Посвящается Франику
Много странного на земле,
чудеса как из ушата.
Ты подумай: в феврале,
в снежном, вьюжном феврале,
рождаются медвежата.
Ни травы, ни ягод нет,
а они пришли на свет.
И мне кажется порой,
что под шубкой снеговой
потеплела вся земля
с половины февраля.
И все дальше час заката
оттого, что там, в берлогах,
меж дубов и елей строгих,
рождаются медвежата.
Руку, братья, в час великий!
В общий клик сольемте клики
И, свободы бренных уз,
Отложив земли печали,
Возлетимте к светлой дали,
Буди вечен наш союз!
Слава честь и поколенье
В горних Зодчему творенья,
Нас сотворившему для дел;
Разливать на миллионы
Правды свет и свет закона —
Наш божественный удел.
Вы, о мужи божьей рати,
На востоке, на закате,
Вы на всех земли концах!
Вечной истины исканье,
Благо целого созданья —
Да живут у нас в сердцах.
Улыбнулась как будто природа,
Миновал Спирндон-поворот,
И, на смену отжившего года,
Народилось дитя — Новый год!
Вьются кудри! Повязка над ними
Светит в ночь Вифлеемской звездой!
Спит земля под снегами немыми —
Но поют небеса над землей.
Скоро, скоро придет пробужденье
Вод подземных и царства корней,
Сгинет святочных дней наважденье
В блеске вешних, ликующих дней;
Глянут реки, озера и море,
Что зимою глядеть не могли,
И стократ зазвучит на просторе
Песнь небесная в песнях земли.
Сказал цикаде муравей:
— Скажи, ленивица, безпечно
Ужели петь ты будешь вечно?
Пойдем. Запас для черных дней
Я приберег трудясь упорно;
С тобой делиться я готов
И так в земле зарою зерна,
Чтоб не дали они ростков.—
Цикада молвила:—В земле
Когда то я жила глубоко.
Трудолюбиво, одиноко
Подготовлялась я во мгле,
Следя за зреющим посевом,
К моим ликующим напевам.
Мне ведомо, как дивный сон
В земле струится плодотворен:
Милей твоих засохших зерен—
Зерно, дающее росток.—
Когда решил в своей премудрости Господь
Из праха жалкого создать живую плоть, —
Он землю взял со всех концов вселенной:
С востока, где цветут в красе неизреченной
И пальмы стройные, и золотой банан,
С окраин запада, где плещет океан,
С цветущих берегов сияющего юга,
И с северных равнин, где завывает вьюга.
Хотел Он, чтоб везде, во всех концах земли,
Где кости путника приют себе нашли —
Земля холодная не мачехою злою
Была б усталому, а матерью родною.
В каком бы уголке, об отдыхе моля,
Гнет жизни не сложил и сердце он больное —
Чтоб всюду путнику могла сказать земля:
— Приди на грудь мою, засни, дитя родное!
Когда подымается солнце и птицы стрекочут,
Шахтеры уходят в глубокие вотчины ночи.
Упрямо вгрызаясь в утробу земли рудоносной,
Рука отбивает у смерти цветочные вёсны.
От сварки страстей, от металла, что смутен и труден,
Топор дровосека и ропот тяжелых орудий.
Леса уплывают, деревьев зеленых и рослых
Легки корабельные мачты и призрачны весла.
На веслах дойдешь ты до луга. Средь мяты горячей
Осколок снаряда и старая женщина плачет.
Горячие зерна опять возвращаются в землю,
Притихли осины, и жадные ласточки дремлют.
На память об усопшем
В этой могиле под скромными ивами
Спит он, зарытый землей,
С чистой душой, со святыми порывами,
С верой зари огневой.
Тихо погасли огни благодатные
В сердце страдальца земли,
И на чело, никому не понятные,
Мрачные тени легли.
Спит он, а ивы над ним наклонилися,
Свесили ветви кругом,
Точно в раздумье они погрузилися,
Думают думы о нем.
Тихо от ветра, тоски напустившего,
Плачет, нахмурившись, даль.
Точно им всем безо времени сгибшего
Бедного юношу жаль.
Налево зима, направо весна.
Мы с папой идём покупать семена.
Сосульки сверкают. И радостно мне
По солнечной, мокрой шагать стороне.
Аптека с ажурным чугунным крыльцом.
За не магазин с пожилым продавцом.
Как в праздник, толпа в магазине семян
Старик продавец говорлив и румян.
