Если б боги милосердия
Были боги справедливости,
Если б ты лишалась прелестей,
Нарушая обещания,
Я бы, может быть, осмелился
Быть невольником преступницы.
Но, Аглая, как идет к тебе
Быть лукавой и обманчивой!
Ты изменишь — и прекраснее!
И уста твои румяные
Еще более румянятся
Новой клятвой, новой выдумкой,
Голос, взор твой привлекательней!
И, богами вдохновенная,
Ты улыбкою небесною
Разрушаешь все намеренья
Разлюбить неразлюбимую!
Сколько пленников скитается,
Сколько презренных терзается
Вкруг обители красавицы!
Мать страшится называть тебя
Сыну, юностью кипящему,
И супруга содрогается,
Если взор супруга верного
Хотя раз, хоть на мгновение
Обратится на волшебницу!..
Когда моей подруги взор
Мне явно высказал презренье,
Другого счастья, мой позор
И клятв старейших нарушенье, —
Тогда кольцо ее рассек
Булатом горского кинжала,
И жизнь свою на месть обрек,
И злоба мне подругой стала!
Я всё к себе на помощь звал:
Свинец, и яд, и ухищренья,
И сердце силой заставлял
Одеться в броню озлобленья —
Чтоб сожаленье и любовь
К нему уж не были доступны,
Чтоб ему пищей были — кровь
И пагуба клятвопреступной!
Молил я солнце, чтоб оно
Свои лучи на грудь неверной,
Как лаву жгучую, лило
И выжгло б сердце лицемерной.
Молил я ночь, чтобы она
К ее очам не допускала
Отрады сладостного сна
И горьких слез с них не стирала.
Неслись ли тучи, — их молил,
Чтоб мраком жизнь ее покрыли;
Гремели ль громы, — их просил,
Чтобы изменницу сразили.
Но с той поры, как весть пришла,
Что на земле ее не стало, —
Как дуновенье от стекла,
От сердца жажда мстить отстала.
Через лес широкий, зеленью одетый,
Всадник без оглядки, бешено несется;
Громко в рог трубит он, громко распевает
И с веселым взором весело смеется.
Он закован в панцирь, крепкий как железо,
Но железа крепче дух его свободный.
То Рича́рд, что в свете прозван Львиным Сердцем,
Рыцарь знаменитый, воин благородный.
— «Здравствуй! — восклицают все деревья, — здравствуй,
Ты, пришедший снова к своему народу!
Рады мы душевно, что сумел ты ловко
Из темниц австрийских выйти на свободу!»
Весело Рича́рду на просторе вольном,
Радостью и мощью гордо блещут взоры…
Вдруг он вспомнил запах крепостей австрийских —
И коню-красавцу дал скорее шпоры.
Блюдите фронт, но вместе с тем
Немедленно в переговоры
Вступите с немцами, затем
Надеждой озарите взоры.
Ни вам — немецкие позоры,
Ни немцам — русские, — нужны
Тем и другим полей просторы
И ласка любящей жены!
Зачем же ужас вам? Зачем
Боль ран, и смерть, и все раздоры?
Чем оправдаете вы, чем
Пролитье крови? Мертвых хоры
Вас не тревожат? Их дозоры
В час полуночной тишины
Не вызывают вас на споры
О слезах любящей жены?
Нет во вселенной лучше тем,
Чем тема: лес, поля и горы.
Кто с этим несогласен — нем.
Кроту милее солнца — норы.
А как пленительны озера,
Бубенчик-ландыш, плеск луны,
Улыбка в небесах Авроры
И взоры любящей жены.
Иль мы поэты, фантазеры,
И вам в окопах не слышны
Ни наши нежные укоры,
Ни голос любящей жены?..
Когда б лишь небеса да море голубели,
Желтела б только рожь, и только б купы роз
Бездушной красотой наш взор ласкать умели,—
Я знаю, наш восторг не знал бы горьких слез!..
Но есть иная жизнь, есть Красота — иная,—
Улыбка горькая, в слезах поникший взор,
Милей, чем синева морей, небес простор
Нам образ женщины… Любя и обожая,
Мы обрекаем дух на вечные страданья,
Но между песнями под говор струн живой
Любви отвергнутой пленяют нас рыданья!..
Спаси ж, искусство, нас, как панцирь боевой,
Чтоб милый образ мы любили без страданья,
Как синеву небес, цветов благоуханье!
