С каким в полдневный зной стремленьем
Летит елень на брег ручья,
С таким, о боже! нетерпеньем
Парит к тебе душа моя.
Душа моя стремится к богу,
К живому, к сильному творцу,
Но, жизни сей прошед дорогу,
Когда явлюсь его лицу?
Как часто, бросив взор с утесистой вершины,
Сажусь задумчивый в тени дерев густой,
И развиваются передо мной
Разнообразныя вечерния картины!
Здесь пенится река, долины красота,
И тщетно в мрачну даль за ней стремится око;
Там дремлющая зыбь лазурнаго пруда
Светлеет в тишине глубокой.
По темной зелени дерев
Зари последний луч еще приметно бродит,
В старинном замке Джэн Вальмор,
Красавицы надменной,
Толпятся гости с давних пор,
В тоске беспеременной:
Во взор ее лишь бросишь взор,
И ты навеки пленный.
Красивы замки старых лет.
Зубцы их серых башен
Как будто льют чуть зримый свет,
И странен он и страшен,
Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами;
2 ноябряЗима. Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами;
Играют чайки и порхают,
А кони белые морей,
Вздымаясь в волнах, потрясают
Косматой гривою своей.
День падает; дождем незримым
Закатный омрачен мираж,
И пароход плюется дымом,
Еще черней его панаш.
Вдали ты зришь утес уединенный;
Пещеры в нем изрылась глубина:
Темнеет вход, кустами окруженный,
Вблизи шумит и пенится волна.
Вечор, когда туманилась луна,
Здесь милого Эвлега призывала;
Здесь тихий глас горам передавала
Во тьме ночной печальна и одна:
«Приди, Одульф, уж роща побледнела.
Поэт в стране иной и под звездой великой
Был некогда рожден,
Любовию к любви и злобой к злобе дикой
Богато одарен.
И все: добро со злом и жизнь со смертью — разом
Поэта взор проник,
И тайну бытия его могучий разум
Провидел и постиг.
Разлука — смерти образ лютой,
Когда, лия по телу мраз,
С последней бытия минутой
Она скрывает свет от глаз.Где мир с сокровищми земными?
Где ближние — души магнит?
Стремится мысль к ним — и не о ними
Блуждает взор в них — и не зрит.Дух всуе напрягает силы;
Язык слагает речь, — и ах!
Уста безмолвствуют остылы:
Ни в духе сил нет, ни в устах.Со смертию сходна разлука,
…Эрминия под тень густую
В дремучий бор стремилась на коне;
Он мчал ее едва полуживую,
Уж править им нет сил в ее руке:
То в сторону, то вдруг опять в другую
Метался с ней он в мрачной тишине.
И наконец из глаз она сокрылась,
И тщетная погоня прекратилась.Как, травлею измучась, стая псов
Идет назад, смутна и задыхаясь,
Тогда как зверь с поляны и лугов
Однажды вечерел прекрасный летний день,
Дышала негою зеленых рощей тень.
Я там бродил один, где синими волнами
От Кунцевских холмов, струяся под Филями,
Шумит Москва-река; и дух пленялся мой
Занятья сельского священной простотой,
Богатой жатвою в душистом тихом поле
И песнями жнецов, счастливых в бедной доле.
Их острые серпы меж нив везде блестят,
Колосья желтые под ними вкруг лежат,
(Поэма)
На северном прибрежье, у свинцовых
Шумящих волн, в тени ветвей сосновых
Богини жрец задумчиво сидел.
И странных дум кружилась вереница
В его мозгу, и взор его горел…
Невдалеке богини колесница
Виднелася, перед которой все
Склонялися, хотя никто доселе —
И самые жрецы — не лицезрели
Когда-то в Пекине вельможны старшины,
В часы народной тишины,
Желая по трудах вкусить отдохновенье,
Стеклись в ристалище своих изведать сил.
Не злато получить там победитель мнил,
Но плески дланей в награжденье;
И бескорыстных сих наград
И сами мудрецы отнюдь не возгнушались.