Сюда, как на почту, приветы пришли
Весенней земле от осенней земли.
В пакетиках пёстрых шуршат под рукой
Петунья и репа, морковь и левкой,
Всё то, что накормит и взгляд усладит,
Чего наша почва без нас не родит.
Прекрасны вы, поля земли родной,
Еще прекрасней ваши непогоды;
Зима сходна в ней с первою зимой,
Как с первыми людьми ее народы!..
Туман здесь одевает неба своды!
И степь раскинулась лиловой пеленой,
И так она свежа, и так родня с душой,
Как будто создана лишь для свободы…
Но эта степь любви моей чужда;
Но этот снег, летучий, серебристый
И для страны порочной — слишком чистый,
Не веселит мне сердца никогда.
Его одеждой хладной, неизменной
Сокрыта от очей могильная гряда
И позабытый прах, но мне, но мне бесценный.В последних стихах Лермонтов говорит о смерти отца.
Разлука ты, разлука,
Чужая сторона,
Никто меня не любит,
Как мать сыра земля
Песня бродяги
Есть люди, присужденные к скитаньям,
Где б ни был я, — я всем чужой, всегда.
Я предан переменчивым мечтаньям,
Подвижным, как текучая вода.
Передо мной мелькают города,
Деревни, села, с их глухим страданьем.
Но никогда, о, сердце, никогда
С своим я не встречался ожиданьем.
Разлука! След чужого корабля!
Порыв волны — к другой волне, несхожей.
Да, я бродяга, топчущий поля.
Уставши повторять одно и то же,
Я падаю на землю. Плачу. Боже!
Никто меня не любит, как земля! Год написания: без даты
Осень ранняя. Падают листья.
Осторожно ступайте в траву.
Каждый лист — это мордочка лисья…
Вот земля, на которой живу.
Лисы ссорятся, лисы тоскуют,
лисы празднуют, плачут, поют,
а когда они трубки раскурят,
значит — дождички скоро польют.
По стволам пробегает горенье,
и стволы пропадают во рву.
Каждый ствол — это тело оленье…
Вот земля, на которой живу.
Красный дуб с голубыми рогами
ждет соперника из тишины…
Осторожней: топор под ногами!
А дороги назад сожжены!
…Но в лесу, у соснового входа,
кто-то верит в него наяву…
Ничего не попишешь: природа!
Вот земля, на которой живу.
Как глух сердитый шум
Взволнованного Моря!
Как свод Небес угрюм,
Как бьются тучи, споря!
О чем шумит волна,
О чем протяжно стонет?
И чья там тень видна,
И кто там в Море тонет?
Гремит морской прибой,
И долог вой упорный:
«Идем, идем на бой,
На бой с Землею черной!
Разрушим грань Земли,
Покроем все водою!
Внемли, Земля, внемли,
Наш крик грозит бедою!
Мы все зальем, возьмем,
Поглотим жадной бездной,
Громадой волн плеснем,
Взберемся в мир надзвездный!»
«Шуми, греми, прибой!»
И стонут всплески смеха.
«Идем, идем на бой!» —
«На бой» — грохочет эхо.
Памяти Бориса Ручьева Обалдевший могильщик
на исходе луны увидал,
что явился и выжил
тот, кого он давно закопал.
Заявился воскресший
не к неверной любимой жене,
принимай, помертвевший,
гостя в доме при ясной луне.
Не с упреком пришел,
не предателя взять на испуг:
закопал хорошо,
как надежный и преданный друг.
Оказалась, могильщик,
не погибелью — пухом земля,
вот и выжил, явился,
а другим и явиться нельзя.
Он рассказом нездешним
не потряс небеса.
Просто выжил, сердечный,
знай, могильщик, что есть на земле чудеса.
Дважды в землю закопан,
он пришел в твои грешные сны,
чтоб стоять против окон
вместо солнца и вместо луны.
Солнце палит утомленную землю,
В травах, и в птицах, и в пляске звериной,
Нудит ее расцветать, трепетать.
Гулу людских поколений я внемлю.
Буйно свершают свой подвиг недлинный
Люди, чтоб долго во тьме истлевать.
Полнятся гробы! полнее могилы!
Кладбища тянутся шире и шире
В шествии грозном всё новых веков,
Время настанет: иссякнут все силы
Дряхлой земли, и в подсолнечном мире
Всё будет — рядом могил и гробов!
Солнце палит утомленную землю.
