почти наверняка тунгусский метеорит
содержит около 20 000 000 тонн железа
и около 20 000 тонн платины.
(из газетной статьи)1В неведомых недрах стекла
Исходит жужжаньем пчела.
Все ниже, и ниже, и ниже, —
Уже различаешь слова…
Летит и пылает и брызжет
Отрубленная голова.
Чудовищных звезд напряженье,
Я люблю вас — глаза ваши, губы и волосы,
Вас, усталых, что стали до времени старыми,
Вас, убогих, которых газетные полосы
Что ни день — то бесстыдными славят фанфарами!
Сколько раз вас морочали, мяли, ворочали,
Сколько раз соблазняли соблазнами тщетными…
И как черти вы злы, и как ветер отходчивы,
И — скупцы! — до чего ж вы бываете щедрыми!
Она стоит — печальница
Четвертая эклога Вергилия
Музы Сицилии! Песнь теперь мы начнем поважнее.
Радуют сердце не всем кустарник и низкие травы.
Петь нам леса,- пусть леса достойны консула будут.
Возраст последний уже настал по кумейским вещаньям.
Новых великих веков чреда зарождается ныне.
Вот уж и Дева грядет, грядет и Сатурново царство.
Новое племя уже с небес посылается горних.
Ты же к младенцу тому, с кем железный век прекратится,
С кем для мира всего взойдут времена золотые,
Сойди с небес, царица Каллиопа!
Бессмертным пением свирель наполни,
Или издай свой глас приятный,
Или ударь во струны Фебовы. Чу! слышите ли? либо я обманут
Мечтаньем сладким: глас ее и шорох
В священной мню внимать дубраве,
В журчанье вод, зефиров в веянье. Еще я отрок был. На Апулийских
Горах я, утомясь, вздремал однажды
От игр и беганья; в то время
Меня приосенили голуби, Священны птицы. И из сел окружных,
Я покинул дом когда-то,
Позвала дорога вдаль.
Не мала была утрата,
Но светла была печаль.
И годами с грустью нежной —
Меж иных любых тревог —
Угол отчий, мир мой прежний
Я в душе моей берег.
Нет.
Это неправда.
Нет!
И ты?
Любимая,
за что,
за что же?!
Хорошо —
я ходил,
я дарил цветы,
Отдымился бой вчерашний,
Высох пот, металл простыл.
От окопов пахнет пашней,
Летом мирным и простым.
В полверсте, в кустах — противник,
Тут шагам и пядям счет.
Фронт. Война. А вечер дивный
По полям пустым идет.
Луны холодные рога
Струят мерцанье голубое
На неподвижные луга;
Деревья-призраки — в покое;
Молчит река во власти льда;
На всей земле не спим мы двое.
Увы, Мария, навсегда
Погасли зори золотые,
Шёл солдат из далёкого края,
Возвращался из дальних земель,
И шумела, его провожая,
Закарпатская тонкая ель.
Черногорка, старушка седая,
Залатала солдату шинель.— Прощай, прощай, прощай, земли спаситель!
Тебя навек запомнит добрый край.
Ты поклонись, как нам, своей России,
Поклон березкам белым передай.Он вернулся нетронутый пулей
В той войною разрушенный край,
И. Н. Худолееву
В вечерний час, в глухую пору,
Плетусь в неверной тишине
И, меря мир, открытый взору,
Дивлюсь великому простору,
И чуток трепет дум во мне...
И, озирая мир широкий,
Где я дышу, где я томлюсь,
Тучи идут разноцветной грядою по синему небу.
Воздух прозрачен и чист. От лучей заходящего солнца
Бора опушка горит за рекой золотыми огнями.
В зеркале вод отразилися небо и берег,
Гибкий, высокий тростник и ракит изумрудная зелень.
Здесь чуть заметная зыбь ослепительно блещет
от солнца,
Там вон от тени крутых берегов вороненою сталью
Кажется влага. Вдали полосою широкой, что скатерть,
Тянется луг, поднимаются горы, мелькают в тумане
1
В шапке облачного скола,
В лапоточках, словно тень,
Ходит милостник Микола
Мимо сел и деревень.
На плечах его котомка,
Стягловица в две тесьмы,
Он идет, поет негромко
Спи, мальчишка, не реветь:
По садам идет медведь…
…Меда жирного, густого
Хочет сладкого медведь.
