Ты не вытянешь полным ведра,
Будешь ждать, но вода не нальется,
А когда-то белей серебра
Ты поила водой из колодца.Чтобы днем не соскучилась ты,
Для твоей, для девичьей забавы,
Расцветали у края цветы,
Вырастали душистые травы.Ровно в полночь напиться воды
Прилетал к тебе Витязь крылатый,
Были очи — две крупных звезды,
В жемчугах драгоценные латы.Всех прекрасней был обликом он,
Красоты той никто не опишет,
И поверженный наземь Дракон
Был шелками на ладанке вышит… Ах, без дождика жить ли цветам?
Пылью-ветром все травы примяты.
И к тебе, как тогда, по ночам
Не летает уж Витязь крылатый, Чтоб крылом возмутить огневым
Пересохшую воду колодца…
Что ты сделала с сердцем твоим,
Почему оно больше не бьется?
Сомнение ума — червяк наш самый злой,
Отчаянье в себе — сильнейшая отрава;
Мозг жизни мне они сжигали точно лава;
Подпоры жаждал я, как отпрыск мододой.
Тогда почувствовал к нему ты сожаленье,
Обвиться вкруг тебя ему позволил ты,
И если пустит он со временем цветы,
То будет лишь тебе обязан, без сомненья.
Дай Бог, чтоб некогда, одет листвой густой,
Он мог украсить сад прекрасной феи той,
Которая твоей богиней доброй стала.
Про этот чудный сад мне нянька толковала:
Там звуки дивные по воздуху плывут,
Деревья говорят и все цветы поют.
Словно как рамочкой белых цветов окружило
Милую эту, живую головку дитяти!
Счастье весенней поры тут картинку сложило,
Все в ней прелестно, разумно, на месте и кстати;
Дождик — шутник, — он принудил ребенка укрыться,
Солнце старательно светит, цветы озаряя,
Сами цветы, чуть успели поутру раскрыться,
Каждый, что личико, блещут под ласкою мая!
Лучше же всех их — ты, чуткое сердце людское,
Что отозваться на эту картинку пригодно,
Можешь подметить ее, отличить сквозь пустое,
Скучное шествие жизни и можешь свободно,
В шествии времени выбрав одно лишь мгновенье,
Силою творчества сделать мгновенье бессмертным,
В правде искусства поведав, что жизнь — не лишенье
Счастья и цвета, что радость возможна и смертным!
Как хороши, как свежи были розы
В моем саду! Как взор прельщали мой!
Как я молил весенние морозы
Не трогать их холодною рукой!
Как я берег, как я лелеял младость
Моих цветов заветных, дорогих;
Казалось мне, в них расцветала радость,
Казалось мне, любовь дышала в них.
Но в мире мне явилась дева рая,
Прелестная, как ангел красоты,
Венка из роз искала молодая,
И я сорвал заветные цветы.
И мне в венке цветы еще казались
На радостном челе красивее, свежей,
Как хорошо, как мило соплетались
С душистою волной каштановых кудрей!
И заодно они цвели с девицей!
Среди подруг, средь плясок и пиров,
В венке из роз она была царицей,
Вокруг ее вились и радость и любовь.
В ее очах — веселье, жизни пламень;
Ей счастье долгое сулил, казалось, рок.
И где ж она?.. В погосте белый камень,
На камне — роз моих завянувший венок.
Опрокинулись реки, озера, затоны хрустальные,
В просветленность Небес, где несчетности Млечных путей.
Светят в ночи веселые, в мертвые ночи, в печальные,
Разновольность людей обращают в слиянность ночей.
И горят, и горят. Были вихрями, стали кадилами.
Стали бездной свечей в кругозданности храмов ночных.
Морем белых цветов. Стали стаями птиц, белокрылыми.
И, срываясь, поют, что внизу загорятся как стих.
Упадают с высот, словно мед, предугаданный пчелами.
Из невидимых сот за звездой упадает звезда.
В души к малым взойдут. Запоют, да пребудут веселыми.
И горят как цветы. И горит Золотая Орда.
Всегда шутник, всегда проказник,
Срывая яркие цветы,
Как на веселый, вечный праздник —
На все кругом взираешь ты.
Нужда людей, ее заботы,
Ее печаль — не твой удел;
Ты всюду видишь цвет работы,
Ее корней не доглядел.
Растут цветы в тени дубравы,
Полны беспечной красоты;
Цари—в лучах всемирной славы —
Не одевались, как цветы.