Задумчиво, один, широкими шагами
Хожу, и меряю пустых пространство мест;
Очами мрачными смотрю перед ногами,
Не зрится ль на песке где человечий след.
Увы! я помощи себе между людями
Не вижу, не ищу, как лишь оставить свет;
Веселье коль прошло, грусть обладает нами,
Зол внутренних печать на взорах всякий чтет.
И мнится мне, кричат долины, реки, холмы,
Каким огнем мой дух и чувствия жегомы
И от дражайших глаз что взор скрывает мой.
Но нет пустынь таких, ни дебрей мрачных, дальных,
Куда любовь моя в мечтах моих печальных
Не приходила бы беседовать со мной.
1807(?)
Торжествующая Нина
Видит: голубя смирней,
Сын громов, орёл — мужчина
Бьётся в прахе перед ней.
Грудь железную смягчила
Нега пламенной мечты,
И невольно уступила
Мужа царственная сила
Власти женской красоты. Не гордись победой, дева!
Далеки плоды посева.
Дней грядущих берегись!
Нина, Нина, — не гордись
Этих взоров юной прытью;
Не гордись, что ты могла
Неги шёлковою нитью
Спутать дикого орла!
Близки новые минуты,
Где сама должна ты снять
Эти розовые путы
И грозу распеленать!
Дерзкий хищник жажду взора,
Жажду взора утолит,
И грудей роскошных скоро
Жаркий пух растеребит;
Ты подашь ему, как Геба,
Этот нектар, а потом
Вдруг неистовым крылом
Твой орёл запросит неба;
Чем сдержать его?
Горе, если пред собою
Он узрит одну лишь степь
С пересохшую травою!
Он от сердца твоего
Прянет к тучам, к доле скрытной,
Если неба пищей сытной
Не прикормишь ты его!
О жизни, догоревшей в хоре
На темном клиросе твоем.
О Деве с тайной в светлом взоре
Над осиянным алтарем.
О томных девушках у двери,
Где вечный сумрак и хвала.
О дальной Мэри, светлой Мэри,
В чьих взорах — свет, в чьих косах — мгла.
Ты дремлешь, боже, на иконе,
В дыму кадильниц голубых.
Я пред тобою, на амвоне,
Я — сумрак улиц городских.
Со мной весна в твой храм вступила,
Она со мной обручена.
Я — голубой, как дым кадила,
Она — туманная весна.
И мы под сводом веем, веем,
Мы стелемся над алтарем,
Мы над народом чары деем
И Мэри светлую поем.
И девушки у темной двери,
На всех ступенях алтаря —
Как засветлевшая от Мэри
Передзакатная заря.
И чей-то душный, тонкий волос
Скользит и веет вкруг лица,
И на амвоне женский голос
Поет о Мэри без конца.
О розах над ее иконой,
Где вечный сумрак и хвала,
О деве дальней, благосклонной,
В чьих взорах — свет, в чьих косах — мгла.Ноябрь 1906
Как сердце ни скрывает
Мою жестоку страсть,
Взор смутный обявляет
Твою над сердцем власть:
Глаза мои плененны
Всегда к тебе хотят,
И мысли обольщенны
Всегда к тебе летят.
Тебя не извлекает
И сон из мыслей прочь:
Твой образ обладает
Равно мной в день и в ночь.
Всеночно, дорогая,
Мне зришься ты во сне:
Вседневно обольщая
Ты множишь страсть во мне.
Твой каждой взор вонзает
Стрелу мне в сердце вновь:
Весь ум мой наполняет
Одна к тебе любовь!
А ты то все хоть знаешь,
И как я рвусь стеня,
Но все то презираешь,
Не любишь ты меня!
Тревожный обломок старинных потемок,
Дитя позабытых народом царей,
С мерцанием взора на зыби Босфора
Следит беззаботный полет кораблей.Прекрасны и грубы влекущие губы
И странно-красивый изогнутый нос,
Но взоры унылы, как холод могилы,
И страшен разбросанный сумрак волос.У ног ее рыцарь надменный, как птица,
Как серый орел пиренейских снегов.
