Восхитительно играет
Драгоценное вино!
Снежной пеною вскипает,
Златом искрится оно!
Услаждающая влага
Оживит тебя всего:
Вспыхнут радость и отвага
Блеском взора твоего;
Самобытными мечтами
Загуляет голова,
Судил мне бог пылать любовью,
Я взором Дамы взят в полон,
Ей в дар несу и явь и сон,
Ей честь воздам стихом и кровью.
Ее эмблему чтить я рад,
Как чтит присягу верный ленник.
И пусть мой взгляд
Вовеки пленник;
Ловя другую Даму, он — изменник.
Долголь мне тобою в лютой грусти рваться,
Иль премены вечно не видать,
Для товоль мне случай, дал с тобой спознаться,
Что бы непрестанно воздыхать;
Для чего я твоим взором веселился,
И за что твой взор мя обманул,
Для чего ты пламень в сердце мне вселился,
Коль ее ты сердца не тронул.
Ты живешь в покое, мною он не зрится,
Я на тебя взирал, когда наш враг шел мимо,
Готов его сразить, иль пасть с тобой в крови,
И, если б пробил час, — делить с тобой, любимой,
Всё, верность сохранив свободе и любви.
Я на тебя взирал в морях, когда о скалы
Ударился корабль в хаосе бурных волн,
И я молил тебя, чтоб ты мне доверяла;
Гробница — грудь моя, рука — спасенья челн.
Я взор мой устремлял в больной и мутный взор твой,
И ложе уступил, и, бденьем истомлен,
Как царь развенчанный, печальны эти горы,
Величья дикого напрасно ищут взоры:
Их недоступности и мощи их — конец,
С тех пор, как вторгся в них непрошенный пришлец.
Где прежняя краса, с их прежнею свободой,
Когда, лицом к лицу, с могучею природой
Легко дышалось тут, и горные орлы
Одни лишь реяли над выступом скалы,
И смело им вослед неслася мысль поэта
В обитель горнюю, в страну любви и света!
Чаровал я, волхвовал я,
Бога Вакха зазывал я
На речные быстрины,
В чернолесье, в густосмолье,
В изобилье, в пустодолье,
На морские валуны.Колдовал я, волхвовал я,
Бога Вакха вызывал я
На распутия дорог,
В час заклятый, час Гекаты,
В полдень, чарами зачатый:
На севере туманном и печальном
Стремлюся я к роскошным берегам
Иной страны - она на юге дальном.
Лечу чрез степь к знакомым мне горам -
На них заря блестит лучом прощальным;
Я дале к югу - наконец я там,
И, нежась, взор гуляет на просторе,
И Средиземное шумит и плещет море.
Италия! опять твой полдень жаркий,
Опять твой темно-синий небосклон,
Ночь, ниспустися на дол, на лес, на высокие горы!
Ветер осенний, бушуй вкруг хаты прекрасной Лилеты!
Месяц, мне путь не свети, когда заблудится любовник,
Счастье вкусить идучи!
Тише, дверь, отворись! о Лилета, твой милый с тобою!
Белой, лилейной рукой уж к сердцу его прижимаешь.
Что же робкий твой взор со трепетом бродит во мраке,
Или твой Аргус не спит?
К ПОДАРЕННОМУ ЛОКОНУ.
И так теперь ты пленник мой,
О милый локонов изгнанник!
Судьбины злой невольный данник,
Жестокой отделен рукой
От милаго тебе убора;
Теперь уже не будешь ты
Служить отрадою для взора,
Служа убранством красоты,
Уже не будешь, развевая,
Твоей красы здесь отблеск смутный, –
Хотя художник мастер был, –
Из сердца гонит страх минутный,
Велит, чтоб верил я и жил.
Для золотых кудрей, волною
Над белым вьющихся челом,
Для щечек, созданных красою,
Для уст, – я стал красы рабом.
Один я в тишине ночной;
Свеча сгоревшая трещит,
Перо в тетрадке записной
Головку женскую чертит;
Воспоминанье о былом,
Как тень, в кровавой пелене,
Спешит указывать перстом
На то, что было мило мне.
Слова, которые могли
Меня тревожить в те года,
Маркиз гуляет с другом в цветнике.
У каждого левкой в руке,
А в парнике
Сквозь стекла видны ананасы.