Гнется тростник, и мелькают стрекозы
Около тихих, незыблемых струй.
Тайному вздоху под ивой я внемлю.
Первое счастие! первые грезы!
Чу! прозвучал в тишине поцелуй!
Хорошо ль тебе, девица,
Там глубоко под землей?
Ты была цветок, и птица,
Праздник мой!
Хорошо ль тебе, девица,
Так глубоко под землей?
Ты, как все, лишь день светила,
И ничтожно умерла.
Глубока твоя могила,
Сон и мгла.
Ты, как все, лишь день светила,
Потускнела, умерла.
Твой конец последний близок,
Ты остывший бледный труп.
Терем твой, девица, низок,
Миг твой скуп.
Твой конец последний близок,
Ты посмешище и труп.Год написания: без даты
Кто не топтал тебя — и кто не плавил,
О купина неопалимых роз!
Единое, что на земле оставил
Незыблемого по себе Христос:
Израиль! Приближается второе
Владычество твоё. За все гроши
Вы кровью заплатили нам: Герои!
Предатели! — Пророки! — Торгаши!
В любом из вас, — хоть в том, что при огарке
Считает золотые в узелке —
Христос слышнее говорит, чем в Марке,
Матфее, Иоанне и Луке.
По всей земле — от края и до края —
Распятие и снятие с креста
С последним из сынов твоих, Израиль,
Воистину мы погребём Христа!
Силу тяготения земли
первыми открыли пехотинцы —
поняли, нашли, изобрели,
а Ньютон позднее подкатился.Как он мог, оторванный от практики,
кабинетный деятель, понять
первое из требований тактики:
что солдата надобно поднять.Что солдат, который страхом мается,
ужасом, как будто животом,
в землю всей душой своей вжимается,
должен всей душой забыть о том.Должен эту силу, силу страха,
ту, что силы все его берет,
сбросить, словно грязную рубаху.
Встать.
Вскричать «ура».
Шагнуть вперед.
Однажды Бог печален был,
Упало много звезд,
Потоки слез, поток светил,
На Землю звездный мост.
Огни в разявшейся Земле
Упали глубоко.
И снова светел Бог во мгле,
Ему теперь легко.
А слезы-звезды, в глубине,
Как зерна, проросли.
И светит ландыш при Луне,
В серебряной пыли.
Вся многозвездность Божьих дум
Как сад и лес взошла.
И нежен желтой нивы шум,
Как тихий всплеск весла.
Вчера расстались мы с тобой.
Я был растерзан. — Подо мной
Морская бездна бушевала.
Волна кипела за волной
И, с грохотом о берег мой
Разбившись в брызги, убегала.И новые росли во мгле,
Росли и небу и земле
Каким-то бешеным упреком;
Размыть уступы острых плит
и вечный раздробить гранит
Казалось вечным их уроком.А ныне — как моя душа,
Волна светла, — и, чуть дыша,
Легла у ног скалы отвесной;
И, в лунный свет погружена,
В ней и земля отражена
И задрожал весь хор небесный.
Воспеваем всякий транспорт,
Едущих на нем и в нем,
И романтикой пространства
Нынче век заворожен.Но пока летаем, ездим
И других зовем в полет,
Кто-то трудится на месте
И безвыездно живет.Он отцовского селенья
Не сменял на города,
И не ждет перемещенья,
И не мчится никуда.По изведанным полянам
Он шагает, как в дому,
И травинки крупным планом
Открываются ему.И пока спешим и спорим,
Одному ему слышна
Наливающихся зерен
Трудовая тишина.Раньше всех он что-то понял,
Что-то в сердце уберег, —
И восходит символ Поля
Над символикой дорог.
Я пристаю на легком корабле
К планете льда, сверкательной как сабли.
Что пред моим судном все дирижабли,
Созданья рук живущих на земле?
Какой мороз! Тому, кто жил в тепле,
Не вытерпеть брильянтовых иголок,
Но я рожден на севере — я колок,
Как сам мороз, запрятанный в игле.
Встречает ночь, — светла и голуба, —
Там ночь всегда, там солнце не знакомо…
Я познаю, что я теперь лишь дома…
Я рад, я горд. Прощай, земля-раба.
Я превращу теперь в ничто корабль,
Моим безумьям верный дирижабль.
Повернуло к лету божье око,
На земле ж всё злей и злей морозы…
Вы со мною холодны жестоко,
Но я чую, чую запах розы.Я в пророки возведен врагами,
На смех это дали мне прозванье,
Но пророк правдивый я пред вами,
И свершится скоро предсказанье.Я пророчу, — слушайте, дриада!