Он отдал сраженья за стон наслажденья,
За женский, доступный для многих альков.Напрасно гремели о нем менестрели,
Его отличали в боях короли —
Он смотрит, безмолвный, как знойные волны,
Дрожа, увлекают его корабли.И долго он будет ласкать эти груди
И взором ловить ускользающий взор,
А утром, спокойный, красивый и стройный,
Он голову склонит под меткий топор.И снова в апреле заплачут свирели,
Среди облаков закричат журавли,
И в сад кипарисов от западных мысов
За сладким позором придут корабли.И снова царица замрет, как блудница,
Дразнящее тело свое обнажив.
Лишь будет печальней, дрожа в своей спальне:
В душе ее мертвый останется жив.Так сердце Комнены не знает измены,
Но знает безумную жажду игры
И темные муки томительной скуки,
Сковавшей забытые смертью миры.
В полуночной тиши бессонницы моей
Встают пред напряженным взором
Былые божества, кумиры прежних дней,
С их вызывающим укором.И снова я люблю, и снова я любим,
Несусь вослед мечтам любимым,
А сердце грешное томит меня своим
Неправосудьем нестерпимым.Богини предо мной, давнишние друзья,
То соблазнительны, то строги,
Но тщетно алтарей ищу пред ними я:
Они — развенчанные боги.Пред ними сердце вновь в тревоге и в огне,
Но пламень тот с былым несхожий;
Как будто, смертному потворствуя, оне
Сошли с божественных подножий.И лишь надменные, назло живой мечте,
Не зная милости и битвы,
Стоят владычицы на прежней высоте
Под шепот презренной молитвы.Их снова ищет взор из-под усталых вежд,
Мольба к ним тщетная стремится,
И прежний фимиам несбыточных надежд
У ног их всё еще дымится.3 января 1888
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре — фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблён».
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступлённо запели смычки…
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки…
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: «Лови!..»
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
Бог ниспослал мне виденье: я вижу мадонну,
Чудный ребенок с любовью прижат к ее лону,
То не Спаситель грядущий, не сын Вифлеема —
Нет! Этот нежный ребенок — былинка Эдема,
Розы шипок, возбужденный дыханьем апреля,
Девочка — ангельский лик с полотна Рафаэля!
Тот же рисунок головки, такие же краски,
Мягкие, светлые волосы, темные глазки,
К ней обращенные, к ней, что сияет в ребенке;
Жадно обвитые вкруг ее шеи ручонки
Этого ангела вдруг опустились; зеницы
Сонною дымкой подернулись — тень от ресницы,
Зыблясь, как ткань паутины на алом листочке,
Дымчатой сеткой слегка стушевалась на щечке…
Тише! — уснула малютка сном сладким, безбурным, —
Взором родимой накрыта, как небом лазурным,
Взором царицы, достойной небесной короны,
Девственной, чистой жены, светлоликой мадонны.
Odi et amo.
CatullusДа, можно любить, ненавидя,
Любить с омраченной душой,
С последним проклятием видя
Последнее счастье — в одной!
О, слишком жестокие губы,
О, лживый, приманчивый взор,
Весь облик, и нежный и грубый,
Влекущий, как тьма, разговор!
Кто магию сумрачной власти
В ее приближения влил?
Кто ядом мучительной страсти
Объятья ее напоил?
Хочу проклинать, но невольно
О ласках привычных молю.
Мне страшно, мне душно, мне больно.
Но я повторяю: люблю!
Читаю в насмешливом взоре
Обман, и притворство, и торг…
Но есть упоенье в позоре
И есть в униженьи восторг!
Когда поцелуи во мраке
Вонзают в меня лезвее,
Я, как Одиссей о Итаке,
Мечтаю о днях без нее.
Но лишь Калипсо я покинул,
Тоскую опять об одной.
О горе мне! жребий я вынул,
Означенный черной чертой!
Сегодня, часу в восьмом,
Стремглав по Большой Лубянке,
Как пуля, как снежный ком,
Куда-то промчались санки.
Уже прозвеневший смех…
Я так и застыла взглядом:
Волос рыжеватый мех,
И кто-то высокий — рядом!
Вы были уже с другой,
С ней путь открывали санный,
С желанной и дорогой, —
Сильнее, чем я — желанной.
— Oh, je n'en puis plus, j'étouffe! —
Вы крикнули во весь голос,
Размашисто запахнув
На ней меховую полость.
Мир — весел и вечер лих!
Из муфты летят покупки…
Так мчались Вы в снежный вихрь,
Взор к взору и шубка к шубке.