Но проникал ли ты сознаньем
Туда, — откуда вышел цвет,
Чтоб нежных красок сочетаньем
Открыто выглянуть на свет?
Рукою мощною природы
На почву брошено зерно,
С тех пор — на счастье и невзгоды —
Оно на жизнь осуждено.
Борьбы не вынесши усилий,
Иное гибнет без следа;
Принявши образ роз и лилий,
Не все пригодны для плода...
Снега заносы по скалам
Всюду висят бахромой;
Солнце июльское блещет, —
Встретились лето с зимой.
Ветер от запада. Талый
Снег под ногами хрустит;
Рядом со снегом, что пурпур,
Кустик гвоздики горит.
Тою же яркостью красок
В Альпах, на крайних высях
Кучки гвоздики алеют
В вечных, великих снегах.
В Альпах, чем ближе к долинам,
Краски цветов все бледней,
Словно тускнеют, почуяв
Скучную близость людей.
Здесь — до болот ниспадает
Грань вековечных снегов;
Тихая жизнь не свевает
Яркости Божьих цветов;
Дружно пылают гвоздики,
Рдеют с бессчетных вершин
Мохом окутанных кочек,
Вспоенных влагой трясин.
Поля и голубая просинь…
И солнца золотая рябь;
Пускай кричат, что это осень!
Что это, черт возьми, октябрь?!
Октябрь, конечно, маем не был,
И все же, клясться я готов,
Что видел голубое небо
И реку голубых цветов.
И тишь — особенную тишь!
И росы — крошечные росы,
Хоть рвал с посахаренных крыш
Буран серебряную россыпь.
Хоть генеральские стога
Вздымались пламенем крылатым
И от крови, как от заката,
Алели хрупкие снега.
Хоть этот день я был без хлеба,
Да-да!.. Но клясться я готов,
Что видел голубое небо
И реку голубых цветов!
Провижу день: в цветах застава.
Весна и солнце, и народ
В улыбках дев — любовь и слава.
Войска окончили поход.
Под музыку кавалерийских,
И значит щегольских, полков —
Чужие лица, как у близких,
В лучах расширенных зрачков.
Кирасы каски и кокарды,
Звяк шпор и сабель среброзлат.
Блистательны кавалергарды
В светилах элегантных лат.
И белоконные гусары
Венгерки приспустили с плеч.
Героям девы деят чары,
Брачуясь радые возлечь…
Отрадно в этот день весенний,
В народный, музычный, цветной,
Не чувствовать былых сомнений
Повеселевшею душой.
И что еще всегда томило
Противоречьями дразня,
Теперь так просто, любо, мило, —
Вчерашнее — не для меня.
Привет победе, людям, маю!
Цветам и чувствам молодым!
Я мертвецов не воскрешаю,
Но ярко радуюсь живым!
Чья нежная любовь, блистая в мире,
Сдержала стрелы жгучие презренья?
Чьи похвалы, чье теплое пристрастье
Награда добрых дел?
Моя душа под ласкою чьих взглядов
В добре мужалась и взрастала в правде?
В чьи взоры я глядел с глубоким чувством,
Сильней любя людей?
О, Гарриэт, в твои: — для этой песни
Ты мне была как ум и вдохновенье;
Твои — цветы, расцветшие с зарею,
Хоть сплел в венок их я.
Залог любви прижми к груди с любовью;
И знай, промчится день, умчатся годы,
Но все цветы, в моем возникши сердце,
Посвящены тебе.
Прости меня, мой ангел белоснежный,
Подруга дней моих и идеал мой нежный,
Что я, забыв любовь, стремглав туда бросаюсь,
Где смерти пасть… О, ужасаюсь!
В могильный склеп с груди горячей,
Убитый, раненый, лежачий,
Стремглав я падаю… Не плачь, прости,
Все птицы будут петь и розаны цвести
Над свежевырытой могилой,
Куда меня злой рок стремглав опустит.
Тогда поймешь, как я страдал,
Как я любил свой идеал…
Над ней стремглав взойдет моя идея
Во образе цветов, ландышей, роз приятных;
Тогда по повеленью таинств непонятных
Из гроба буду я вставать стремглав ночами
И, отравясь цветов благоуханьем,
Как чудной девицы лобзаньем,
Уйду обратно в гроб стремглав
С прослезненными глазами…
Светильники, кадильницы, моления, и звон.