Снег растает, и минует холод,
И земля воскреснет, солнцу рада,
И проснется лес, как прежде молод.Я пророчу, — это между нами, —
Что гулять вы будете по саду
И впивать и носом, и глазами
Майской ночи светлую отраду.
Прекрасен вид бакчи́ нагорной!
Плете́нь, сторожка из ветвей;
Арбуз, пустивший лист узорный,
Окутал землю сетью змей.
Ползут, сплелись! Назад с неделю,
Я помню, вечер наступал,
По склону, вторя коростелю,
Местами перепел стучал.
Бакча́ сквозь сумрак зеленела,
Сквозили за́вязи цветов;
Теперь откуда что́ приспело?
Повсюду в кружевах листов
Глядят плоды... Еще так малы,
Но всюду, всюду залегли,
Как бледно-желтые опалы,
На мягких сумерках земли!
— Взгляни на небо… Журавли летят…
Хорошая примета, говорят.
Мы снизу наблюдали их полёт.
Они устало крыльями махали.
— Где были вы? На Мальте иль в Сахаре?
Вы слышите, как вас земля зовёт?
Но странно журавли себя вели:
Нарушив ряд, они сбивались в стаю,
Кружились над землей, не улетая
И снова удалялись от земли.
Быть может, что-то волновало их?
А может быть, им отдохнуть хотелось?
Но на земле вожак не отвечал за них.
Ему для неба требовалась смелость.
И потому он показал пример —
Клин заострил, опять войдя в доверье,
И треугольник синеву обмерил,
Как пашню обмеряет землемер.
Уже давно не видно журавлей.
Но журавли летят в душе твоей.
В душе моей все журавли парят.
Хорошая примета, говорят…
Ты, родная, кругом посмотри,
Сколько горя враги принесли.
Голод, смерть и могилы везде,
Где прошли по советской земле.
Где прошел людоед немчура,
Там залита вся кровью земля,
Там сожгли, уничтожили все
Дорогое, родное твое.
Ты, родная, врагам отомсти
За страданья, за слезы свои,
За мученья, за смерть сыновей,
За погибших советских детей.
Мать родная, не плачь, только мсти.
Скоро придут к нам светлые дни.
Правды счастья нам луч золотой
Засияет над нашей землей.
Пока Земля еще вертится,
пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому,
чего у него нет:
мудрому дай голову,
трусливому дай коня,
дай счастливому денег…
И не забудь про меня.
Пока Земля еще вертится —
Господи, твоя власть! —
Дай рвущемуся к власти
навластвоваться всласть,
Дай передышку щедрому,
хоть до исхода дня.
Каину дай раскаянье…
И не забудь про меня.
Я знаю: ты все умеешь,
я верую в мудрость твою,
Как верит солдат убитый,
что он проживает в раю,
Как верит каждое ухо
тихим речам твоим,
Как веруем и мы сами,
не ведая, что творим!
Господи, мой Боже,
зеленоглазый мой!
Пока Земля еще вертится,
и это ей странно самой,
Пока ей ещё хватает
времени и огня,
Дай же ты всем понемногу…
И не забудь про меня.
Усталый сын земли, в дни суетных забот,
Средь мелочных обид и светского волненья,
У озера в лесу ищу уединенья.
Не налюбуешься прозрачной гладью вод:
В ней словно тайная есть сила притяженья.
Не оттого ль меня так к озеру влечет,
Что отражается в струях его порою
Вся глубина небес нетленною красою —
И звезд полуночных лучистый хоровод,
И утро ясное румяною зарею,
И светлых облаков воздушная семья?
Не оттого ль, что здесь, хоть и пленен землею,
К далеким небесам как будто ближе я?
Отступились сердца от меня!
Отвернулись друзья и родня!
Опустела живому земля…
Иль боятся те люди меня? Лучше в дебрях бродить без тропы,
Чем отверженцем в сонме людей.
Почему среди этой толпы
Я один заклеймен, как злодей? Одиноко брожу по земле,
Никому не желанен, не мил…
В целом мире не встретился мне,
Кто бы горе мое разделил.Если б в слезы кровавые вновь
Мог я все свое горе излить,
Я бы выплакал всю свою кровь,
Чтоб с людьми ничего не делить.Год написания: без даты
Светло-пушистая,
Снежинка белая,
Какая чистая,
Какая смелая!