И был жесточайший бунт,
И снег осыпался бело.
Я около двух секунд —
Не более — вслед глядела.
И гладила длинный ворс
На шубке своей — без гнева.
Ваш маленький Кай замёрз,
О, Снежная Королева.
Под сенью ласковой в обятиях любви
Вчера нас счастие нежданно опьянило.
„Мы навсегда сольем в одно сердца свои!“
„О, никогда досель так сердце не любило!“
Но видел робкий взор, как быстрая звезда,
На небесах блеснув, сиянье угасила,
И я, затрепетав, потупил взор тогда.
„В тех звездах дышит жизнь?“ она меня спросила.
Я розу нежную держал в руке своей…
Она осыпалась… и лепестки живые
Она собрала вновь, но бурный вихрь полей
Далеко их разнес с безумием стихии.
Любили нежно мы,—но над любовью той
Приметы странныя глумились безпощадно,
Мне руку обожгла ты горькою слезой…
Увы… как первое сомненье безотрадно!
Бледнеет ночь. Свой труд окончив,
С улыбкой думаю о ней,
О той, чей детский взор уклончив,
Чей голос — дрожь весенних дней.
Все это видел я когда-то,
И этот взор, и эту дрожь…
Но всё земное вечно свято,
И в жизни каждый миг хорош!
Я снова, с радостным мученьем,
Готов, как в годы первых встреч,
Следить покорно за движеньем
Ее стыдливо-робких плеч.
И все, что мне казалось мертвым,
В моей душе живет опять,
И краскам выцветшим и стертым
Дано гореть, дано блистать!
Как неизменны, как всесильны,
Вы, звуки нежные: люблю!
Пускай умру, как стебель пыльный, —
В час смерти жизнь благословлю!
Склонясь к окну, о ней мечтаю —
Мечтами тысячи веков,
И, как врата к земному раю,
Горят завесы облаков.
Это было однажды… то было лишь раз.
Я лишь раз сознавал, что мы близки…
Этот час?.. Он один был действительный час,
Все другие — поблеклые списки!
Уловив за ресницами проблески глаз,
Мы боялись желанных объятий,
Но бегущая стрелка замедлила час,
Замерла на ночном циферблате.
Золотистые тени подернули нас.
Мы искали… мы смутно дышали,
Мы стремились, бояся достигнуть… и час
Прозвенел в отуманенной дали.
Это было однажды… то было лишь раз.
Ожиданья… томленья… и муки,
Разгоревшийся взор за туманом погас,
И сплелись задрожавшие руки.
О! Ты помнишь заветно мистический час,
Тайный час на ночном циферблате.
Мы слетели во глубь отуманенных глаз,
Мы дышали ответом объятий.
Золотистые тени подернули нас…
Ожиданья, томленья и муки,
Разгоревшийся взор за туманом погас,
И сплелись задрожавшие руки.
Март 1895
Мое беспечное незнанье
Лукавый демон возмутил,
И он мое существованье
С своим на век соединил.
Я стал взирать его глазами,
Мне жизни дался бедный клад,
С его неясными словами
Моя душа звучала в лад.
Взглянул на мир я взором ясным
И изумился в тишине:
Ужели он казался мне
Столь величавым и прекрасным?
Чего, мечтатель молодой,
Ты в нем искал, к чему стремился,
Кого восторженной душой
Боготворить не устыдился?
И взор я бросил на людей,
Увидел их надменных, низких,
Жестоких ветреных судей,
Глупцов, всегда злодейству близких.
Пред боязливой их толпой,
Жестокой, суетной, холодной,
Смешон глас правды благородный,
Напрасен опыт вековой.
Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы вольный клич!
Стадам не нужен дар свободы,
Их должно резать или стричь,
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.1823 г.
Из Божьяго храма вы шли от обедни, мадонна,
И золото бедным вы сыпали щедрой рукой,
Под портиком темным сияли вы светлой красой,
И взор мой за вами следил неуклонно.
Я вам поклонился, но, словно не видя поклона,
Прошли вы, упорно смотря лишь вперед пред собой.
И гневная краска в лице разлилася волной,
И взор ваш блеснул непреклонно.