Цветы, и птичье пение, трава, и небосклон.
Деревья с ароматами их тайностей, их снов,
Все чувства с их возвратами в разымчивость пиров.
При ярком свете солнечном — светильник восковой,
При сладком духе яблони — кадильниц дух живой.
При светлом дыме яблочном — кадильниц синий дым,
Глядят на нас Небесные — и мы на них глядим.
Поют в ветвях крылатые — и тут толпы́ поют,
Уютно там — в вершинностях, в долинах здесь — уют.
И свадьба ли свершается, молебен ли мечты,
Хвалебен глас молитвенный, хвалебны все цветы.
СонСпишь ли, Ценофила,
Милое созданье?
О, когда бы мог я
В легкое виденье,
Для очей прелестных
Ныне превратиться.
Я б оставил крылья,
И никто б из светлых,
Лучших снов Зевеса,
Близко Ценофилы
Не дерзнул носиться.ВенокТебе венок сей из лилей,
Блестящих снежной белизною,
Киприда {1}, приношу с усердною мольбою:
Тронь сердце Делии моей.
Увы! жестокая любовью презирает,
И даже те цветы с досадой обрывает,
Которые один, в безмолвии ночей,
Я тайно рассыпал вблизи ее дверей.ВеснаХлад зимы сокрылся,
Расцвели долины,
С юною весною
Пробудился зефир,
Легкими крылами
Веет ароматы
С лилий и ясминов.
Всех цветов прелестней
Мне моя Корина,
На устах прекрасной
Я срываю розы.
И, счастливец — смертный,
В радостных восторгах
Жизнь позабываю.Год написания: без даты
Поблекли те цветы, которые когда-то
Ты подарила мне на память о былом.
И я поблек, мой друг: в чаду утех разврата
Я сердцем и душой дряхлею с каждым днем.
Сомнений и тревог сошли с чела морщины,
Вопросы не кипят в остынувшем уме;
Но отчего-жь до слез мне жаль былой кручины
И отчего покой не создал счастья мне?
Нет, я еще не мог до корня извратиться
И жизнь еще не все от сердца отняла, —
Во мне еще кипит желанье ополчиться
Всей силою на гнет безправия и зла…
И если бы с тобой я встретился, как прежде,
И холод дум моих согрел огонь любви, —
О, я поверил бы и жизни, и надежде,
Как верил им тогда, в ребяческие дни.
Вернись же, огради от горькаго паденья
Того, кто столько лет дышал одной тобой!
Ты взглянешь на него—и дашь ему спасенье,
Ты отвратишь свой взор—и он умрет душой."
К. Медведский.
Соловьи и розы, песни, аромат!
Тщетно ваши чары радость мне сулят.
Ах, не жмитесь нежно к сердцу моему,
Не пускайте света в мрачную тюрьму!
Много изменилось, многаго ужь нет
С той поры, как с вами бедный ваш поэт
Распростился. Долго по щекам ого
Шла слезами осень счастья моего.
Наконец настала и зима. Мороз
В сердце мне пробрался; что осталось слез
Изсушил он разом —и в оковах льда
Все цветы надежды сгибли навсегда.
Аромат и песни, птицы и цветы,
Чары юной жизни, свежей красоты!
Не напоминайте нежной лаской мне,
Что один на свете я —чужой весне.
Из ближнего села
В Москву на торг пространный
Душистые цветы пастушка принесла,
Поутру кои набрала
Во рощице пространной.
«Купите у меня, купите, — говорит
Угрюмой госпоже, котора там ходила:
Приятным запахом здесь роза всех дарит,
Росу вот на себе фиалка сохранила,
Она и страз светлей! —
Купите сей букет фиалок и лилей».
«Ах нет, зачем мне их, когда они увянут
И к вечеру сему лить аромат престанут».
— «Но я, сударыня, не говорила вам,
Дано что от небес бессмертие цветам».
Вот то о повестях моих я рассуждаю
И им бессмертия вовек не ожидаю.
В глухом безвременье печали
И в одиночестве немом
Не мы одни свой век кончали,
Обяты странным полусном.
На сердце — желчь, в уме — забота,
Почти во всем вразумлены;
Холодной осени дремота
Сменила веянья весны.
Кто нас любил — ушли в забвенье,
А люди чуждые растут,
И два соседних поколенья
Одно другого не поймут.
Мы ждем, молчим, но не тоскуем,
Мы знаем: нет для нас мечты...