Ведут они интимный разговор,
С улыбкой взор встречает взор,
Цветной узор
Пестрит жилетов нежные атласы.
(Из М. Конопницкой)
О, звездочки-очи!
Затем ли, чтоб сердце уснувшей земли
Встревожить тоскою,—мерцанье зажгли
Вы в сумраке ночи?
Кто к чаше восторга устами приник
Среди бесконечности, в вихре мечтаний, —
Земного ничтожества мутный родник
Уж в том не угасит тревог и желаний…
Я пустынной шел дорогой
Меж отвесных, тесных скал, —
И внезапно голос строгий
Со скалы меня позвал.
Вечерело. По вершинам
Гас закат. Был дол во мгле.
Странный призрак с телом львиным
Вырос, ожил на скале.
Полузверь и полудева
Там ждала, где шла тропа.
Взгляните. Как вьется, резва и пышна,
Прелестница шумного света.
Как носится пламенным вихрем она
По бальным раскатам паркета.
Владычицу мира и мира кумир —
Опасной кокеткой зовет ее мир.
В ней слито блистанье нескромного дня
С заманчивой негою ночи;
Для жадных очей не жалеют огня
Ее огнестрельные очи;
Уж с нею не увижусь больше я!..
Но мать ея я часто навещаю;
Болтаю с ней. Там, где любил — вздыхаю:
Отрада грустная, последняя моя.
В той комнате, что без нея скучает,
Я чувствую присутствие ея, —
И бьется сердце бедное мое:
Все, все ему о ней напоминает.
Уж с нею не увижусь больше я!..
Но мать ее я часто навещаю;
Болтаю с ней. Там, где любил — вздыхаю:
Отрада грустная, последняя моя.
В той комнате, что без нее скучает,
Я чувствую присутствие ее, —
И бьется сердце бедное мое:
Все, все ему о ней напоминает.
Кто нас двух, душой враждебных,
Сблизить к общей цели мог?
Кто заклятьем слов волшебных
Нас воззвал от двух дорог?
Кто над пропастью опасной
Дал нам, взор во взор, взглянуть?
Кто связал нас мукой страстной?
Кто нас бросил — грудь на грудь?
Как ты придешь ко мне, когда седою
Мать покачивает скорбно головой?
Как ты придешь, когда твоей сестрою
Не одобряется поступок твой?
Как ты придешь ко мне? Что скажешь брату
На взор его участливый: «Куда?»
Я обречен на новую утрату:
Не отыскать желанного следа.
Мы не соседи, чтобы мимолетно
Встречаться нам и часто и легко.
Уже прекрасное светило
Простерло блеск свой по земли
И божия дела открыло:
Мой дух, с веселием внемли;
Чудяся ясным толь лучам,
Представь, каков зиждитель сам! Когда бы смертным толь высоко
Возможно было возлететь,
Чтоб к солнцу бренно наше око
Могло, приближившись, воззреть,
Тогда б со всех открылся стран
В твои обьятья, гроб холодный,
Как к другу милому, лечу,
В твоей обители укромной
Сокрыться от людей хочу.
Скорее, смерть, сверкни косою
Над юною моей главою!
Немного лет я в мире жил…
И чем сей мир повеселил?
И кто с улыбкой мне отрадной
От сердца руку нежно жал?
В вечерний час горят огни…
Мы этот час из всех приметим,
Господь, сойди к молящим детям
И злые чары отгони! Я отдыхала у ворот
Под тенью милой, старой ели,
А надо мною пламенели
Снега неведомых высот.И в этот миг с далеких гор
Ко мне спустился странник дивный.
В меня вперил он взор призывный,
Могучей негой полный взор.И пел красивый чародей:
Черны, черны тени ночи,
Но черней твоя коса
И твои живые очи,
Ненаглядная краса.
Если вестниками бури,
Кроя свет дневных лучей,
Ходят тучи по лазури, —
Это тень твоих очей!
Если вспыхнут метеоры
Над поверхностью земли —
Уже прекрасное светило
Простерло блеск свой по земли
И божие дела открыло:
Мой дух, с веселием внемли;
Чудяся ясным толь лучам,
Представь, каков зиждитель сам!