Но добрый Амур, снисходящий на наши моленья,
Не мог допустить, чтоб источник живой утешенья
Повергнул меня в безутешную скорбь на всегда;
Покуда покров опустить вы спешили—ресницы
У вас трепетали, как крылья испуганной птицы,
И очи сияли, как в небе вечернем звезда…
О дорогой мечтал я днем,
Мечтал во тьме ночной;
Когда-ж уснул, —она во сне
Предстала предо мной.
Пышней, милей весенних роз,
Спокойна и нежна,
Сидела с белою канвой
За пяльцами она.
Взор кроток был… и странной ей
Казалась грусть моя…
«Что значит, друг, твой бледный вид?
Где скрыта боль твоя?»
Казалось странно ей, что лью
Горячих слез ручьи…
«Скажи мне, друг, кто причинил
Страдания твои?»
Взор кроток был… во мне-ж душа
Была, как ночь, мрачна…
«Ты муки вызвала —и боль
В груди затаена».
И вот к груди моей она
Притронулась рукой, —
И вмиг проснулся я без мук,
Без боли роковой.
(Канцона)Судил мне бог пылать любовью,
Я взором Дамы взят в полон,
Ей в дар несу и явь и сон,
Ей честь воздам стихом и кровью.
Ее эмблему чтить я рад,
Как чтит присягу верный ленник.
И пусть мой взгляд
Вовеки пленник;
Ловя другую Даму, он — изменник.
Простой певец, я недостоин
Надеть на шлем Ее цвета.
Но так гранатны — чьи уста,
Чей лик — так снежен, рост — так строен?
Погибель мне! Нежнее нет
Ни рук, ни шеи в мире целом!
Гордится свет
Прекрасным телом,
А взор Ее сравню я с самострелом.
Любовь вливает в грудь отвагу,
Терпенья дар дает сердцам.
Во имя Дамы жизнь отдам,
Но к Ней вовек я не прилягу.
Служить нам честно долг велит
Синьору в битве, богу в храме,
Но пусть звенит,
Гремя хвалами,
Искусная канцона — только Даме.
Из Божьего храма вы шли от обедни, мадонна,
И золото бедным вы сыпали щедрой рукой,
Под портиком темным сияли вы светлой красой,
И взор мой за вами следил неуклонно.
Я вам поклонился, но, словно не видя поклона,
Прошли вы, упорно смотря лишь вперед пред собой.
И гневная краска в лице разлилася волной,
И взор ваш блеснул непреклонно.
Но добрый Амур, снисходящий на наши моленья,
Не мог допустить, чтоб источник живой утешенья
Повергнул меня в безутешную скорбь навсегда;
Покуда покров опустить вы спешили — ресницы
У вас трепетали, как крылья испуганной птицы,
И очи сияли, как в небе вечернем звезда…
1
Устремил я взгляд,
Чуть защелкал соловей,
На вечерний сад;
Там, средь сумрачных ветвей,
Месяц — мертвого бледней.
2
Это ты, луна,
Душу мне томишь тоской,
Как мертвец бледна?
Или милый взор слезой
Омрачился надо мной?
3
По волнам реки
Неустанный ветер с гор
Гонит лепестки.
Если твой я видел взор,
Жить мне как же с этих пор?
4
Вижу лик луны,
Видишь лунный лик и ты,
И томят мечты:
Если б, как из зеркала,
Ты взглянула с вышины!
5
В синеве пруда
Белый аист отражен;
Миг — и нет следа.
Твой же образ заключен
В бедном сердце навсегда.
6
О, дремотный пруд!
Прыгают лягушки вглубь,
Слышен всплеск воды…
7
Кто назвал Любовь?
Имя ей он мог бы дать
И другое: Смерть.
Полно взор ко мне метать,
Дарагая, боле;
Полно им меня прельщать,
Я и так в неволе.
Я взглянул лишь на тебя,
Не видал во мне себя
С самой той минуты.
Вы мне с первого часа,
О прелестные глаза!
Стали всех миляе.
Я влюбившися в тебя,
Свет мой, лишь страдаю,
Вольность вечно погубя,
Льщусь и унываю.
Я вздыхаю по тебе,
Ты ж не думаешь о мне,
Жар мой презирая,
Видя то кипит вся кровь,
О бесплодная любовь!
Что тебя есть зляе?
Я не властен уж в себе,
Ты владеешь мною,
Ты одна покой даешь,
Отнят он тобою.