Мы у прошедшего воруем
Его завядшие цветы, —
Сплетаем их в венцы, в короны,
Порой смеемся на пирах,
Совсем, совсем Анакреоны,
Но только не в живых цветах.
Солнце красное, о прекрасное,
Что ты тратишь блеск в глубине лесов?
Месяц, дум святых полунощный друг,
Что играешь ты над пучиною?
Ах! уж нет того, чем душа цвела,
Миновало всё — всё тоска взяла! Ветры буйные — морю синему,
Росы свежие — полевым цветам,
Горе тайное — сердцу бедному! Песни слышу я удалых жнецов,
Невеселые, всё унывные;
Пляски вижу я молодых красот, —
Со слезой в очах улыбаются.
И у всех у нас что-то дух крушит
И тоска свинцом на сердцах лежит.Ветры буйные — морю синему,
Росы свежие — полевым цветам,
Горе тайное — сердцу бедному! Загорелась вдруг в небе звездочка, —
Тихо веет нам весть родимая.
Вот в той звездочке — радость светлая:
Неизвестное там узнается;
Но святой красы в небесах полна,
Между волн во тме здесь дрожит она.Ветры буйные — морю синему,
Росы свежие — полевым цветам,
Горе тайное — сердцу бедному!
Среди цветов малокровных,
Теряющих к осени краски,
Пылает поздний шиповник,
Шипящий, закатно-красный.Годные только в силос,
Качаясь, как богдыханы,
Цветы стоят «безуханны»,
Как в старину говорилось.А этот в зеленой куще,
Лицом отражая запад,
Еще излучает ликующий
Высокомерный запах.Как будто, ничуть не жалея
Тебя со всей твоей братией,
Сейчас прошла по аллее
Женщина в шумном платье.Запах… Вдыхаю невольно
Это холодное пламя…
Оно омывает память,
Как музыкальные волны.Давно уже спит в могиле
Та женщина в каплях коралла,
Что раз назвала меня:
«милый» —
И больше не повторяла.Было ли это когда-то?
Прошли океаны
да рельсы…
Но вот
шиповник
зарделся,
Полный ее аромата, И, алой этой волною
Рванувшись ко мне отчаянно,
Женщина снова со мною
С лаской своей случайной.
День гаснул в зареве румяном, —
И я, в смятеньи дум моих,
Бродил на береге песчаном,
Внимая ропот волн морских.И я увидел меж песками
Корабль разбитый погружен;
Он в бурю шумными волнами
На дикий берег занесен, —И влага мхом давно одела
Глубоких скважин пустоты;
Уже трава в них зеленела,
Уже являл моя цветы.Стремим грозой в утес прибрежный,
Откуда я куда он плыл?
Кто с ним в час бури безнадежной
Его ирушенье разделил? Утес и волны, всё молчало,
Всё мрак в уделе роковом, —
Лишь солнце вечера играло
Над ним, забытым мертвецом.И на карме его сидела
Жена младая рыбака,
Смотрела вдаль и песни пела
Под томный ропот ветерка.С кудрявой русой головою
Младенец близ нее играл,
Над звучной дрыгал он волною,
А ветер кудри развевал.Он нежные цветы срывает,
Лелея детские мечты.
Младенец радостный не знает,
Что он на гробе рвет цветы.
Я опять убегу!
И на том берегу,
до которого им не доплыть,
буду снова одна
до утра, дотемна
по некошеным травам бродить. Возле старой ольхи,
где молчат лопухи,
плечи скроются в мокрой траве.
И твои, и мои,
и чужие стихи
перепутаются в голове. Я пою про цветы,
потому что и ты
на каком-нибудь дальнем лугу
ходишь, песней звеня.
И напрасно меня
ждут на том,
на другом, берегу!
1947!
И на том берегу,
до которого им не доплыть,
буду снова одна
до утра, дотемна
по некошеным травам бродить. Возле старой ольхи,
где молчат лопухи,
плечи скроются в мокрой траве.
И твои, и мои,
и чужие стихи
перепутаются в голове. Я пою про цветы,
потому что и ты
на каком-нибудь дальнем лугу
ходишь, песней звеня.
И напрасно меня
ждут на том,
на другом, берегу!
Люблю сей божий гнев! Люблю сие незримо
Во всем разлитое, таинственное Зло —
В цветах, в источнике прозрачном, как стекло,
И в радужных лучах, и в самом небе Рима!