А за банею подряд
Ульи круглые стоят —
— Все на ножках на куриных,
— Все в соломенных платках;
А кругом, как на перинах,
А и деялося в весне
На старой на Канакже,
Ставил Потанька плужок
Под окошко к себе на лужок.
От моря-та синева,
Из-за гор высокиех,
Из-за лесу, лесу темнова
Вылетал молодой Травник.
Прилетал молодой Травник,
Молодой зуй болотиник,
И.
Немврод.
К небу тащите каменья, рабы!
Стройте над сводами своды;
Там будут жалкие ваши мольбы
Ближе к Владыке природы.
Стройте, пока царь бичами вас бить
Не отменил повеленья,
Мысли великой должны вы служить,
Мысль эта — столпотворенье.
ВнукПослушай, дедушка, мне каждый раз,
Когда взгляну на этот замок Ретлер,
Приходит в мысль: что, если то ж случится
И с нашей хижинкой?.. Как страшно там!
Ты скажешь: смерть сидит на этих камнях.
А домик наш?.. Взгляни: как будто церковь,
Светлеет на холме, и окна блещут.
Скажи ж, как может быть, чтобы и с ним
Случилось то ж, что с этим старым замком? ДедушкаКак может быть?.. Ах! друг мой, это будет.
Всему черед: за молодостью вслед
1Стародавние былины,
Песни родины моей!
Породили вас равнины,
Горы, долы, даль полей.Ширь, размах, захват глубокий —
Всё звучит в вас, всё поет,
Как в забытый край далекий —
В глубь былых веков зовет… Песнотворцев древних ладом
Убаюкивает слух,
Дышит зноем, веет хладом
Струн гусельных русский дух.Вижу я: седое время
Прощальная песнь (*).
Прости! родимая страна
В дали туманной исчезает;
Ревет и ветер и волна,
И чайка с криком отлетает.
Дневный свершает солнце бег,
Корабль наш в Океан несется
Ночь добрая, родимый брег,
Беда тебя да не коснется!
И скоро море, небеса
Люблю в тебе, что ты, согрев Франциска,
Воспевшего тебя, как я пою,
Ласкаешь тем же светом василиска,
Лелеешь нежных птичек и змею.
Меняешь бесконечно сочетанья
Людей, зверей, планет, ночей, и дней,
И нас ведешь дорогами страданья,
Но нас ведешь к Бессмертию Огней.
(ИЗ ЦЕДЛИЦА).
По синим волнам океана,
Лишь звезды блеснут в небесах,
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.
Не гнутся высокия мачты,
На них флюгера не шумят,
И молча в открытые люки
Чугунныя пушки глядят.
Приятный брег! Любезная страна!
Где свой Нева поток стремит к пучине.
О! прежде дебрь, се коль населена!
Мы град в тебе престольный видим ныне.
Немало зрю в округе я доброт:
Реки твоей струи легки и чисты;
Студен воздух, но здрав его есть род:
Осушены почти уж блата мшисты.
Благослови, душа моя,
Всесильного Творца и Бога.
Коль Он велик! коль мудрость многа
В твореньях, Господи, Твоя!
Ты светом, славой, красотой,
Как будто ризой облачился;
И как шатром Ты осенился
Небес лазурной высотой.
Египта властелин скончался. Он со славой
Навеки опочил под сенью величавой
Гробницы царственной и в трауре Мемфис.
Но вот на трон отца вступил Аменофис.
В венце, украшенном виперою священной,
Со взором огненным, недвижный и надменный,
С каким-то мраморным спокойствием в чертах,
С улыбкой странною, застывшей на устах,
Выслушивает он в палате золоченой,
Где вьется легкий дым курений благовонный,
Чудилось мне, что я нахожусь где-то в России, в глуши, в простом деревенском доме.
Комната большая, низкая, в три окна; стены вымазаны белой краской; мебели нет. Перед домом голая равнина; постепенно понижаясь, уходит она вдаль; серое, одноцветное небо висит над нею как полог.
Я не один; человек десять со мною в комнате. Люди всё простые, просто одетые; они ходят вдоль и поперек, молча, словно крадучись. Они избегают друг друга — и, однако, беспрестанно меняются тревожными взорами.