Когда бы смертным толь высоко
Возможно было возлететь,
Чтоб к солнцу бренно наше око
С детских лет — видения и грезы,
Умбрии ласкающая мгла.
На оградах вспыхивают розы,
Тонкие поют колокола.
Слишком резвы милые подруги,
Слишком дерзок их открытый взор.
Лишь она одна в предвечном круге
Ткет и ткет свой шелковый узор.
Не говори ни да, ни нет,
Будь равнодушной, как бывало,
И на решительный ответ
Накинь густое покрывало.
Как знать, чтоб да и нет равно
Для сердца гибелью не стали?
От радости ль сгорит оно,
Иль разорвется от печали?
— Я слышу песню, — у ворот
Иль у моста, не знаю:
Взови певца, — пусть пропоет,
Послушать я желаю.
Король сказал — и паж бежит;
Вернулся — и король кричит:
— Позвать скорее старца!
— Приветствую господ и дам
Вкруг царственного трона;
Знать, хотеть, сметь, и молчать.
El KtabЗнать, хотеть, молчать, и сметь — завещал Араб.
Знай, молчи, желай, и смей, если ты не слаб.
Если ж слаб, я говорю вовсе не с тобой,
Уходи, не прерывай сон мой голубой.
Сон мой алый, золотой, сон мой всех тонов,
Чьей усладой каждый миг так цветисто нов.
Вижу утро, вижу сад, каждый лепесток,
Розы губ, воздушный цвет белых рук и ног.
Розы губ, и губы роз, нежные как стих,
Миг, лишь миг быть Земле в данной точке вселенной!
Путь верша, ей сюда возвратиться ль, и как?
Звездной вязи, в уме ложью глаз впечатленной,
Не найдет он, грядущий, там, в новых веках.
Время, время, стой здесь! полосатый шлагбаум
В череп мысли влепи! не скачи, сломя дни!
Гвоздь со шнуром в «теперь» вбить бы нам, и в забаву
Миллионам веков дать приказ: отдохни!
Эх! пусть фильму Эйнштейн волочит по Европе!
Строф не трать на обстрел: дроби праздный извод!
Тебе знаком ли сын богов,
Любимец муз и вдохновенья?
Узнал ли б меж земных сынов
Ты речь его, его движенья? —
Не вспыльчив он, и строгий ум
Не блещет в шумном разговоре,
Но ясный луч высоких дум
Невольно светит в ясном взоре.
Пусть вкруг него, в чаду утех,
Бунтует ветреная младость, —
Знаю сумрачный наход
Страсти, медленно пьянящей:
Словно шум далеких вод,
Водопад, в скалах кипящий.
Я иду, иду одна
Вдоль стены, укрыта тенью;
Знаю: ночь посвящена
Наслажденью и паденью.
Статный юноша пройдет,
Щит о меч случайно брякнет, —
Я помню как сквозь сон — когда являлась в зале
Старуха длинная в огромной черной шали
И белом чепчике, и локонах седых,
То каждый, кто тут был, вдруг становился тих,
И дети малые, резвившиеся внучки,
Шли робко к бабушке прикладываться к ручке.
Отец их — сын ее — уже почтенных лет,
Стоял в смирении, как будто на ответ
За шалость позван был и знал, что он виновен
И прах перед судьей, а вовсе с ним не ровен!
За цепи гор перенесу я взоры:
Здесь—лишь снега встречает жадный взгляд
Да стройных сосен темный, ровный ряд.
Туда, туда, за эти горы
Желал бы смело я перешагнуть.
Когда ж решусь пуститься в дальний путь?
Блестят на солнце снежные уборы
Далеких гор: их недоступна высь;
Но царь-орел—он может вознестись
Беседовал с Анакреоном
В приятном я недавно сне:
Под жарким, светлым небосклоном,
В тени он пальм явился мне.
Хариты вкруг его, Эроты,
С братиною златою Вакх,
Вафилл прекрасный в рощи, гроты
Ходили в розовых венках.
С весенними звуками май нарождается;
В лесу хор пернатых звенит,
Цветущее поле у ног разстилается
И взор умиленный манит.
Но мы забываем поляну душистую
С чарующим блеском весны,
Увидевши девушку, девственно-чистую,
Как ясные, детские сны.
Находим мы счастье неведомо-новое,
Когда прикасаются губки пунцовыя