Всё та ж высокая, безоблачная твердь,
Всё так же грудь твоя легко и сладко дышит,
Всё тот же теплый ветр верхи дерев колышет,
Всё тот же запах роз… и это всё есть Смерть!.. Как ведать, может быть, и есть в природе звуки,
Благоухания, цветы и голоса —
Предвестники для нас последнего часа
И усладители последней нашей муки, -
И ими-то Судеб посланник роковой,
Когда сынов Земли из жизни вызывает,
Как тканью легкою, свой образ прикрывает…
Да утаит от них приход ужасный свой!..
______________________
* Зараженный воздух (ит.)
Витийство лишнее — природе злейший враг;
Брегися только можно
Ты, Майков, оного; витийствуй осторожно.
Тебе на верх горы один остался шаг;
Ты будешь на верхах Парнаса неотложно;
Благоуханные рви там себе цветы
И украшай одними
Ими
Свои поэмы ты!
Труды без сих цветов — едины суеты;
Ум здравый завсегда гнушается мечты;
Коль нет во чьих стихах приличной простоты,
Ни ясности, ни чистоты,
Так те стихи лишенны красоты
И полны пустоты.
Когда булавочка в пузырь надутый резнет,
Вся пышность пузыря в единый миг исчезнет.
Весь воздух выйдет вон из пузыря до дна,
И только кожица останется одна.
Поздно говорить и смешно -
Не хотела, но
Что теперь скрывать — все равно
Дело сделано…
Все надежды вдруг
Выпали из рук,
Как цветы запоздалые,
А свою весну -
Вечную, одну -
Ах, прозевала я.
Весна!.. Не дури -
Ни за что не пей вина на пари,
Никогда не вешай ключ на двери,
Ставни затвори,
Цветы — не бери,
Не бери да и сама не дари,
Если даже без ума — не смотри, -
Затаись, замри!
С огнем не шути -
Подержи мечты о нем взаперти,
По весне стучать в твой дом запрети, -
А зимой — впусти.
Холода всю зиму подряд -
Невозможные, -
Зимняя любовь, говорят,
Понадежнее.
Но надежды вдруг
Выпали из рук,
Как цветы запоздалые,
И свою весну -
Первую, одну -
Знать, прозевала я.
Ах, черт побери,
Если хочешь — пей вино на пари,
Если хочешь — вешай ключ на двери
И в глаза смотри, -
Не то в январи
Подкрадутся вновь сугробы к двери,
Вновь увидишь из окна пустыри, -
Двери отвори!
И пой до зари,
И цветы — когда от сердца — бери,
Если хочешь подарить — подари,
Подожгут — гори!
Матильда подала букет
С улыбкой мне. — Не нужно, нет!
Цветы душистые не милы,
Ужасны на краю могилы.
Они мне будто говорят,
Что не вернется жизнь назад,
Что я, как труп непогребенный
Лежу, от мира отрешенный.
Я плачу, нюхая цветы;
От жизни, полной красоты,
Любви и вешнего сиянья
Остались мне одни рыданья.
Любил я театральных крыс
И пляску их среди кулис,
А нынче крысы на кладбище
Уж стерегут мое жилище.
Благоухающий букет
Напоминает мне балет
И будит хор воспоминаний —
Звук кастаньет, рукоплесканий…
В коротких юбочках сильфид
Толпа передо мной скользит,
Но их веселье, смех, быть может,
Еще сильней меня тревожит.
Нет, прочь цветы! Их аромат
Уносит мысль мою назад,
В былые годы… Сна не зная,
Я плачу, их припоминая.
Как из Леса в Сад
Через тьму идешь,
Там следы горят.
Где дорога в Сад?
В чаще — острый взгляд,
Словно светлый нож.
Много там следов,
Где века прошли,
Много там цветов,
Много там плодов,
Пир всегда готов.
Где он, Сад? Вдали!
Выявляет Лес
Много див своих.
Меж густых завес
Не видать Небес,
Но и здесь воскрес
Тоже звучный стих.
Вековечный круг,
Он и здесь воскрес.
Север есть и Юг,
И Восток и друг,
И зеленый луг
Для живых телес.
Возлежи, пируй,
Всех цветов не счесть,
Ты цветок, ликуй,
Нежен лепет струй,
О, целуй, целуй,
Если губы есть!
