жить век вместе.
Блюдите фронт, но вместе с тем
Немедленно в переговоры
Вступите с немцами, затем
Надеждой озарите взоры.
Ни вам — немецкие позоры,
Ни немцам — русские, — нужны
Тем и другим полей просторы
И ласка любящей жены!
Зачем же ужас вам? Зачем
Боль ран, и смерть, и все раздоры?
Чем оправдаете вы, чем
Пролитье крови? Мертвых хоры
Вас не тревожат? Их дозоры
В час полуночной тишины
Не вызывают вас на споры
О слезах любящей жены?
Нет во вселенной лучше тем,
Чем тема: лес, поля и горы.
Кто с этим несогласен — нем.
Кроту милее солнца — норы.
А как пленительны озера,
Бубенчик-ландыш, плеск луны,
Улыбка в небесах Авроры
И взоры любящей жены.
Иль мы поэты, фантазеры,
И вам в окопах не слышны
Ни наши нежные укоры,
Ни голос любящей жены?..
Солдатушки-ребятушки,
Петух кукуреку.
Мы в мушкетик пулю в дуло
Да забили крепенько.
Солдатушки-ребятушки,
Сам Суворов с нами.
Ну, так что же, это — знаем,
Победа за нами.
Солдатушки-ребятушки,
Где же ваши жены?
Наши жены — пушки заряжены,
Вот где наши жены.
Солдатушки-ребятушки,
Где же ваши матки?
Наши матки — белые палатки,
Вот где наши матки.
Солдатушки-ребятушки,
Где же ваши сестры?
Наши сестры — сабли востры,
Вот где наши сестры.
Солдатушки-ребятушки,
Чертов мост пред нами.
Бьем французов, бьем французов,
Сам Суворов с нами.
Про меня «мошенник» вкратце
Говорят, говорят,
И пестрей, чем на паяце,
Мой наряд, мой наряд.
Я плясун, плясун канатный
Бибабо, бибабо.
Я кричу: мой верный, ватный
Пес тубо, пес тубо.
Прибрели мы из Китая
С ним вдвоем, с ним вдвоем.
По трапециям летая,
Все поем, все поем,
В наших песнях много чуши, —
Правда — ложь, правда — ложь.,
Затыкай, коль хочешь, уши —
Ну так что ж, ну так что ж!
Я судьбы, плясун канатный, —
Не кляну, не кляну. —
Заменяет песик ватный
И жену, и жену.
Так мала в этом веке пока что
человеческой жизни цена!..
Под крылами голубки Пикассо
продолжается всюду война.
Наших жен мы поспешно целуем,
обнимаем поспешно детей,
и уходим от них, и воюем
на войне человечьих страстей.
Мы воюем с песками, снегами,
с небесами воюем, землей;
мы воюем с неправдой, долгами,
с дураками и сами с собой.
И когда умираем, не смейте
простодушно поверить вполне
ни в инфаркт, ни в естественность смерти, -
мы убиты на этой войне.
И мужей, без вины виноватых,
наши жены, приникнув к окну,
провожают глазами солдаток
на суровую эту войну.