Две меты в поприще пекинцев назначались:
Одна для малых чад,
Проходите толпою, трусливо блуждающей,—
Тощий ум тощий плод принесет!—
Роскошь праздных затей — пустоцвет, взор ласкающий,—
Без плода на ветру опадет.
Бедной правде не верите вы — да и кстати ли,
Если сытая ложь тешит вас!
И безмолвствуем мы, не затем, что утратили
Нашей честности скудный запас,—
Не затем, что спешим под покров лицемерия,
Или манны с небес молча ждем,
(Из Ламартина)
Как часто, бросив взор с утесистой вершины,
Сажусь задумчивый в тени древес густой,
И развиваются передо мной
Разнообразные вечерние картины!
Здесь пенится река, долины красота,
И тщетно в мрачну даль за ней стремится око;
Там дремлющая зыбь лазурного пруда
Светлеет в тишине глубокой.
По темной зелени дерев
Я видел, как в углу подвала умирал
Больной старик, детьми покинутый своими,
Как взором гаснущим кого-то он искал,
Устами бледными шептал он чье-то имя…
Он одиноко жил, и друга не нашлось
Закрыть в предсмертный час померкнувшие очи,
И он ушел навек во мрак загробной ночи
Один с своей тоской невыплаканных слез… Я видел, как стоял мужик над полосой,
Распаханной его могучими руками,
Заколосившейся пшеницей золотой
(Подражание Панару)
В столовой нет отлик местам.
Как повар твой ни будь искусен,
Когда сажаешь по чинам,
Обед твой лакомый невкусен.
Равно что верх стола, что низ,
Нет старшинства у гастронома:
Куда попал, тут и садись,
Я и в гостях хочу быть дома.
Меня ты хочешь знать, я все и ничего!
Бываю видим я для взора твоего
В такую только пору,
Когда незрящему ничто не видно взору!
Я без лица, когда являюся с лицом;
Без слов, а говорю; кто слышит, тем не внятен;
Лишь тем, чей заперт слух, мой разговор понятен;
Творю из ничего, не будучи творцом;
Кажуся истинным, когда бываю ложным;
Все от могущества зависит моего,
Не думай, дарагая,
Чтоб мной забвенно было
Все то, чем мне, драгая,
Ты тщилась угождати.
Все дух мой то прельщает
И все одной тобою
Мое веселье множит,
Мое стенанье рушит
И сердце услаждает!
И самы, ах, тропинки,
Амина, приуныв, сидела над рекою.
Подходит к ней Эндимион.
„Амина, — говорит пастушке нежно он, —
Ты страждешь тайною тоскою!
Иль чувствуешь сию неведомую боль,
Души восторг и упоенье,
С которою ничто, ничто нейдет в сравненье,
Ни самый Божий рай? Любезная, позволь,
Невинности твоей неопытной в спасенье,
Тебя, которою душа моя живет,
Тебе не нужно звонких слов,
Ни гимнов жертвенных поэта,
Ни звуков лестного привета —
Нет! И клянусь огнем стихов, —
С тех пор, как я тебя завидел
И петь и славить возлюбил, —
Тебя я лестью не обидел,
Пустой хвалой не оскорбил!
Чуждаясь неги бесполезной,
Тебе был внятен и не дик
Доколе мне в сей грусти злой с любезной в разлученье жить,
Доколь вздыхать по всякий час,
Лишась ее дражайших глаз.
Хотя уже надежды нет, другую не могу любить,
Одна во мне всю кровь зажгла,
Одна меня пленить могла.
О злой случай, на что ты дал,
Чтоб я, ее увидев, знал?
И склонность получил,
Я счастлив; бремя нужд не тяготит меня;
Покоем совести довольный,
Его на блеск венца не променяю я…
Что-жь ноет все душа и в дальния края
Несется с грустию невольной?