А когда к устам
Красный льнет закат,
По златым следам,
Мы к иным цветам,
Мы к плодам-звездам
Удалимся в Сад.
Поляны мирной украшение,
Благоуханные цветы,
Минутное изображение
Земной, минутной красоты;
Вы равнодушно расцветаете,
Глядяся в воды ручейка,
И равнодушно упрекаете
В непостоянстве мотылька.Во дни весны с востока ясного,
Младой денницей пробужден,
В пределы бытия прекрасного
От высоты спустился он.
Исполненный воспоминанием
Небесной, чистой красоты,
Он вашим радостным сиянием
Пленился, милые цветы.Он мнил, что вы с ним однородные
Переселенцы с вышины,
Что вам, как и ему, свободные
И крылья и душа даны;
Но вы к земле, цветы, прикованы;
Вам на земле и умереть;
Глаза лишь вами очарованы,
А сердца вам не разогреть.Не рождены вы для внимания;
Вам непонятен чувства глас;
Стремишься к вам без упования;
Без горя забываешь вас.
Пускай же к вам, резвясь, ласкается,
Как вы, минутный ветерок;
Иною прелестью пленяется
Бессмертья вестник — мотылек… Но есть меж вами два избранные,
Два ненадменные цветка:
Их имена, им сердцем данные,
К ним привлекают мотылька.
Они без пышного сияния;
Едва приметны красотой:
Один есть цвет воспоминания,
Сердечной думы цвет другой.О милое воспоминание
О том, чего уж в мире нет!
О дума сердца — упование
На лучший, неизменный свет!
Блажен, кто вас среди губящего
Волненья жизни сохранил
И с вами низость настоящего
И пренебрег и позабыл.
Ты — милое дитя. ты любишь целый свет!..
Как горлинки, в гнезде воркуя боязливо,
Глядят на мир мечты твоей души счастливой,
И вся природа шлет им ласку и привет!
Тебе, дитя мое. я дам один совет, —
Люби лишь простоту всегда душой стыдливой,
Блеск чистый золота, убор неприхотливый,
Фиалок и лесных цветов простой букет!
Пусть белоснежный твой наряд, взор чистый твой
Сияют символом прекрасным, благородным,
Пусть грация твоя — в движении свободном!..
Когда же с бала ты придешь к себе домой
И сбросишь с груди прочь цветы и украшенья,
Не сбрось того, что нас приводит в восхищенье.
Над головою подымая
Снопы цветов, с горы идет…
Пришла и смотрит…
Кто ты?
— Майя.
Благословляю твой приход.
В твоих глазах безумство. Имя
Звучит, как мира вечный сон…
Я наважденьями твоими
И зноем солнца ослеплен.
Войди и будь.
Я ждал от рока
Вестей. И вот приносишь ты
Подсолнечник и ветви дрока —
Полудня жаркие цветы.
Дай разглядеть себя… Волною
Прямых, лоснящихся волос
Прикрыт твой лоб, над головою
Сиянье вихрем завилось.
Твой детский взгляд улыбкой сужен,
Недетской грустью тронут рот,
И цепью маленьких жемчужин
Над бровью выступает пот.
Тень золотистого загара
На разгоревшихся щеках…
Так ты бежала… вся в цветах…
Вся в нимбах белого пожара…
Кто ты? дитя? царевна? паж?
Тебя такой я принимаю:
Земли полуденный мираж,
Иллюзию, обманность… — майю.
Плещут волны перебойно,
Небо сине, солнце знойно,
Алы маки под окном,
Жизнь моя течет спокойно,
И роптать мне непристойно
Ни на что и ни о чем.Только грустно мне порою,
Отчего ты не со мною,
Полуночная Лилит,
Ты, чей лик над сонной мглою,
Скрытый маскою — луною,
Тихо всходит и скользит.Из-под маски он, туманный,
Светит мне, печально-странный,
Но ведь это — всё ж не ты!
Ты к стране обетованной,
Долго жданной и желанной,
Унесла мои мечты.Что ж осталось мне? Работа,
Поцелуи, да забота
О страницах, о вещах.
За спиною — страшный кто-то,
И внизу зияет что-то,
Притаясь пока в цветах.Шаг ступлю, ступлю я прямо.
Под цветами ахнет яма,
Глина сухо зашуршит.
То, что было богом храма,
Глухо рухнет в груду хлама,
Но шепну опять упрямо:
«Где ты, тихая Лилит?»