Сжалься, свет мой, надо мной,
Возврати драгой покой,
Что взяла скорбь злая,
И во мзду моей любви,
Ах! почувствуй жар в крови
Ты ко мне драгая.
Лес видит, поле слышит,
В пути пройденном — след,
Словами ветер дышит,
Успокоенья нет.
В лесу сошлися двое,
И взор глядел во взор,
А Небо голубое
Глядело в тайный спор.
И лес глядел ветвями,
Стволами, и листвой,
И слушал, а полями
Шел ветер круговой.
В лесу был пир цветенья,
Вся алость красоты,
И стали чрез мгновенье
Еще алей цветы.
И лес шуршал ветвями,
И говорил листвой,
И видел, а полями
Шел ветер круговой.
В лесу сошлися двое,
А вышел только я,
Свершилось роковое,
Кровавится струя.
Лес видел, в поле пенье,
Не смыть водой всех рек,
Свершивший убиенье
Есть проклятый вовек.
Куда ты держишь путь, прекрасная звезда,
Таинственный полет столетия свершая?
Откуда гостьею явилась ты сюда,
Безбрежный океан небес переплывая?
Не повстречал-ли где взор лучезарный твой
Таких же, как у нас, печалей и страданья?
Скажи: есть братья нам в пучинах мирозданья?
Не шлют-ли к нам они приветствия с тобой?
Когда твой яркий луч опять сюда прольется,
Исчезнет, может быть, из мира человек….
И если род земной, угаснув, не дождется
Возврата твоего, тогда, из века в век,
Ты, продолжая путь, в минуту возвращенья
Взгляни на мир пустой, прекрасная звезда,
Взгляни хотя мельком ты взором сожаленья
На сцену стольких мук и тяжкаго труда!..
1Огни, цветы и маски,
Пьеретты и Пьеро…
Алмазы, а не глазки;
Не смех, а серебро! Лукавый Мефистофель
К наивности самой
Склоняет резкий профиль,
Обвив ей стан рукой.Глядят полишинели
На них со всех сторон —
Под вздох виолончели,
Под скрипок томный стон… Мандола, мандолина,
И флейты, и фагот;
И ширится картина,
И вихорь-вальс растет… Не слушая оркестра,
Несется пестрый бал,
И правит им маэстро —
Веселый карнавал…2То площадь или море?
И смех, и крик, и гул,
И пламя в каждом взоре,
И на сердце разгул.Плащи, мантильи, маски,
Пьеретты и Пьеро, —
Смешалось в буйной пляске
Всё шумно и пестро.Блестят с балконов взоры;
Цветов и фруктов град
Посыпали синьоры
В летучий маскарад.За ними — и confetti
Ударила картечь…
Монтекки с Капулетти
То не ведут ли речь?!.. О нет! Борясь с истомой,
На свой турнир созвал —
С враждою незнакомый —
Весь город карнавал…
Когда твой кроткий, ясный взор
Ты остановишь вдруг на мне,
Иль задушевный разговор
С тобой веду я в тишине;
Когда подашь мне руку ты,
Прощаясь ласково со мной,
И дышат женския черты
Неизяснимой добротой.
О верь! не зависть, не вражда
К тому, с кем ты на путь земной
Соединила жребий свой,
Грудь наполняет мне тогда.
Я лишь молю, чтоб над тобой
Была Господня благодать,
Чтоб свет тщеславный и пустой
Тебя не мог пересоздать.
Чтобы сердце свято сберегло
Свои заветныя мечты;
Чтобы спокойно и светло
На Божий мир глядела ты…
Чтоб клеветы и злобы яд
Не отравил весны твоей;
Чтоб ты не ведала утрат
И помраченных скорбью дней.
Еще молю я, чтобы нас
Не разлучал враждебный рок,
Чтоб кротким светом этих глаз
Я дольше любоваться мог.
Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре,
O, не грусти, ты все мне дорога,
Но я любить могу лишь на просторе,
Мою любовь, широкую как море,
Вместить не могут жизни берега.
Когда Глагола творческая сила
Толпы миров воззвала из ночи,
Любовь их все, как солнце, озарила,
И лишь на землю к нам ее светила
Нисходят порознь редкие лучи.
И порознь их отыскивая жадно,
Мы ловим отблеск вечной красоты;
Нам вестью лес о ней шумит отрадной,
О ней поток гремит струею хладной
И говорят, качаяся, цветы.