Дорогой бурною
Легко проносится,
Не ввысь лазурную,
На землю просится.
Лазурь чудесную
Она покинула,
Себя в безвестную
Страну низринула.
В лучах блистающих
Скользит, умелая,
Средь хлопьев тающих
Сохранно-белая.
Под ветром веющим
Дрожит, взметается,
На нем, лелеющем,
Светло качается.
Его качелями
Она утешена,
С его метелями
Крутится бешено.
Но вот кончается
Дорога дальная,
Земли касается
Звезда кристальная.
Лежит пушистая,
Снежинка смелая.
Какая чистая,
Какая белая!
Быть чёрною землёй. Раскрыв покорно грудь,
Ослепнуть в пламени сверкающего ока,
И чувствовать, как плуг, вонзившийся глубоко
В живую плоть, ведёт священный путь.
Под серым бременем небесного покрова
Пить всеми ранами потоки тёмных вод.
Быть вспаханной землёй… И долго ждать, что вот
В меня сойдёт, во мне распнётся Слово.
Быть Матерью-Землёй. Внимать, как ночью рожь
Шуршит про таинства возврата и возмездья,
И видеть над собой алмазных рун чертёж:
По небу чёрному плывущие созвездья.
Я хочу, хочу ее любить,
Постоянней, крепче, беззаветней.
Хочу быть травою многолетней,
Корни в землю глубоко пустить,
Север милый верно полюбить.
Не томиться ожиданием отезда,
Чужой Индии песен не слагать.
В раздумье у вокзального подезда
Никогда больше не стоять!
Кто не связан с родимою землею,
Кто из нас до последнего свободен?
Всей моей бродяжною душою,
Всей моей измученной душою
Я хочу, хочу иметь Родину!
Такой воздушный, ломкий, яркий
На ветке удержался лист.
Он помнит ветра пересвист,
Пушистый снег, мороз январский.
Взлететь готовый к небесам,
Чтобы не видеть смерть растений,
Он не упал на землю сам —
Один встречает день весенний.
Набухли почки, и смола
К нему, вскипая, потекла,
И дрогнул лист, весну приемля.
Другая жизнь кипит у крон,
И, уступая место, он,
Как мотылек, спорхнул на землю.
<1941>
В земле бесплодной не взойти зерну,
Но кто не верил чуду в час жестокий? —
Что возвестят мне пушкинские строки?
Страницы милые я разверну.Опять, опять «Ненастный день потух»,
Оборванный пронзительным «но если»!
Не вся ль душа моя, мой мир не весь ли
В словах теперь трепещет этих двух? Чем жарче кровь, тем сердце холодней,
Не сердцем любишь ты, — горячей кровью.
Я в вечности, обещанной любовью,
Не досчитаю слишком многих дней.В глазах моих веселья не лови:
Та, третья, уж стоит меж нами тенью.
В душе твоей не вспыхнуть умиленью,
Залогу неизменному любви, —В земле бесплодной не взойти зерну,
Но кто не верил чуду в час жестокий? —
Что возвестят мне пушкинские строки?
Страницы милые я разверну.
Сказал цикаде муравей:
— Скажи, ленивица, беспечно
Ужели петь ты будешь вечно?
Пойдем. Запас для черных дней
Я приберег трудясь упорно;
С тобой делиться я готов
И так в земле зарою зерна,
Чтоб не́ дали они ростков. —
Цикада молвила: — В земле
Когда-то я жила глубоко.
Трудолюбиво, одиноко
Подготовлялась я во мгле,
Следя за зреющим посевом,
К моим ликующим напевам.
Мне ведомо, как дивный сон
В земле струится плодотворен:
Милей твоих засохших зерен —
Зерно, дающее росток. —
Это будет вот так:
будут звезды бесчисленно падать.
Разбежится гроза,
а закат еще жив в полумгле…
Будешь ты повторять мне:
«Не надо, не надо, не надо…»
Я возьму тебя за руку
и поведу по земле.
И рука твоя станет доверчивой, доброй,
послушной.
А земля будет разной — радушной, чужой,
равнодушной…
Это что за река? Это Нил, Енисей или Волга?
Я прижму тебя больно к перилам моста.
Я люблю тебя, слышишь?
Всю жизнь. Беспощадно. Безмолвно.
Звезды тихо уходят домой.
Холодеет. Рассвет.
И в руках пустота.