Не знаю, но та грусть сжилась с душой моей
Как сила дивнаго недуга;
Всегда, везде со мной, от самых первых дней:
Средь дев, за чашею, в родном кругу друзей,
Хвала, о музы! вам, я зрел селенья звездны.
Бесстрашно нисходил в подземны ада бездны;
Дерзаю вновь парить в священный эмпирей,
В пространство вечное лазоревых полей.
Хочу я небо зреть, сей новый мир блаженный,
Светилом золотым согретый, озаренный.
И се я чувствую огонь лучей его;
Но свет угаснул их для взора моего!
Зеницы тусклые во тьме ночной вращаю,
И тщетно средь небес я солнце зреть желаю!
Надменный временщик, и подлый и коварный,
Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,
Неистовый тиран родной страны своей,
Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!
Ты на меня взирать с презрением дерзаешь
И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!
Твоим вниманием не дорожу, подлец;
Из уст твоих хула — достойных хвал венец!
Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!
Могу ль унизиться твоим пренебреженьем,
Росскими летить странами
На златых крылах молва ;
Солнца нового лучами
Освещается Москва.
Александр, Елисавета!
Восхищаете вы нас.
Облеченных во порфиру
Видя в царских вас венцах,
Снежные люди устроены,
Снежные боги при них.
Люди, как каста, утроены,
Бог — дополнительный стих.
Месяцем боги отмечены,
Кровью ущербной Луны,
В членах они изувечены,
Быть как отдельность должны.
Не проливай на грудь мне слезы,
Ведь грудь моя — утес!
На нем ни лилии, ни розы
Не вырастут от слез!
Любовь, цветущую, святую
Они не возродят…
Они лишь скорбь тревожат злую
И вызывают ад…
IV
<Демон>По голубому небу пролетал
Однажды Демон. С злобою немой
Он в беспредельность грустный взор кидал,
И вспоминанья перед ним толпой
Теснились. Это небо, где творец
Внимал его хвалам и наконец
Проклятьям, эти звезды… всё кругом
Прекрасно в блеске вечно-молодом;
Как было в тот святой, великий час,
О, места, места драгїе!
Вы уже не милы мне;
Я любезнова не вижу
В сей прекрасной стороне.
Он от глаз моих сокрылся,
Я осталася страдать,
И стеня не о любезном,
О неверном воздыхать.
Он игры мои и смехи
Памяти князя А.И. УрусоваМне кажется, что каждый человек
Не потому оцениваться должен,
Как жил он в этой жизни на Земле,
А потому, как он ушел из жизни.
Пока мы здесь, мы видим смену дней,
И в этой смене разное свершаем.
Пока мы здесь, мы слушаем напевы
Своей мечты: в одном она нежней,
В другом — грубей; во всех она случайна,
И всем поет различно о различном.
Чертог сиял. Гремели хором
Певцы при звуке флейт и лир.
Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир;
Сердца неслись к ее престолу,
Но вдруг над чашей золотой
Она задумалась и долу
Поникла дивною главой…
И пышный пир как будто дремлет,
О места, места драгия!
Вы уже не милы мне.
Я любезнова не вижу
В сей прекрасной стороне.
Он от глаз моих сокрылся,
Я осталася страдать,
И стеня не о любезном,
О неверном воздыхать.
Он игры мои и смехи
Превратил мне в злу напасть,
Прерву теперь молчанья узы
Для друга сердца моего.
Давно ты от ленивой Музы,
Давно не слышал ничего.
И можно ль петь моей цевнице
В пустыне дикой и пустой,
Куда никак нельзя царице
Поэзии притти младой?
И мне ли петь под гнетом рока,
Когда меня судьба жестока
Город — дом многоколонный,
Залы, храмы, лестниц винт,
Двор, дворцами огражденный,
Сеть проходов, переходов,
Галерей, балконов, сводов, —
Мир в строеньи: Лабиринт!
Яркий мрамор, медь и злато,
Двери в броне серебра,
Роскошь утвари богатой, —