Вчера свершился мой жена с тобою брак:
Что я хотел найти, не делалося так.
Жена ему на то: не те уж ныне годы,
Трудненько то найти, что вывелось из моды.
Ты будущей себя женою утешает,
Какую взять тебе, усердно вопрошаеш.
Возми богатую, так будеш ты богат,
Возми большей родни, боярам будешь брат,
Возми разумную, любви к похвальной страсти:
Возми прекрасную, телесной ради сласти:
А ты ответствуешь: хочу иметь покой;
Так лутче не бери, пожалуй ни какой.
Милон на многи дни с женою разлучился,
Однако к ней еще проститься возвратился.
Она не чаяла при горести своей,
Что возвратится он опять так скоро к ней,
Хотя ей три часа казались за неделю,
И от тоски взяла другого на постелю.
Увидя гостя с ней, приезжий обомлел.
Жена вскричала: «Что ты, муж, оторопел?
Будь господин страстей и овладей собою;
Я телом только с ним, душа моя с тобою».
Неверен некто был, жену имев дурную,
И не любил ее женився молодец.
Не сам ли своево нещаетья он творецъ?
Вить лутче б было то, когда бы взял иную.
Спросили, для чево он так себя связал,
Не любишь ты жены, с охотой кою взялъ?
Он на ето сказал:
В убожестве почти я помиру таскался;
Так я не жеищииой, но деньгами ласкался,
И больше бедности я ныне не терплю,
Муж болен жестоко и умирает,
Жена лиш токи слез рыдая отираетъ;
От горести дрожит,
Без памяти лежит,
И только слов дает напасть ея круша:
Признаков жизни ты уж больше не являеш,
Моя душа.
Кому меня, кому ты ныне оставляешъ?
Не льзя престать рыдать, ни горьких слез отерть.
Кричит: ко мне прийди, ко мне прийди, о смерть!
Был дом,
И разнеслися слухи;
Что в доме том
Живут нечисты духи,
Дом пустъ;
Хозяин дом оставил,
И только дом чертями густ.
О естьли бы кто дом от етова избавилъ!
Однако избавленья нет:
А из чертей ни кто из дома вон нейдет.
Был некто нравов исправитедь,
Великодушия любитель.
Скорбящих ободрял,
Печальных утешал.
Соседы все его Героем почитали,
И все его слова в законы принимали.
Скрадут ли ково когда,
Иль кто болеет иногда,
Детей ли кто своих или жены лишится,
Или нападками невинной утеснится,
Бывают иногда, по участи злой, жоны,
Жесточе Тизифоны;
Сей яд,
Есть ад,
Страданье без отрад.
Жену прелюту,
Имел какой-то мужъ;
И сколько он ни был, против ее, ни дюж,
Однако он страдал по всякую минуту;
Как бритва, так была она ко злу, остра;
Муж пьяница, жена всяк день ево журит
И говорит
Друзьям ево она: я мужа постращаю,
И отъучить от пьянства обещаю.
А какъ?
Вот так.
Когда напьется он и потеряет силу
И помышления, снесу ево в могилу,
И сверьху прикреплю доской,
А не землей; проход дышать ево дам рылу.
И так и сяк, жена с сожителем жила,
Но другом никогда с супругом не была;
И чувствовал супруг колонье злое шила:
Досады новыя она вседневно шила:
Ево крушила,
И изсушила.
Но что бы злобу всю в последок совершила,
И скончала бы супруговой судьбой,
Зовет пойдем купаться мы с тобой;
И больше на тебя дружечик не сержуся;
Великий крепкий град,
Приступным воинством объят,
На договоры не здастся,
И с неприятелем всей силою биется.
С обеих стран реками кровь лиется;
Летают бомбы и ревут,
И здания во граде рвут.
От пушек стены поврежденны,
Так те, которы осажденны,
Ослабли на конец и стали побежденны.
У мужика в чулане поставлены лукошки,
Забилася тут мышь, не устрашуся кошки.
Кричала мышь, бодрясь, подай ее сюда.
Отколе ни взялась, пришла она туда:
Насилу унесла геройка в подпол ножки.
Коль ета притча не сладка,
Лишь только для тово что очень коротка;
Во вкус войти не льзя всево мне света:
Подоле ета:
Боярин был, боярыня была,
Скончался у жены возлюбленный супруг;
Он был любовник ей и был ей верный друг.
Мечталась
И в ночь и в день
Стенящей в верности жене супружня тень,
И только статуя для памяти осталась
. . . . . . . . . . .
Из дерева супружнице его:
. . . . . . . . . . .
Она всегда на статую взирала
Солдат, которому в войне отшибли ноги,
Был отдан в монастырь, чтоб там кормить его.
А служки были строги
Для бедного сего.
Не мог там пищею несчастливый ласкаться
И жизни был не рад,
Оставил монастырь безногий сей солдат.
Ног нет; пополз, и стал он по миру таскаться.
Я дело самое преважное имел,
Желая, чтоб никто тогда не зашумел,
В любови некогда — не знаю, кто, — горит,
И никакого в ней взаимства он не зрит.
Он суетно во страсти тает,
Но дух к нему какой-то прилетает
И хочет участи его переменить,
И именно — к нему любезную склонить,
И сердцем, а не только взором,
Да только лишь со договором,
Чтоб он им вечно обладал.
Детина на это рукописанье дал.
Был некто Ияким во Вавилоне граде,
Имущий множество и злата и сребра,
Скота во стаде
И в доме всякаго добра.
В жену себе поял девицу он прекрасну,
Богобоязливу, к нему любовью страсну:
Во добродетели отец ея блистал
И в истинном ее законе воспитал,
Страх Божий в ней посея
И научил ее закону Моисея.