«Отчего луна так светит тускло
На сады и стены Хороссана?
Словно я хожу равниной русской
Под шуршащим пологом тумана» —
Так спросил я, дорогая Лала,
У молчащих ночью кипарисов,
Но их рать ни слова не сказала,
К небу гордо головы завысив.
«Отчего луна так светит грустно?» —
У цветов спросил я в тихой чаще,
И цветы сказали: «Ты почувствуй
По печали розы шелестящей».
Лепестками роза расплескалась,
Лепестками тайно мне сказала:
«Шаганэ твоя с другим ласкалась,
Шаганэ другого целовала».
Говорила: «Русский не заметит…
Сердцу — песнь, а песне — жизнь и тело…»
Оттого луна так тускло светит,
Оттого печально побледнела.
Слишком много виделось измены,
Слез и мук, кто ждал их, кто не хочет.
. . .
Но и все ж вовек благословенны
На земле сиреневые ночи.
Видел ты полночный месяц
Средь небесной синевы,
Или абрикос румяный
В яркой зелени листвы?
Видел группы ароматных
Гиацинтов и гвоздик,
Алых роз и белых лилий,
Украшающих цветник?
Но пред девушкой-армянкой
О луне забудешь ты…
А цветы?.. За миг лобзанья
Ты растопчешь те цветы!
Лоб, как лилия, и розы
Расцветают на щеках.
Знак невинности, — улыбка
Постоянно на устах…
Вот она, зардевшись, бубен
Подняла над головой,
Выбивая такт лезгинки
Грациозною рукой.
Изгибая стан свой стройный,
Нежной грации полна,
То недвижна, то несется,
Будто ласточка, она.
И в тревоге сладкой бьется
Сердце юноши тогда…
Старец с грустью вспоминает
Бодрой юности года…
Далеко, далеко, далеко
Есть сиреневое озерко,
Где на суше и даже в воде —
Ах, везде! ах, везде! ах, везде! —
Льют цветы благодатную лень,
И названье цветам тем — Сирень.
В фиолетовом том озерке —
Вдалеке! вдалеке! вдалеке! —
Много нимф, нереид, и сирен,
И русалок, поющих рефрен
Про сиренево-белую кровь,
И названье тем песням — Любовь.
В той дали, в той дали, в той дали, —
Где вы быть никогда не могли, —
На сиреневом том озерке, —
От земли и небес вдалеке, —
Проживает бесполая та —
Ах, не истинная ли Мечта? —
Кто для страсти бесстрастна, как лед…
И полет, мой полет, мой полет —
К неизведанному уголку,
К фиолетовому озерку,
В ту страну, где сирени сплелись,
И названье стране той — Фелисс!
Едва-едва горит мерцанье
Пустынной гаснущей Луны,
Среди безбрежной тишины,
Среди бездонного молчанья.
Иду один… Везде снега,
Снега и льды, и воздух мертвый,
Над мертвым царством распростертый.
Пустыни снежной берега
Вдали рисуются туманно;
На них гигантские цветы,
В расцвете бледной красоты,
Встают и гаснут беспрестанно.
Бросаю к Небу тусклый взор
И там не вижу тверди синей:
Там бледный, белый, мертвый иней
Сплелся в нависнувший собор.
Иду… Пространству нет предела!
И в этой страшной тишине
Мои шаги не слышны мне.
Мое замерзнувшее тело
Бежит вперед, скорей, скорей, —
Гонимо жаждою бесцельной,
Бежит в пустыне беспредельной
И тени собственной моей
Не вижу в этом беге вечном, —
И лишь гигантские цветы,
Как вечных снежных гор хребты,
Растут в пространстве бесконечном!
Как верно я могу сказать—
О, Рим! О, Рим! О, Рим!
Ужь ты не тот, что прежде!
Погибший мой Вильям, в котором
Какой-то светлый дух дышал,
И ликом нежным, как убором,
Свое сияние скрывал.
И сжег его лучистым взором,—
Здесь прах твой тлел и остывал;—
Но ты не здесь, и, коль виденье,
Как ты, ушло в уничтоженье,
Твой склеп во мне, как боль мученья.
О, где ты, нежное дитя?
Хочу я тешиться мечтою,
Что травы и цветы, блестя,
Среди могил живут—тобою,
Своей листвою шелестя.
Горят твоею красотою;—
Хочу я думать, что в цветы
Вложил любовь и краски—ты,
Душою, полной красоты.