Ни один не знает: зачем он попал в этот дом и что за люди с ним? На всех лицах беспокойство и унылость… все поочередно подходят к окнам и внимательно оглядываются, как бы ожидая чего-то извне.
Потом опять принимаются бродить вдоль и поперек. Между нами вертится небольшого росту мальчик; от времени до времени он пищит тонким, однозвучным голоском: «Тятенька, боюсь!» — Мне тошно на́ сердце от этого писку — и я тоже начинаю бояться… чего? не знаю сам. Только я чувствую: идет и близится большая, большая беда.
А мальчик нет, нет — да запищит. Ах, как бы уйти отсюда! Как душно! Как томно! Как тяжело!.. Но уйти невозможно.
Это небо — точно саван. И ветра нет… Умер воздух, что ли?
Вдруг мальчик подскочил к окну и закричал тем же жалобным голосом:
— Гляньте! гляньте! земля провалилась!
— Как? провалилась?!
Ну, скорее собирайтесь,
Паровозы, по местам!
Наряжайтесь, умывайтесь,
Смотр готовит Ваня вам.
Не ударьте в грязь котлами,
Да гляди, чтоб на беду
Нынче не было б меж вами
Неуклюжих на ходу.
Приказанья исполняйте,
Точно, четко и с умом,
Перед дверию Эдема
Пери тихо слезы льет:
Никогда не возвратиться
Ей в утраченный Эдем!
Внемлет глас она знакомый:
То, блаженствуя, поют
Херувимы славу Бога...
Так певала и она!
Светлый ангел, страж Эдема
Поэт ли тот, кто с первых дней созданья
Зерно небес в душе своей открыл,
И как залог верховного призванья
Его в груди заботливо хранил?
Кто меж людей душой уединялся,
Кто вкруг себя мир целый собирал;
Кто мыслию до неба возвышался
И пред творцом во прах себя смирял?
Поэт ли тот, кто с чудною природой
Я умер, и меня в могилу опускали,
Где предки улеглись согласною семьей,
И молвили они: "Как дрогнул мрак ночной,
Ужели там, вдали, огни уж засияли?
Ужели это знак? Ужель тоске конец?
Ужели настает эпоха обновленья?"
- Нет, то - мое дитя, - сказал им мой отец, -
Я вам рассказывал о дне его рожденья.
Древняя гишпанская историческая песня
Худо, худо, ах, французы,
В Ронцевале было вам!
Карл Великий там лишился
Лучших рыцарей своих.
И Гваринос был поиман
Многим множеством врагов;
Адмирала вдруг пленили
1
Падает тень бомбовоза
На черную землю крестом.
Всадники скачут.
Пыль пролетает степная.
2
У самого Черного моря раскинулся город Херсон.
Детство мое, улица Насыпная.
Что я запомнил?
Ю. Л. Оболенской
Убиенный много и восставый,
Двадцать лет со славой правил я
Отчею Московскою державой,
И годины более кровавой
Не видала русская земля.
В Угличе, сжимая горсть орешков
Детской окровавленной рукой,
Уже великое небесное светило,
Лиюще с высоты обилие и свет,
Начертанным путем годичный круг свершило
И в ново поприще в величии грядет! —
И се! Одеянный блистательной Зарею,
Пронзив эфирных стран белеющийся свод,
Слетает с урной роковою
Младый Сын Солнца — Новый Год!..
Предшественник его с лица земли сокрылся,
И по течению вратящихся времен,
Древняя баллада
Во тьме ночной ярилась буря;
Сверкал на небе грозный луч;
Гремели громы в черных тучах,
И сильный дождь в лесу шумел.
Нигде не видно было жизни;
Сокрылось всё под верный кров.
Раиса, бедная Раиса,
В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счет салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.
В конце пути, в далекой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мертвыми прощаются живые.
Я видел сон, который не совсем был сон.
Блестящее солнце потухло, и звезды
темные блуждали по беспредельному пространству,
без пути, без лучей; и оледенелая земля
плавала, слепая и черная, в безлунном воздухе.
Утро пришло и ушло — и опять пришло и не принесло дня;
люди забыли о своих страстях
в страхе и отчаянии; и все сердца
охладели в одной молитве о свете;