И любим мы любовью раздробленной
И тихий шепот вербы над ручьем,
И милой девы взор, на нас склоненный,
И звездный блеск, и все красы вселенной,
И ничего мы вместе не сольем.
Но не грусти, земное минет горе,
Пожди еще, неволя недолга —
В одну любовь мы все сольемся вскоре,
В одну любовь, широкую как море,
Что не вместят земные берега!
<1858>
Се девы милые, что мой склоняют дух
К себе умом, красой и сердца воспитаньем;
Любя их каждую, равно всех любишь вдруг
Под добродетели святым сияньем.
Важна и весела улыбкой та своей,
Другая кротких чувств и в робости любима,
Пленяет третия огнем своих очей, —
От ангелов стрела неизбежима.
Златое яблоко прекраснейшей из них
Быв должен подарить, я б разделил на части.
Иль старшая возьми, уверен, что одних
Ревнивых склонен дух отмщенья к страсти.
Взор Лизы, как эфир: светла ее душа.
Взор Веры, Паши черн, как скромна ночь с звездами.
Амур и Гименей! бегите к ним спеша:
Приятности вовек жить будут с вами.
1807
Я безмолвно любуюсь красою твоей,
Полон радостных дум, светлых грез о любви.
Я ловлю чудный взор твоих ясных очей,—
И трепещет душа, как в минувшие дни…
Точно в нежном, ласкающем взоре твоем
Улыбается мне новой жизни весна,
И проснулась любовь в моем сердце больном,
И холодную грудь вновь согрела она.
Точно вижу я светлый, чарующий сон:
Новый мир, полный счастья, открыт предо мной,
И, ответной любовью твоей упоен,
Я живу, я дышу—для тебя лишь одной!..
О, придет ли когда миг желанный любви?!.
Дашь ли волю ты мне свои грезы излить?
И любви поцелуй суждено ли, скажи,
С этих розовых губ мне в ответ получить?!.
Дурману девочка наелась,
Тошнит, головка разболелась,
Пылают щечки, клонит в сон,
Но сердцу сладко, сладко, сладко:
Все непонятно, все загадка,
Какой-то звон со всех сторон:
Звон дивный — слышный и не слышный,
Мир и невидимый, и пышный, —
Она глядит на сад, на двор,
Идет к избе и понимает,
Куда идет — дорогу знает,
Но очарован слух и взор:
Не видя, видит взор иное,
Чудесное и неземное,
Не слыша, ясно ловит слух
Восторг гармонии небесной —
И невесомой, бестелесной
Ее довел домой пастух.
Наутро губки почернели,
Лоб посинел… Ее одели,
Принарядили — и отец
Прикрыл ее сосновой крышкой
И на погост отнес под мышкой…
Ужели сказочке конец?
Ты не хотел! но скоро волю рока
Узнаешь ты и в бездну упадешь;
Проколет грудь раскаяния нож.
Предстану я без горького упрека,
Но ты тогда совсем мой взор поймешь;
Но он тебе как меч, как яд опасен;
Захочешь ты проступку вновь помочь;
Нет, поздно, друг, твой будет труд напрасен:
Обратно взор тебя отгонит прочь!..
Я оттолкну униженную руку,
Я вспомню дружбу нашу как во сне;
Никто со мной делить не будет скуку;
Таких друзей не надо больше мне;
Ты хладен был, когда я зрел несчастье
Или удар печальной клеветы;
Но придет час: и будешь в горе ты,
И не пробудится в душе моей участье!...
Прошли те дни, как был я волен;
Но я их не могу жалеть.
Неволей я своей доволен,
И сердцу не пречу гореть.
Твой взор со мной, мой дух питая,
Хоть где твоих не вижу глаз,
Люблю тебя, люблю, драгая,
И мышлю о тебе всяк час.
Взаимным жаром ты пылаешь;
Мне в радостях препятства нет:
Как страстен я тобой, ты знаешь,
Я знаю о тебе, мой свет.
Играй, о сердце, сердцем нежно
И взором, что взор мой привлек!
Теки, о время, безмятежно
В забавах через весь мой век!
Будь мне верна и не пременна:
Люби, как зачала любить!
А ты не будешь мной забвенна,
Доколе буду в свете жить.
Чтоб скучил я когда тобою,
Того ты никогда не мни.
Пленен твоею красотою
В минуту: но на все я дни.